Дом - Малышев Игорь - Страница 19

• Предыдущая
• 19/31
• Следующая

— Фома, помоги, родненький! — кричал, коченея от ужаса, мальчик.

Силы его были на исходе, но впереди вдруг посветлело, и он выбежал в поле. Порыв холодного ветра толкнул напоследок Ваню в спину и всё стихло. Кругом расстилался туман. Огромные просторы заливал прозрачный лунный свет. Ваня перешёл на шаг и, всхлипывая, заковылял по высоким некошеным травам, на которые уже пала ночная роса. Ноги у мальчика тут же промокли. Ваня почувствовал прикосновение к коже холодной влаги и это его отчего-то успокоило. Он провёл рукой по верхушкам трав, слизнул капли с ладони. После бега ужасно хотелось пить.

— Куда же теперь? — подумал он и огляделся. Позади высокой угрюмой стеной стоял чёрный, как сажа, лес. Впереди до самого горизонта лежали наводнённые луной и туманом поля.

— Эй! Кто-нибу-у-удь! — крикнул мальчик.

— У-у-у, — отразившись от леса, вернулось эхо, словно деревья откликнулись на призыв ребёнка.

Ваня сел в траву и прислушался. Тишина, лишь перекликались сонные перепела да жутко ухал где-то вдалеке филин.

— Вот бы собак услышать, — подумал он. — Тогда бы всё сразу ясно стало.

Однако, как Ваня ни напрягал слух, собачьего лая уловить он так и не смог.

Мальчик сидел в траве никем не видимый и не слышимый, укрытый густыми стеблями и молочной завесой тумана. Было спокойно и совсем не хотелось вставать.

— Не хочу вставать. Пока я в траве сижу, никто меня не найдёт. Буду сидеть и потихоньку утра дожидаться. А потом пойду свой дом искать.

Он совсем уж, было, решил до утра остаться под защитой высоких трав, как вдруг вспомнил о маменьке и папеньке. Каково-то им будет, когда они утром не найдут его в кровати? Для начала обыщут весь дом, потом двор, сад, и поймут, что сын пропал. Маменька будет рыдать, Марья Петровна тоже. А папенька с серым лицом сядет на злого коня Кусая и поедет искать его по округе. Будет останавливать встречных крестьян, спрашивать, не видели ли они маленького мальчика со светлыми волосами. А дома, не находя себе места, будет метаться маменька с мокрым платком в руке…

Ваня поднялся на ноги и пошёл куда глаза глядят, авось куда-нибудь да выйдет.

Вскоре вся одежда на нём вымокла до нитки, а сам он продрог так, что зубы стучали и клацали. Иногда он принимался кричать, но звуки, не одолев и нескольких шагов, безвозвратно терялись в плотном, как снежная стена, тумане. Страх, почти исчезнувший, как только прекратилась погоня, снова вернулся и принялся покусывать мальчика за спину ледяными острыми зубками.

— Неужели придётся в поле ночевать? — с отчаянием подумал он, глядя на высокую луну. — Вот так покатался на лошади! Теперь меня, наверное, на всю жизнь под замок посадят. Да ещё и собак рядом приставят, чтоб не убежал. Ну и пусть, пусть накажут, лишь бы домой дорогу найти, а то потеряюсь совсем и стану бездомным. Не увижу больше ни маменьки, ни папеньки. Буду нищенствовать, по дворам ходить, куски хлеба выпрашивать.

Ваня представил себя одиноко бредущим по бездорожью под холодным осенним дождём, в дырявом армячке, драных лаптях, с большой холщовой сумкой через плечо, в которой лежат объедки. От таких невесёлых мыслей на глаза его навернулись слёзы. Он нахмурился, шмыгнул носом, вытер глаза рукавом и сердито зашагал сквозь туман.

Он шёл ещё час, а может и больше. Небо на востоке заалело, потянуло утренним холодком, трава сплошь покрылась белёсой росой, словно муку кто просыпал. Ваня выбился из сил и сел на землю. Он замёрз, его била крупная дрожь и очень хотелось спать. Глаза его слипались, словно какие-то невидимые полевые человечки тянули за ресницы, приговаривая:

— Спи. Ты устал. Скоро взойдёт солнце, оно обогреет и приласкает тебя. Тебе больше некуда идти. Поле станет твоим домом, трава постелью, а мы твоими братьями.

— Не хочу я к вам, полевые человечки. У меня есть дом и меня ждут там маменька и папенька. Там живут Фома с бабушкой, мыши под полом и кукушка в часах. Мне есть куда идти. Я просто устал… — отвечал им Ваня, а голова его, меж тем, клонилась всё ниже к земле.

Он уже почти уснул, как вдруг послышался шорох трав, словно сотня косарей разом вышла в поле. Ваня очнулся, открыл лаза и увидел, что прямо к нему движется большой, словно скала, дом. Его дом. С резным деревянным коньком на крыше и сонной галкой на трубе. С узорчатыми наличниками на открытых окнах и пыльными цветами на подоконниках. Дом плыл сквозь туман тёмный и таинственный, похожий на спящий корабль, и лишь в мансарде горел тёплый янтарный огонёк. Он приблизился к Ване и мальчик увидел, что с крыльца машет ему рукой Фома.

— Нашёлся! Нашёлся! — верещал домовой, не помня себя от радости, и приплясывал на месте.

Старая галка на крыше тоже кричала что-то радостное и шумно хлопала крыльями. Ваня встал на ноги и, путаясь в травах, побежал к дому. Взлетел по ступенькам, прижался к домовому, засмеялся счастливый:

— Я, Фома, испугался. Так испугался, как никогда в жизни… Там говорящая коряга в лесу… Схватить меня хотела. Лес на меня гудел… Бежал, думал, сердце оторвётся… — он стал сбивчиво рассказывать домовому про пережитое за ночь.

За окнами уже совсем рассвело, когда Фома уложил Ваню в постель и напоил чаем с малиновым вареньем. Чашка была большая, горячая, найдёныш пил из неё и улыбался, чувствуя, как уходит из тела дрожь. Едва питьё было выпито, мальчик уронил голову на подушку и уснул. Домовой забрал чашку из ослабевших детских пальчиков, поплотнее укрыл ребёнка одеялом.

— Это ж надо додуматься, лес ругать стал! — сказал домовой, трогая Ванин лоб. — Кто ж в гостях о хозяевах плохо говорит?

Потом, сидя на детской постели, Фома долго смотрел сквозь запотевшие стёкла на багряное рассветное солнце, падающий берёзовый лист, перепархивающих с ветки на ветку весёлых птиц-зарянок, склонившиеся под тяжестью ягод ветки вишен. Он осторожно поглаживал спящего ребёнка по руке, и в бороде его заблудилась тихая улыбка.

Фома не спит и пьёт чай. — Все ищут кошку. — Неблагодарный Голявка. — Война! — Пленение врагов. — Из кого мыши растут? — Фома и мыши в небесах. — Возвращение.

Всю ночь Фоме снились кошмары. Сначала приснилось, что он сундук с крупой, а вокруг него ходят орды мышей с блестящими глазами, острыми зубами и любопытными носами. Они внимательно и недобро поглядывали на стоящий перед ними сундук, о чём-то перешёптывалсь, шевеля усами, и подпрыгивали на месте от нетерпения. Потом подошли вплотную и стали осторожно обнюхивать Фому, надеясь найти щёлочку, через которую можно было бы попасть внутрь и до отвала наесться восхитительно-вкусной крупы.

— Кыш отсюда, подлое племя! — попытался прогнать их домовой, но, поскольку сундуки не разговаривают, то никто его не услышал и не испугался.

— Вот напасть! — подумал сундук, глядя на поблёскивающие в полумраке белые зубки. — Пропаду ведь, как пить дать, пропаду!

Тут одна мышь, видимо догадавшись, что добраться до крупы можно только силой, куснула деревянный бок домового и отгрызла крохотную щепку.

— Ой-ой-ой! — закричал Фома и проснулся.

Маленькая злая блоха кусала его под рёбрами. Домовой попытался схватить её, но она ловко прыгнула меж пальцами и исчезла в темноте подпола.

— Приснится же такое, — проворчал Фома, почесал укус и снова захрапел.

На этот раз ему приснилась вовсе полная несуразица. Будто все волосы, что росли на нём, повыпадали и ручейками утекают куда-то.

— Эй! Вы куда? — закричал он своим спутанным лохмам, но те его не слушали и отвечать не собирались.

Домовой попытался было пристроить их обратно на место, но те ловко выворачивались из-под пальцев и тут же отправлялись в своё непонятное странствие. От извивающихся в руках жёстких клочьев бороды и усов оставалось такое неприятное чувство, будто держишь ужа или пиявку. Брезгливый Фома аж передёрнулся от отвращения.

Вскоре щекам и макушке стало непривычно холодно и домовой понял, что теперь он лысый, безбородый и безусый. Он в ужасе схватился за свою гладкую круглую голову и проснулся.

• Предыдущая
• 19/31
• Следующая