Испытание медными трубами (сборник) - Метлицкая Мария - Страница 14
- Предыдущая
- 14/41
- Следующая
– Элла, а когда вы позвоните своей балерине? – оживилась Лена.
– Подожди, еще надо узнать, в Москве ли она. А то, может, в Париж или в Лондон зарулила. С нее станется. В общем, жди моего звонка. А конфеты свои забери. Детям отдай. Я молочный шоколад не ем. Только черный. Диабет, видишь ли.
В дверях Лена растерялась и неловко клюнула родственницу в царственно подставленную щеку.
На улице Лене стало жарко, хотя погода была довольно прохладная и накрапывал мелкий дождик. Она стянула с головы косынку и подставила лицо прохладной влаге. «Видно, совсем дела у них плохи, – подумала Лена. – Давно я не видела Эллу в таком настроении. Во что я влезла, Господи Боже мой! А если сейчас все это закрутится-завертится? Танька-Селедка, Элла, Слава. А между всеми ними – я. Дурочка из переулочка. Неужели жадность? Жажда, так сказать, наживы? Нет, в первую очередь, конечно, желание помочь Славе, попавшей в неприятности. Ведь она сделала для меня столько хорошего! В первую очередь – это. Или не в первую? Ну, если быть честной хотя бы с самой собой? А с другой стороны, что в этом плохого? И приятельнице помогу, и Элла в Марбелью съездит, и Танька-Селедка наладит отношения с капризной невесткой, если той, конечно, перепадет что-нибудь из Славиных ценностей. А ведь наверняка перепадет. Танька с ней поделится. А денег таких мне точно никогда не заработать, это к гадалке не ходи. Просто есть люди, к которым деньги в руки не идут. Судьба такая. И Сережа такой же. Всю жизнь будем на одной зарплате. А так, если что получится… Страшно представить! Шуба? Да ерунда эта шуба! Хотя, конечно, мечта… Темно-коричневая, блестящая, с переливом. До щиколотки. И обязательно – с капюшоном. Да что там – шуба! А новая машина? Сережина мечта – скромная, небольшая японка, автомат, конечно. Серебристо-перламутровая. Как бы он был счастлив! Да что машина – тоже ерунда. А вот мир посмотреть! Господи, Париж, Лондон, Прага, Барселона! Показать детям Диснейленд! Помочь отцу построить новую баню! Сделать наконец в квартире ремонт – настоящий, со стеклопакетами, паркетом вместо ободранного линолеума, с новой детской, кухней и спальней! В общем, зажить по-человечески, по-людски. Без роскоши. Просто достойно. Как и должны жить люди с высшим образованием в любой нормальной стране. И не штопать внутри карманы пиджака, и не ставить в третий раз набойки на сапоги. Нет, дело не в социальной справедливости – ее никогда не было и не будет. Никто и не ждет. И плевать на ворюгу-чиновника и его колхозницу-жену с претензиями и пафосом. Все живут, как умеют. Кто с Богом в душе, а кто – нет. Личное дело каждого. Но если раз в жизни – точно раз в жизни – выпадает шанс! Не своровать, не убить, не сподличать! Ну, почему же от него отказаться? Из каких таких соображений морали?» Говоря все это самой себе, Лена шла быстрым шагом и не заметила, как прошла метро. Остановилась, отдышалась и решила, что поедет на троллейбусе до «Парка культуры». В подземку спускаться не хотелось. Она села у окна. Троллейбус полз медленно, лениво и неохотно – лавировать между юркими машинами было бессмысленно. Лена устало прикрыла глаза и вспомнила про Машку Соболеву, свою соседку по лестничной клетке.
В самом конце восьмидесятых, когда Горбачев открыл границы, Машка поехала к сестре в Бостон. На поездку занимала у всех подряд, денег не было даже на билет. Собирали ее с миру по нитке. Куртку поприличнее взяла напрокат у подруги, сапоги достала на распродаже. Сумку ношеную купила у польки-спекулянтки, живущей с русским мужем в соседнем подъезде. В общем, собралась с горем пополам. А из Америки умная Машка привезла компьютер. Их тогда было в Москве наперечет. Заняла в Бостоне у знакомых денег, американских, разумеется, чтобы в Москве их родным отдать рублями. По левому курсу. Везла этот компьютер и тряслась как осиновый лист. И таможни боялась, и бандитов. Тогда караулили в Шереметьеве, отслеживали и по дороге в город грабили. Просто останавливали машину у обочины и приставляли пистолет к виску. Короче, одни нервы. Но все, слава богу, обошлось. Все благополучно довезли до дома. Потом продали – тоже удачно, взял приятель-математик. Тогда Машка расплатилась со всеми долгами, купила машину, сделала роскошный ремонт, съездила к подружке в Ниццу и нашла себе нового мужа. Там же, в Ницце. И живет припеваючи – зимой в Париже, летом – на Лазурном Берегу. Вот так человек изменил свою жизнь. А ведь тоже и тряслась, и рисковала. Ей-то куда страшнее было, чем Лене. Одних долгов – тысячи и тысячи!
Лена вышла у «Парка культуры» и почувствовала, что ужасно хочет есть. Она была из тех, кто от волнения начинает хомячить все подряд. Она подошла к киоску, купила два пирожка – с капустой и грибами, взяла стаканчик кофе и пристроилась на высоком пластиковом столике. И пирожки, и кофе показались ей восхитительными.
Прошла неделя, но Элла так и не позвонила. Зато позвонила Слава и без «здрасти» и «как дела» требовательно спросила:
– Ну?
Лена объяснила, что родственница молчит. Слава раздраженно посоветовала позвонить самой, напомнить о себе.
– Ладно, – вздохнула Лена и подумала: «Эта Слава на меня – ну просто как удав на кролика».
Элла подошла к телефону с протяжным «слушаю!».
– Эллочка, здравствуйте! – затараторила Лена. – Ну как вы, как здоровье, настроение?
Элла, как всегда, вопрос про здоровье проигнорировала, а про настроение ответила:
– Так, терпимо. И на этом спасибо.
Лене было как-то неловко спрашивать про «их дела», но та ее опередила, сказала, что Танька «по заграницам шляется». Сидит у какой-то подруженции в Торонто и домой не торопится – возможно, у нее и перезимует.
– А, – разочарованно протянула Лена, – понятно.
Все планы о сказочном и внезапном обогащении полетели в тартарары. Короче говоря, не жили богато, нечего и начинать. Лена положила трубку и вздохнула. Кому что на роду написано. И нечего играть с судьбой в обманку. Ее не обхитришь. Она еще немного порасстраивалась, а потом ей стало смешно. Славе она позвонила и объяснила ситуацию. Та куда-то торопилась и была предельно коротка.
– Не переживай, разберемся, – сказала она и шмякнула трубку.
И жизнь потекла своим чередом. А через месяц Лена и вовсе забыла о своем неудавшемся посредничестве. В конце ноября с острым респираторным по очереди свалилась вся семья – сначала дети, как самые уязвимые, потом муж, а следом и сама Лена. Соседка приносила им молоко и хлеб и ставила под дверь – боялась заразиться. Дети довольно быстро оклемались, а вот муж Сережа лежал трупом. Даже температуру тридцать семь и пять он воспринимал как вселенскую катастрофу. На дрожавших от слабости ногах, сидя на табуретке, Лена варила на кухне куриный бульон – еврейский пенициллин, как говорила мама.
И тут позвонила Элла, сказала, что им нужно обязательно встретиться. Есть, так сказать, повод.
На следующий день, обливаясь потом от слабости, Лена поехала к ней на Фрунзенскую.
– Что с тобой? – ужаснулась родственница. – Выглядишь – в гроб краше кладут.
В общем, сплошные комплименты. Сели на кухне, и она налила Лене чаю с мятой и лимоном – большую чашку.
Короче говоря, Танька эта вернулась в Москву, окончательно и бесповоротно переругавшись с канадской «подруженцией» и обвинив ту во всех грехах: и сплетница, и завистница, и жлобиха – каждую чашку кофе считала. Потом зашел разговор про сноху, и тут Танька тоже начала пылить. Недобрая сноха Лариска сказала ей, дескать, вы, мама, совсем оборзели. В вашем возрасте приличные женщины дома сидят и сериал «Татьянин день» смотрят. Что, кстати, делала и сама Лариска, и не без удовольствия. А вы, мама, по континентам шастите. И ртом, как говорится, и жопой. И все вам мало. И откуда только такое здоровье, пардон, лошадиное? Все Танькины шубы, сучка, пересчитала. В общем, настраивает против нее сына-кровиночку, которого она, одна (ха-ха!), бедная, тянула. Про всех своих мужей и любовников позабыла – склероз, наверно. Но сынок – молодец. Держится, не поддается. Говорит, меня на всех, Лорик, хватит – и на тебя, и на дочку, и на маман. Сколько той осталось! Пусть живет в полный рост и удовольствия получает. Короче, Танька в соплях, и надо срочно ее утешить.
- Предыдущая
- 14/41
- Следующая
