Охота на духов - Пейвер Мишель - Страница 48

• Предыдущая
• 48/53
• Следующая

— Волк! — У Ренн даже голос сорвался. Она, не раздумывая, скатилась по склону, а Волк прыгнул на нее и уронил в снег, покрывая ее лицо влажными волчьими поцелуями. Ренн обхватила его руками, прижимая к себе, но он вывернулся и прыжками понесся назад, к Дарку.

Странно, но белый ворон все каркал и каркал; мало того, к нему присоединились Рип и Рек, да и Волк, виляя хвостом, радостно носился вокруг того снежного холмика.

— Ренн! Это же Торак! Он жив! — кричал Дарк.

Волчонок проснулся, как от толчка. Выли волки!

Нет, не волки… Это просто вороны его дразнят, подражая волкам. Они часто так делают. И всегда очень веселятся, когда он начинает искать свою стаю, услышав их крики.

Волчонок снова улегся и сердито накрыл нос хвостом.

Но заснуть больше не смог. Слишком уж сильно ему хотелось есть.

Он выполз из-под скалы и понюхал воздух.

Уже пришел Свет, но никаких воронов поблизости не было; значит, не было и никакой надежды на кусок мяса. Но стало теплее, и Белый Мягкий Холод стал глубже. Холм, на котором стоял волчонок, завершался крутым обрывом, после которого вновь начинался подъем — склон самой Горы. Но даже эта страшная Гора сейчас выглядела как-то добрее. Один раз волчонок уже пытался на нее взобраться, но вороны отогнали его назад. Он тогда очень разозлился. А потом услышал на Горе громкий лай собак, и эти ужасные псы лаяли так злобно, словно питаются исключительно маленькими волчатами. Так что больше он туда ходить не решался.

Щуря глаза из-за ослепительного сияния, волчонок пробежался по Мягкому Холоду и провалился по брюхо. Вот это ловушка! Волчонок с тревогой огляделся: вдруг снова прилетит тот ужасный филин? Но филин не прилетел, и волчонок подумал, что, может, это тот большой бесхвостый его прогнал.

Большой бесхвостый приходил к нему во Тьме. Волчонок, пытаясь охотиться на леммингов, провалился в какую-то дыру, но выбраться не сумел и долго выл. А потом в эту темную дыру заглянул бесхвостый, от которого исходил сильный ободряющий запах. Волчонок даже хвостом ему повилял. Бесхвостый вытащил волчонка, дал ему кусочек прекрасного скользкого мяса и побрел дальше, шаркая ногами.

На холме вдруг стало очень тихо. Даже ветер улегся. И это затишье казалось волчонку пугающим.

Волчонок пролаял: «Я здесь!»

Но никто ему не ответил. И он снова начал тихонько скулить. Он так сильно тосковал по своей стае, что было даже больно где-то внутри.

Вдруг вдали послышалось низкое, гулкое карканье воронов. Волчонок насторожился, поставил ушки торчком и понял: это же еговороны!

Он горестно завыл, надеясь, что они прилетят к нему.

Но они не прилетели.

Ну что ж, значит, он сам пойдет к ним.

И волчонок решительно бросился в ту сторону, откуда доносилось карканье воронов. Мягкий Холод то и дело проваливался под ним, и в итоге ему это надоело. Поджав лапы, он кубарем скатился с холма и, благополучно прибыв к подножию, встал, отряхнулся и чихнул.

Но Логово-то теперь осталось высоко наверху. По такому склону ему туда не добраться. Ну, и что же он теперь будет делать?

И вдруг он услышал, как где-то в холмах провыл волк, и радостно встрепенулся.

Это был явно не обман. Это не вороны дразнили его — это выл настоящий волк! Это его мать!

И волчонок отчаянно протявкал: «Я здесь! Здесь!»

Вой смолк.

А волчонок все лаял и лаял, пытаясь пробраться к матери и утопая в глубоком Мягком Холоде: «Я здесь! Я здесь!»

Он уже начал уставать, барахтаясь в снегу, когда темная тень стрелой пронеслась вниз по склону холма — и рядом с ним действительно оказалась мать. Она напрыгнула на него, и они вместе покатились по Белому Мягкому Холоду, и она скулила и лизала его в морду, а он мяукал, как котенок, и зарывался носом в ее чудесную теплую шерсть, вдыхая сильный, мясной, такой любимый материнский запах. Потом мать отрыгнула для него кусок мяса, и волчонок тут же проглотил угощение, а она хорошенько вылизала ему мордочку. После этого они еще немного повыли, прижавшись друг к другу и подняв кверху морды; и в этот вой они постарались вложить всю свою радость от долгожданной встречи.

Волчонок все еще пел, когда его мать вдруг тонко засвистела носом и метнулась куда-то в сторону.

Волчонок умолк, изумленно глядя ей вслед.

И вдруг рядом с ним, откуда ни возьмись, возник отец, шерсть которого была вся усыпана Белым Мягким Холодом.

Лето. Ренн и Торак бредут рядышком под деревьями, и те что-то ласково им шепчут.

— Не уходи, — говорит она ему.

Торак поворачивается к ней, улыбается, и в его глазах прыгают веселые зеленые искорки.

— Но, Ренн, — говорит он, — у этого Леса нет конца. Я сам видел — еще с той Горы.

— Пожалуйста, не уходи. Я не вынесу разлуки.

Но он, коснувшись ее щеки, поворачивается и уходит прочь…

Ренн, до боли прикусив костяшки пальцев, поглубже забилась в спальный мешок и принялась уговаривать себя, что это только сон, что ничего этого, возможно, и не случится, ведь сейчас пока все так хорошо.

Уютно свернувшись клубком, она смотрела, как отблески костра играют на поперечных балках жилища. Она снова была в Лесу, в том большом жилище, где в зимнее время обитало все племя Ворона. Вокруг были знакомые стены из мощных бревен, тщательно законопаченные мхом, и крыша, крытая оленьими шкурами, и отверстие дымохода над очагом. Ренн чувствовала запах древесного дыма, слышала потрескиванье горящих дров, тихое гудение голосов.

«Ты в безопасности, ты среди людей своего племени», — твердила она про себя. Темные Времена остались позади, снова вернулось солнце. И рядом с племенем Ворона встало на зимовку и племя Благородного Оленя. Да и Торак тоже…

Ренн села. Но разглядеть его во мраке не сумела.

Впрочем, даже если его и нет в жилище, то это вполне нормально. Поскольку дни теперь совсем короткие, охотиться приходится по большей части ночью, когда на небе сияют луна и Самое Первое Дерево.

Вокруг очага спокойно сидели люди, и все были заняты какой-нибудь работой — шили или кололи кремень для наконечников стрел. Три лунных месяца прошло уже с той страшной Ночи Душ, и от Пожирательницы Душ Эостры и насланного ею недуга — боязни собственной тени — у лесных племен остались одни воспоминания.

Ренн вылезла из мешка, натянула верхнюю одежду и пошла искать Дарка.

Она заметила его сразу — белоснежные волосы альбиноса так и светились в полумраке жилища. Дарк сидел на краю настила для сна, погруженный в работу: как всегда, что-то вырезал. Рядом с ним пристроилась Даррейн, колдунья племени Благородного Оленя; она что-то ему рассказывала, одновременно нанося углем контуры парки на расстеленной перед нею шкуре северного оленя.

Ренн спросила, не видели ли они Торака. Дарк сказал, что Торак вроде бы пошел искать своих волков. Ренн кивнула и, повернувшись к нему спиной, сделала вид, будто греет руки над костром.

— Что-нибудь случилось? — спросила Даррейн.

— Ничего, — пожала плечами Ренн, но это была неправда.

Ей и в голову не могло прийти, что она станет скучать по Горам, но она скучала. Она скучала по тем первым дням после их с Тораком встречи, которые они прожили в пещере Дарка; и по тому довольно-таки длительному периоду, который им пришлось провести в просторном убежище племен Лебедя и Горного Зайца. Торак выздоравливал медленно — как телом, так и духом; но она все время была с ним рядом. Он рассказал ей, как Волк вернул его из Страны Мертвых и о встрече с отцом. А Ренн рассказала ему о Ходеце и о последнем даре Саеунн, который та преподнесла ей в горном Логове Эостры. Они с Тораком много раз обсуждали то, что с ними случилось, и пришли к выводу, что именно охра из материного рожка и защитила внешнюю душу Торака от магии Пожирательницы Душ. Ренн и Торак вместе сходили к той горловине, и Торак оставил там амулет в виде фигурки тюленя, принадлежавший его отцу — как дар Тайному Народу и в знак своей благодарности ему за помощь и спасение. Они были рядом, когда Ренн помогала колдунам горных племен загонять злых духов обратно, в Иной Мир, а потом вместе с этими колдунами совершила похоронный обряд для погибших детей-токоротов; ведь если бы в ее жизни все сложилось иначе, она и сама стала бы таким же токоротом.

• Предыдущая
• 48/53
• Следующая