Поверь и полюби - Кэлмен Хизер - Страница 46
- Предыдущая
- 46/71
- Следующая
– Д-да, милорд! – заикаясь от радости, промямлил Теренс. – Я вам так благодарен за оказанную честь!
– Ну и прекрасно! А теперь начните исполнение своих новых обязанностей, сообщив маркизу, что я вынужден немного задержаться, но очень скоро приду.
– Слушаюсь, милорд! – вытянулся в струнку Теренс, ошалевший от неожиданного счастья.
Новоиспеченный второй ливрейный слуга бросился выполнять поручение, а Николас подошел к рыдающей горничной, вынул платок из бокового кармана и, вытерев Фэнси слезы, негромко спросил:
– Он вас не поранил? Может быть, пригласить врача?
Фэнси, не отрывая ладоней от лица, отрицательно покачала головой.
– Вот и хорошо, что все обошлось, – удовлетворенно сказал Николас. – Но все же разрешите посмотреть на ваше лицо.
Фэнси подняла голову и с благодарностью взглянула на лорда. Он в ответ улыбнулся и все так же тихо сказал:
– Откровенно говоря, я буду рад, если вы позволите вам помочь. Мне очень хочется по возможности вас утешить.
– Помочь? – с удивлением переспросила Фэнси. – За что мне такая честь?
– Я очень хорошо знаю, Фэнси, что значит быть публично оскорбленным и униженным! Поверьте, мне это известно! И может быть, как никто другой, я понимаю ваши страдания в эту минуту. Лучше всего подобное состояние выражает слово «опустошенность». Оно разрывает сердце и пожирает душу; начинаешь чувствовать себя несовершенным, ненужным и беспомощным. – Голос Николаса неожиданно задрожал и перешел в шепот: – В таких случаях страшнее всего засомневаться в себе и подумать, что вы не стоите ничьей любви.
Линдхерст вдруг почувствовал удушье. Нет, виной тому была не Фэнси, которая смотрела на него широко раскрытыми глазами и ловила каждое слово… Софи… Николас был настолько захвачен нахлынувшими эмоциями, что совсем забыл о ее присутствии.
От досады Линдхерст стиснул зубы. Софи не могла не понимать, что именно она нанесла этот страшный удар, перевернувший всю жизнь Николаса Сомервилла и опустошивший душу. А сейчас она, конечно, торжествует, случайно услышав его скорбную исповедь. Может быть, даже про себя смеется над ним…
Но нет! Будь он трижды проклят, если позволит ей взять верх над собой!
И Николас вновь посмотрел на несчастную Фэнси, которая, правда, уже перестала рыдать, но пребывала как будто в глубоком шоке.
С трудом сложив губы в улыбку, Линдхерст очень мягким тоном сказал:
– Никогда не позволяйте никому обижать и оскорблять себя, Фэнси! Никогда! И помните, что у человека, намеренно ранившего другого, нет ни характера, ни глубины души, ни ясности мыслей! Как раз такие люди и относятся к разряду невостребованных, ненужных и не стоящих любви. Именно они, а не вы! Потому что у них кет ни разума, ни чувств…
– Лорд Линдхерст прав, Фэнси! – осторожно вмешалась в разговор Софи. – Полностью прав!
Николас чуть было не упал от такого заявления. Меньше всего он ожидал его от Софи! Чтобы она вдруг согласилась с ним?! Да такого, казалось, просто не могло произойти никогда!
Руки Линдхерста, лежавшие на плечах Фэнси, сами упали как плети. Он украдкой взглянул на Софи.
Она тоже смотрела на Николаса, но смотрела внимательно, задумчиво и очень печально. Будь на месте Софи кто-нибудь другой, Линдхерст попытался бы прочесть в этом взгляде раскаяние. Но разве мисс Баррингтон способна на столь благородное чувство?!
А вдруг? Смущенный, как никогда раньше, Николас отвел глаза.
– Какое вам дело до моих мыслей или чувств, мисс Скажите, Пожалуйста? – неожиданно взвилась Фэнси, высморкавшись с силой атлантического урагана. – Вы меня не любите и не скрываете этого!
На несколько мгновений воцарилась тишина, которую первой нарушила Софи:
– Вы правы, Фэнси. Я настолько же не люблю вас, насколько вы – меня. И не собираюсь притворяться. А с лордом Линдхерстом я согласилась только потому, что он действительно сказал правду.
– Конечно, господина Линдхерста вы поддержали! – фыркнула Фэнси. – Сейчас, наверное, добавите, что не согласны со словами Чарли обо мне.
– Я действительно с ним не согласна, – спокойно подтвердила Софи.
Фэнси снова фыркнула:
– Считаете меня полной дурочкой?
– Вовсе нет.
Николас молчал, прислушиваясь к шелесту травы и шороху листьев на дереве. Софи подошла к нему и встала совсем близко.
– Видите ли, Фэнси, – продолжала она, глядя в лицо горничной доброжелательно и спокойно, – я готова признать, что отношусь к вам не очень сердечно. Как, впрочем, и вы ко мне. От вас я вообще ничего не видела, кроме презрения и грубости. Причем с первых минут моего пребывания в Хоксбери. Вы все время старались чем-нибудь меня оскорбить.
– Потому что вы всегда воротили нос и смотрели на меня свысока.
– А вы разве нет?
– Неправда! Не я виновница нашей вражды. Не я сделала первый шаг! Это вы, Софи! И ваше высокомерие: «во мне – голубая кровь, я – дочь барона»! Или скажете, что такого не было?
– Не было! Я никогда и ни на кого не смотрела свысока. Это скорее ваша привычка, Фэнси.
– Ха! Не надо лгать! Такое за мной никогда не водилось!
– Неужели?
– Нет! Я никогда не ходила с гордо поднятой головой, считая себя лучше и умнее других!
– Тогда как прикажете понимать вашу привычку постоянно подчеркивать свое положение в доме? Более высокое, нежели мое… Вы постоянно при всех твердили, будто я ничего не умею делать! Вы не упускали случая разнести по всему дому, какая я глупая и ни к чему не способная!
Фэнси презрительно повела левым плечом.
– Почему вас так волнует, что я о вас говорю и кому? Ведь вы благородная леди, а я простая горничная. Кто станет меня воспринимать всерьез?
Николас украдкой бросил взгляд на Софи, ожидая, что она ответит. Он не хотел себе в этом признаться, но ему импонировала манера Софи отбиваться от враждебных наскоков Фэнси.
– Мы, видимо, очень не похожи друг на друга, Фэнси. – Софи мягко улыбнулась. – Я не могу безразлично относиться к тому, что обо мне говорят в доме. Вы – можете. Я, например, считаю, что каждый человек должен слышать о себе только хорошее от тех, кого он считает равным себе.
– Равным? Святые угодники! Разве мы с вами равны? Да нет же! Нет! Ни по происхождению, ни по воспитанию. Вы принадлежите к высшему обществу, куда никого из нас никогда не допустят. Да что там! Вы и ваши друзья засмеют нас за один только варварский язык!
Софи на несколько мгновений задумалась, потом утвердительно кивнула:
– Да, это так, Фэнси. Если брать за эталон происхождение и воспитание, то мы действительно принадлежим к разным слоям общества. Но если отбросить все эти стандарты, изобретенные обществом, – образование, знатность, чистоту языка, богатство, – то разве мы не окажемся очень похожими друг на друга? Вы же сами только что доказали это! – Софи посмотрела на Николаса и добавила: – Так же, как и его сиятельство. Спасибо, милорд!
Последнюю фразу Софи произнесла шепотом.
– Это каким же образом? – нахмурился Линдхерст.
Софи повернулась к Фэнси и адресовала свой ответ ей:
– Очень просто. Когда я почувствовала, как вас шокировал поступок Чарлза, то поняла, что сама чувствую то же самое. Когда его сиятельство рассказывал вам о том, какую боль испытал он, то мне показалось, что сэр Линдхерст говорил обо мне. Наконец, когда я увидела, что у всех нас одни и те же душевные раны, то мне стало абсолютно ясно: мы связаны одной неразрывной нитью. У каждого из нас есть чувство. Теперь я также знаю, как больно может ранить небрежно брошенное кем-то слово или необдуманный поступок.
Софи смотрела на Линдхерста, но на этот раз – без улыбки. Скорее даже сурово. А ее прекрасные большие глаза были затуманены… Чем же?.. Раскаянием?.. Угрызениями совести?..
Пока Николас размышлял об этом, издали донесся какой-то непонятный шум. Все трое посмотрели в ту сторону и увидели… мисс Мэйхью.
Минерва вырвалась из церкви. Крича во всю мощь своих легких и разрывая на себе одежду, она неслась прямо на них. Следом, почти вплотную к дочери, бежал мистер Брамбли. Все остальные также высыпали из церкви на улицу и бросились за ними.
- Предыдущая
- 46/71
- Следующая
