Ароматы - Кингсли (Кингслей) Джоанна - Страница 26

• Предыдущая
• 26/89
• Следующая

Через неделю он потерял работу из-за своего проклятого упрямства.

— Эта смесь пахнет гнилью. Я не могу с ней работать, ее запах ужасен, — сказал он заведующему лабораторией.

— Вас наняли не для того, чтобы выслушивать ваше мнение. Делайте то, что вам приказано.

— Тогда я ухожу, — ответил Арман, снимая клеенчатый фартук.

Дома его радостно встретила Ви, играющая на крыльце с двумя котятами. — Ой, как ты рано, папа!

— Зайди в дом, здесь холодно, — сказал он, вспоминая, как неделю назад радостно рассказывал о своей новой интересной работе. Нет, пусть она пока не знает, почему он рано вернулся домой.

— Нет, папа, я здесь играю в школу. Здесь лучше, чем в комнате. Я — учительница, а Джуэл и Тигр — ученики. Как ты думаешь, кто из них будет лучшим в классе? Наверное, я выберу Джуэла.

— Ну, поиграй еще минут пять, не больше, а не то простудишься — Арман вспомнил, что первым другом маленькой дочки был котенок по имени Ми в доме эксцентричной мадам Клузе и как Ви плакала, требуя забрать его с собой, когда они уезжали из Каркассона.

Когда Ви вернулась в дом, Арман сидел за столом и, жмурясь, глядел на какое-то письмо. Обычно он вынимал из почтового ящика только счета.

— Это из школы, — недовольно сказал он Ви. — твоя учительница хочет поговорить со мной.

Ви увидела на листке в печатном тексте свое имя, вписанное от руки, — Вивьенн Нувель, имя своей учительницы — мисс Майелсон и дату — пятница, восемь часов вечера. Стандартное приглашение родителей для беседы с преподавателем.

— Ты пойдешь, папа? — Ви с надеждой взглянула на отца.

— Нет, я не могу.

Она глубоко вздохнула, но подавила жалобу и кротко спросила.

— Ты из-за своей работы не можешь? Но я попрошу учительницу назначить другое время.

— Нет, не из-за работы, — ответил он коротко. — С работы я ушел.

— Тогда почему же ты не хочешь пойти?! — она подбежала и дернула его за рукав; глазенки горели возмущением.

— Я плохо разбираюсь в этом, Ви, я не знаком с американским образованием. Лучше попросим миссис Мэрфи встретиться с твоей учительницей.

— Но она же не моя мама! — воскликнула Ви, щеки ее пылали гневным румянцем. Она выбежала из комнаты, Арман кинулся за ней. Он извинялся, но она отвернулась от него и глядела в окно. Когда он третий раз повторил, что обязательно пойдет в школу, девочка равнодушно сказала: — Как хочешь. Мне теперь все равно.

Ви знала, что никогда не простит его. Из-за него она почувствовала себя изгоем, не такой как все, и ненавидела его за то, что он иностранец.

Учительница, строгая маленькая женщина, плоская как линейка, сказала Арману, что его дочь прекрасно учится, но плохо контактирует с другими детьми. Он попросил объяснить, что это значит. Мисс Майелсон попыталась: — Она не живет жизнью класса, у нее не наладились социальные общения со сверстниками.

Отец хмуро молчал, и мисс Майелсон объяснила ему, как не знакомому с профессиональной терминологией иностранцу, простыми словами: — Ваша дочь не сходится с другими детьми. У нее нет друзей.

Он печально опустил голову, зная, что у нее не могло быть друзей в детстве, потому что она не общалась с другими детьми, и у нее нет опыта общения со сверстниками. К тому же она унаследовала его гордый, замкнутый характер и темперамент артиста. Он видел свою Ви одинокой, гениальной принцессой, стоящей выше других людей и ни в ком не нуждающейся… Но пока она была ребенком с отчаянной жаждой любви и общения. Не умея взывать о них, она была очень одинока, так же как Мартина. Но младшая дочь хищно вцеплялась в тех, кто был ей нужен, в то время как Ви принимала свое одиночество с печальным стоицизмом.

Арман начал продавать красители для волос, лак для ногтей, кремы, обслуживая парфюмерные магазины Бруклина и Квинса. Сначала он работал сразу для трех фирм, потом был принят к Аламоду, несмотря на свой акцент. Его английское произношение в Париже очаровывало покупателей, но в Нью-Йорке 1953 года звучало как сигнал опасности. Маккартизм был в разгаре, и предубеждение против иностранцев было связано с антикоммунистической кампанией. Покупатель, услышав Армана, способен был заявить. «Вы ведь иностранец, не так ли? Я у иностранцев ничего не покупаю. Красные нам в Америке не нужны»

Арман мог бы улыбнуться иронии судьбы, после обвинений в нацизме он стал жертвой антикоммунистических настроений. Но утешения это не давало, так или иначе он снова попал в атмосферу охоты на ведьм, и к нему вернулись прежние страхи. По ночам ему снились кошмарные сны, а днем он впадал в какое-то оцепенение: с трудом говоря, он молча протягивал покупателям флаконы и рекламные листки. Некоторые постоянные покупатели, принимая его состояние за последствия легкого инсульта, отнеслись к нему сочувственно.

Арман был угнетен сложившейся ситуацией и ощущал ее как продолжение нескончаемой цепи ненависти и насилия, начавшейся во время войны: в Германии нацисты убивали евреев, во Франции участники Сопротивления преследовали и убивали коллаборационистов, в Америке маккартисты создали атмосферу преследований и ненависти.

Много недель Арман почти не спал, едва прикасался к еде, не слышал милой болтовни Ви.

Он вновь ожил после окончания судебного процесса между сенатором Маккарти и американской армией, против которой последний выдвинул дикие обвинения. Арман следил за судебным процессом по телевизору в гостиной у миссис Мэрфи, восхищаясь твердой позицией судьи, умом и выдержкой обвинителя со стороны армии Джоэ Велча и поражаясь бешеным, но безрезультатным выпадам сенатора Маккарти и его советника Роя Кона. Исход суда восстановил доверие Армана к американской демократии, и он подписал документы о натурализации. Вскоре они должны были стать полноправными американскими гражданами. Жизнь казалась ему светлее, вновь появилась вера в свои силы, и он предложил свои услуги большой парфюмерной фирме Маргарет Пирсо, собиравшейся расширять свою деятельность. Через полторы недели пришло письмо от вице-президента фирмы по сбыту Сеймура Леви, выражавшего намерение связаться с ним в ближайшее время.

Целый месяц прошел в ожидании. Как-то в мае, возвращаясь с работы, Арман увидел Френсис Мэрфи, выбежавшую ему навстречу и радостно сообщившую, что звонил мистер Леви и назначил встречу в офисе фирмы Маргарет Пирсон на завтра в три часа дня.

— Я сказала, что вы обязательно будете, — я правильно сделала?

Он весело поцеловал ее и сейчас же позвонил Аламоду, сказав, что завтра не сможет выйти на работу, так как должен вырвать зуб. Купив новую рубашку и надев еще приличный костюм, он утром отправился в Манхэттен на Пятую Авеню, где находился офис Маргарет Пирсон. Он решился войти в здание без двух минут три, поднялся на лифте и вошел в офис шесть минут четвертого. Арману не пришлось ждать в приемной, секретарь тотчас же провел его к мистеру Леви.

— Нувель? — рявкнул Леви, едва он вошел в кабинет. — Ну, выкладывайте, что у вас за душой.

Секретарь неслышно закрыл за собой дверь, Арман опустился в кожаное кресло напротив Леви, глубоко вздохнул и ответил: — Об ароматах я знаю все.

— Ну что ж, для начала неплохо, — одобрительно улыбнулся мистер Леви. Это был совершенно лысый человек среднего роста, лет за сорок. Своим слабостям он явно потворствовал — у него было мясистое румяное лицо человека, любящего вкусно поесть и выпить, но его выражение не было добродушным, и маленькие острые глазки мгновенно и беспощадно сверлили собеседника. Арман сразу почувствовал в нем ум, высокомерие и нетерпеливость.

— Где вы работали?

— Во Франции.

— В Грасе или в Париже?

— В обоих местах.

— На кого?

— На себя. — Этот ответ в их быстрой словесной дуэли вырвался у Армана и вернулся к нему, словно бумеранг, сокрушительно ударивший в грудь — Нет, я хотел сказать, — быстро справился он, — что работал в лабораториях крупных парфюмерных фирм.

— Рекомендации у вас есть?

— Затерялись во время войны. Ну, вы знаете, как это бывало.

• Предыдущая
• 26/89
• Следующая