Ромен Кальбри - Мало Гектор - Страница 19
- Предыдущая
- 19/44
- Следующая
В этот день я прошел еще меньше, чем накануне, но, как только нашел подходящее местечко, немедленно занялся изготовлением крючка, обруча и маленькой сетки. Я привык к этой работе с раннего детства и потому легко справился с ней. Затем с аппетитом пообедал креветками, которых наловил своим сачком и сварил в морской воде, поставив кастрюльку на костер, разведенный из сухого валежника.
Но полного счастья никогда не бывает. Я расположился со своей кухней на морском берегу, у подножия скалы, и дым от костра, клубясь, потянулся вверх. Это привлекло внимание таможенного сторожа. Я видел, как он наклонился над краем скалы и стал вглядываться, откуда взялся огонь. Потом он отошел, ничего не сказав. Но вечером, подыскивая себе местечко для ночлега, я заметил, что сторож следит за мною и как будто смотрит на меня с подозрением. Действительно, я выглядел, наверно, очень странно. С фрегатом на спине, с узелком в руке, с кастрюлькой, болтающейся с одного бока, и сачком — с другого, я, должно быть, не внушал к себе никакого доверия. Недаром, когда я проходил по деревне или встречал кого-нибудь из крестьян, все смотрели на меня с изумлением и не останавливали только потому, что я сразу же прибавлял шагу. А вдруг сторож вздумает расспрашивать меня, зачем я здесь и что делаю? Да еще задержит! Я испугался и, чтобы ускользнуть от него, не пошел вдоль берега, а свернул на первую встречную дорогу, ведущую в глубь равнины. Сторож не мог пойти за мной: я прекрасно знал, что он не имеет права покинуть свой пост.
В поле можно было не бояться таможенных сторожей, но зато там не было и хижин для ночлега. Приходилось спать под открытым небом. Как назло, я нигде не видел ни одного дерева, только вдали на алом фоне заката черными точками выделялось несколько стогов сена. Очевидно, мне предстояла такая же ночь, как на болотистых лугах Доля. Однако она оказалась гораздо приятнее. Я нашел в поле забытые вилы и, воткнув их в стог сена, устроил нечто вроде навеса, на который набросал несколько охапок люцерны. Таким образом, у меня получилось душистое гнездышко, где я был хорошо защищен от холода.
Боясь, что меня застигнут косари, я вскочил на ноги, как только предрассветный холод и пение птиц разбудили меня. Мне страшно хотелось спать, ноги ныли от усталости, но я больше всего опасался попасться кому-нибудь на глаза и решил выспаться где-нибудь днем.
Вы, конечно, понимаете, что время еды определял не мой аппетит, а прилив и отлив моря: завтракать или обедать я мог только после того, как море отступало и я имел возможность наудить рыбы. В восемь часов утра отлив еще не начинался; следовательно, мне предстояло поесть не раньше полудня и ограничиться при этом одними крабами, которых можно ловить на песке, как только начнет спадать вода. Чтобы не оказаться впредь в таком грустном положении, я решил запастись провизией на будущее и, покончив с едой, снова принялся ловить креветок. Я наловил их очень много, и как раз того сорта, который особенно ценится в Париже, а кроме того, поймал три чудесные камбалы.
Когда я вернулся к берегу, отыскивая подходящее местечко, чтобы сварить пойманную мною рыбу, я повстречал даму, которая гуляла с двумя девочками и учила их откапывать в песке раковины деревянной лопаткой.
— Ну что, мальчуган, — обратилась она ко мне, — много ты наловил рыбы?
У дамы были красивые седые волосы, приятное лицо и большие добрые глаза. Голос ее звучал ласково. За эти четыре дня ко мне в первый раз обратились с приветливыми словами. Девочки были белокурые и очень хорошенькие. Я ничуть не испугался и не бросился бежать.
— Да, сударыня, — ответил я, остановившись и раскрывая сачок, где с легким шуршанием копошились креветки.
— Не хочешь ли продать свой улов? — спросила дама.
Можете себе представить, как я обрадовался этому предложению! Огромные ковриги заплясали перед моими глазами, и я уже слышал запах поджаренной хлебной корки.
— Сколько тебе заплатить?
— Десять су, — ответил я наугад.
— Десять су? Да одни креветки стоят не меньше сорока. Ты не знаешь цены своему товару. Ты, верно, не рыбак, мой милый?
— Нет, сударыня.
— Если ты удишь рыбу для собственного удовольствия, то я предлагаю тебе в обмен за креветки монету в сорок су и за рыбу столько же. Согласен?
Дама протянула мне две серебряные монеты. Я был так ошеломлен ее даром, что онемел от радости.
— Ну, бери же, — продолжала она, видя мое смущение и желая меня ободрить. — Ты можешь купить на эти деньги все, что тебе понравится.
И она вложила мне в руку четыре франка. Одна из девочек в это время высыпала креветки из моего сачка в свою корзинку, а другая взяла рыбу, нанизанную на веревку.
Четыре франка! Как только мои покупательницы отошли, я в восторге стал прыгать по песку будто сумасшедший. Четыре франка!
В четверти лье от меня виднелись деревенские домики. Я сразу направился гуда, чтобы купить два фунта хлеба. Теперь я не боялся ни жандармов, ни таможенников, ни полевых сторожей. Если я встречу кого-либо из них и они станут меня расспрашивать, я протяну им четыре франка и скажу:
«Разрешите мне пройти. Вы видите, какай я богач!»
Но я не встретил никого — ни жандарма, ни таможенного сторожа, зато не нашел также и булочной. Два раза прошелся я по единственной улице этой деревни: я видел трактир, бакалейную лавку, харчевню, но булочной не было.
Однако мне нужен был хлеб! И, слыша, как звенят монеты у меня в кармане штанов, я не мог от него отказаться. Теперь я уже не был таким робким, как прежде. Хозяйка харчевни стояла на пороге своего дома, и я спросил у нее, где живет булочник.
— У нас булочной нет, — ответила она.
— Тогда, может быть, вы продадите мне фунт хлеба?
— Мы не продаем хлеба, но, если вы голодны, я могу покормить вас обедом.
Через открытую дверь доносился аппетитный запах капусты, и было слышно, как кипел суп в котелке. Я не мог устоять.
— Сколько стоит обед?
— Порция супа, капуста с салом и хлеб — тридцать су, не считая сидра.
Цена была очень высокая. Но запроси она с меня целых четыре франка, я бы все равно согласился. Хозяйка усадила меня за стол в небольшой низкой комнате и принесла краюху хлеба, весившую не меньше трех фунтов.
Эта краюха хлеба меня погубила. Сало было очень жирное, и я, вместо того чтобы есть вилкой, небольшими кусочками, положил его на хлеб и сделал огромные бутерброды, такие толстые и аппетитные! Сначала я съел один бутерброд, затем второй и третий. До чего же было вкусно! Краюха хлеба быстро уменьшалась. Я отрезал четвертый ломоть — огромный, еще больше прежних — и решил, что он будет последним. Но, покончив с ним, я увидел, что у меня остается еще немного сала, и снова отрезал кусок хлеба. От краюхи остался теперь только тоненький ломтик. В конце концов, если мне выпал такой счастливый случай, как же им не воспользоваться!
Я думал, что сижу в комнате один, но вдруг услышал какой-то шорох, тихий разговор и сдержанный смех. Я обернулся и посмотрел на дверь. Там за стеклом, подняв занавеску, стояли хозяйка харчевни, ее муж и работница — они смотрели на меня и смеялись.
Никогда еще я не был так смущен. Они вошли в комнату.
— Ну как, сударь, хорошо ли вы пообедали? — спросила меня хозяйка.
И все снова громко расхохотались.
Мне хотелось поскорей убежать, и я протянул ей монету в сорок су.
— Обычно я беру с человека за обед тридцать су, но с такого обжоры следует взять сорок, — сказала хозяйка и, спрятав монету, не дала мне сдачи.
Я вышел за дверь, но она меня окликнула:
— Смотри, будь осторожен, иди медленно, не торопясь, а то еще лопнешь дорогой!
Выслушав ее совет, я пустился бежать со всех ног, словно за мною гнались, и, только оказавшись на порядочном расстояний, замедлил шаг.
Мне было досадно, что я истратил так много денег на один обед, но зато я здорово подкрепился. Ни разу со дня моего ухода из Доля я не чувствовал себя таким бодрым и сильным.
- Предыдущая
- 19/44
- Следующая
