Вторжение в рай - Ратерфорд Алекс - Страница 99
- Предыдущая
- 99/109
- Следующая
Хумаюн подъехал к отцу и остановил коня рядом.
— Я по-прежнему обгоняю тебя с той же легкостью, с какой обгонял, когда ты, десять лет назад, ездил на маленьком белом пони.
— У тебя просто конь лучше, а вот вздумай мы бегать наперегонки, результат был бы совсем иной, — отозвался Хумаюн, раздраженный собственной неудачей.
— Да ладно, я просто шучу. Так или иначе, кто бы из нас ни был быстрее, за Сингхом, похоже, ни одному из нас не угнаться, и это при том, что он старше нас обоих, да еще и калека. Смотри, равнина перед нами пуста. Надо хорошенько подумать, что делать дальше. Давай-ка пообедаем вдвоем, чтобы можно было поговорить откровенно.
Двое слуг в белых туниках и мешковатых шароварах исчезли за пологом шатра, унося остатки последней перемены блюд — апельсины, орехи и леденцы. Бабур и Хумаюн возлежали за низким столом на больших пурпурных подушках, расшитых изображениями павлинов и слонов, некогда украшавших дворец Ибрагима в Дели. Каждый держал золотой кубок с красным вином, недавно доставленным с виноградников Газни, к югу от Кабула.
— Я все думаю, как нам подбить Санграма Сингха на сражение, — молвил Хумаюн, поставив на стол свой кубок. — Мы оба знаем, что для раджпута честь — его личная честь и честь семьи — превыше всего. Думаю, нам нужно захватить место, имеющее для него особое значение. Такое, чтоб он считал, что если не отобьет его в кратчайшие сроки, это нанесет урон его чести.
— В принципе идея хорошая, у тебя есть на примете какое-то определенное место?
— Я разговаривал об этом с местными вождями из числа наших союзников. Они поведали мне, что мать Сингха родилась в маленьком селении Кануа, у самого рубежа его владений. В двадцати милях к северо-западу от Агры, и стало быть, примерно в семидесяти пяти милях к юго-западу отсюда. В ее честь он воздвиг там святилище одного из туземных богов, и раз в год непременно наведывается туда помолиться.
— Ты мыслишь в верном направлении. С утра я первым делом отправлю разведчиков, чтобы проверили путь отсюда до Кануа, а заодно посмотрели само селение: насколько оно подходит нам, чтобы принять там бой. Если все сложится как надо, я отдам приказ; чтобы сосредоточиться там, нашим войскам понадобится всего несколько дней. Но не воображай, будто только ты один тут и мыслишь. Я вот, например, размышляю над тем, как воодушевить наших воинов, чей дух, надо признаться, подорван успехами проводимой Сингхом тактики молниеносных ударов.
— Ну, и куда привели тебя твои размышления?
— Знаешь, в интересном направлении. Все мои предыдущие кампании велись против правителей, воины которых, если даже не все, но многие, разделяли нашу веру. На сей раз наши противники индусы, иными словами — неверные язычники. Мы объявим им священную войну — джихад.
— Но ведь среди наших союзников здесь, в Индостане, тоже есть индусы.
— Надо будет на время этой кампании отделить их от основных сил. Их верность, во всяком случае, эффективность так или иначе вызывает у меня в настоящий момент сомнения. Можно разместить их по дальним гарнизонам, или что-нибудь в этом роде.
— Это может сработать.
— Это непременно сработает… Я даже подумал о том, как сделать эту перемену более символичной. Дивное красное вино из Газни, которое я пил сегодня, будет последним хмельным напитком: я прикажу вылить все оставшиеся запасы на землю на глазах у всего войска. Если мы ведем джихад, то должны строго придерживаться заветов нашей веры.
— Но сколько я тебя помню, ты всегда пил…
— Да, и получал от этого немалое удовольствие. Так же, как от гашиша и опиума. Мы, кровные родичи Тимура и Чингиса, пили крепкие напитки задолго до того, как муллы принесли нам истинную веру. В конце концов, лишь благодаря кумысу — перебродившему кобыльему молоку — воины Чингиса могли выдержать холодные ночи в продуваемых ледяными ветрами степях. Даже самые суровые муллы понимали, что переделать людей сразу полностью, невозможно. Они восхваляли воздержание, как идеал, и помогали благочестивым аскетам достичь его, однако к привычке выпивать, распространенной среди обычного люда, относились терпимо. Они побуждали нас к воздержанию на определенный период, скажем, на священный месяц Рамадан, а также когда мы становились старше и начинали понимать, что довольно скоро нам предстоит дать отчет пред ликом творца.
Бабур отпил еще глоток.
— Да, вино превосходно, и всем известно, что я его люблю. Именно поэтому мой отказ от него будет иметь такое большое значение для общего воинского духа. И я надеюсь, что ты последуешь моему примеру.
Хумаюн поморщился.
— Тебе придется, по крайней мере, на время. Я выступлю перед войсками с соответствующим заявлением примерно через пару дней. За это время мне нужно будет переговорить с муллами и направить наших союзников-индусов на решение других задач.
Войско Бабура выстроилось на узкой площади, в центре которой был воздвигнут обтянутый золотистой тканью деревянный помост, на котором стоял владыка в алом облачении, перехваченном усыпанном жемчугами поясом. Шею его украшало ожерелье из рубинов и изумрудов, чело венчала золотая корона, у бедра висел неизменный Аламгир. Рядом с ним в почти столь же великолепном уборе, стоял Хумаюн, а окружали их высшие муллы. Все в черных одеждах, и каждый со Священным Кораном в правой руке.
Бабур обратился к войску с речью.
— Завтра нам предстоит выступить в поход и нанести решающий удар беззаконному Сингху из Мевара, дерзающему вторгаться в наши владения. Помните, что он не исповедует нашу веру. Он не следует заветам Аллаха всевидящего и всемилостивейшего, и, будучи язычником, поклоняется множеству идолов. В своем нечестивом невежестве он считает, что будет рождаться на земле много раз, и это ложное убеждение распаляет его безрассудство. Мы должны показать ему превосходство, как веры, так и нашей отваги. Мы не боимся лишиться своей единственной, земной жизни, ибо ведаем, что если примем мученическую смерть в бою с неверными, то обретем блаженство в Раю. Перед тем, как собрать вас, я держал совет с муллами, теми святыми и мудрыми мужами, коих вы видите сейчас рядом со мной. Все они сошлись на том, что, поскольку мы выступаем против неверных, желая показать им превосходство истинного учения и порождаемой им отваги, нам подобает объявить им священную войну — джихад. Мы сражаемся во имя Аллаха, за нашу веру. И с именем Его мы победим. Аллах акбар! Бог велик!
Клич этот был подхвачен сначала в первых рядах, а затем распространился и по всему войску, исполнившемуся пыла и рвения. Вдобавок к громовым восклицаниям воины потрясали мечами и ударяли ими о щиты.
По прошествии нескольких минут Бабур несколько раз опустил руки ладонями вниз, призывая соратников к тишине. Когда толпа умолкла, он заговорил снова:
— Все вы знаете, что я далеко не всегда и не во всем придерживался правил, предписываемых нашей Святой верой. Человек слаб, и я признаю, что потакал своим слабостям. Вам известно, что я всегда был привержен к вину. Должно быть, вы слышали и о том, что, дабы ублажить меня, не далее как неделю назад через Хайберский перевал к нам доставили лучшее, полученное из отборного винограда вино из Газни. Так вот, дабы показать приверженность нашей вере в ходе священной войны, я отказываюсь от употребления хмельного. Тот же обет дает и мой сын Хумаюн. В подтверждение чего лучшее вино из Газни, с таким трудом доставленное в Индостан, будет вылито на землю.
Произнеся эти слова, он и Хумаюн, размахнувшись топорами, обрушили их на расставленные перед помостом деревянные винные бочки. Дерево раскололось, густая рубиново-красная жидкость полилась в пыль. Войско откликнулось ревом, еще более оглушительным, чем прежде. Знать, командиры и простые воины, казалось, состязались друг с другом в ревностном желании отказаться от пагубных слабостей и встать на стезю воздержания, дабы очищенными и обновленными обрести победу.
С макушки невысокого холма Бабур обозревал красные пески пустыни Раджастхан возле селения Кануа. Само селение находилось позади него. Главным образом оно состояло из ничем не примечательных глинобитных домишек, но в самом его центре стоял построенный из песчаника, покрытый замысловатой резьбой индуистский храм, возведенный Санграмом Сингхом в память о матери. Бабур заставил бритоголовых жрецов смотреть на то, как его воины, зубилами и молотками, стерли со стен все упоминания о Сингхе и его матери, после чего изгнал жрецов из деревни. Прекрасно понимая, что те немедленно сообщат о случившемся своему владыке.
- Предыдущая
- 99/109
- Следующая
