Грусть деталей - Кэрролл Джонатан - Страница 3
- Предыдущая
- 3/3
Я так любила это кафе, но сегодня этот человек превратил его неприятное, угрожающее место, где мне хотелось лишь одного – побыстрее покончить с этим делом и уйти. Даже вид Риттера, что стоял возле стойки и читал газету, раздражал меня. Как может жизнь нормально продолжаться, если какая-то скверная магия витает в воздухе, плотная, как сигаретный дым.
– У вас хорошая память.
– О чем это вы?
Он полез в нагрудный карман пиджака и достал лист бумаги. Развернув его, он подал мне тот самый рисунок маленькой девочки под каштаном, который я сделала.
– Так он был у вас!
Он кивнул.
– Мы сжульничали вместе. Я сказал, что рисунок у вас, а вы попытались подсунуть мне копию, сказав, что это оригинал. Кто из нас нечестен больше?
– Но ведь я не могла отыскать его именно потому, что он был у вас! Зачем вы это сделали?
– Потому что нам нужно было проверить, насколько хорошая у вас память. Это очень важно.
– А мой сын? – спросила я. – С ним ничего не случится?
– Гарантирую, что нет. Я могу показать вам его фотографию из будущего, но наверное будет лучше, если вы просто узнаете, что у него все будет хорошо. И именно из-за того, что вы для него сделали. – Он показал на второй рисунок. – Хотите увидеть его фотографию?
Я немного поборолась с искушением, но все-таки отказалась.
– Скажите только, станет он пилотом?
Четверг сложил на груди руки.
– Он будет пилотом «Конкорда», летающего по маршруту Париж-Каракас. Однажды его самолет попытаются угнать, но Адам сделает нечто такое умное и героическое, что сможет в одиночку спасти самолет и пассажиров. Он даже попадет на обложку «Таймс», где про него будет напечатана статья под названием «Возможно, не перевелись еще герои». – Он приподнял рисунок. – Ваш сын. И благодаря этому.
– А я со временем не разведусь?
– Вы действительно хотите узнать?
– Да.
Он достал еще один сложенный лист бумаги и огрызок карандаша.
– Нарисуйте грушу.
– Грушу?
– Да. Нарисуйте, и тогда я смогу ответить.
Я взяла карандаш и разгладила бумагу на столе.
– Я ничего в этом не понимаю, мистер Четверг.
Груша. Толстый низ и суженный верх. Черенок. Немного штриховки, чтобы создать тени и глубину. Одна груша.
Я протянула ему рисунок, он мельком взглянул на него, сложил и засунул в другой карман.
– Развод будет, потому что вы уйдете от мужа, а не наоборот, как вы опасаетесь.
– А почему я это сделаю?
– Потому что вас будет ждать Фрэнк Элкин.
Я всегда считала, что выйди я замуж за Фрэнка Элкина, в моей жизни все было бы в порядке. Несомненно, я достаточно сильно его любила. Но он любил не только меня, но и парашютные прыжки. Однажды он прыгнул, дернул за кольцо, но парашют не сработал. Когда это было, лет двадцать назад? Или двадцать четыре?
– Фрэнк Элкин умер.
– Да, но вы можете это изменить.
Когда мы пришли, в квартире было пусто. Четверг сказал, что никто не придет, пока мы не закончим то, что следует сделать. Я сходила в спальню и взяла альбом со столика возле кровати. Привычная красно-серая обложка. Я вспомнила тот день, когда купила его и заплатила новенькими монетками. Почему-то каждая монета, которую я выкладывала перед продавщицей, блестела как золотая или серебряная. Я была достаточно романтична, и восприняла это как доброе предзнаменование.
Снова войдя в комнату, я протянула альбом Четвергу, и он молча его взял.
– Садитесь.
– Что будет с детьми?
– Если захотите, суд присудит их вам. Вы сможете доказать, что ваш муж алкоголик и неспособен о них заботиться.
– Но Вилли не пьет!
– Вы можете изменить и это.
– Как? Как я могу все это изменить? Что вы хотите этим сказать?
Он открыл альбом и быстро его пролистал, нигде не останавливаясь и не замедляясь. Закончив, он посмотрел на меня.
– В некоторых местах в этом альбоме вы нарисовали Бога. Я не могу сказать, где именно, но я только что это проверил, и такие рисунки есть. Некоторые люди обладают подобным талантом. Кто-то может описать Бога, кто-то выразить его в музыке. Кстати, я не говорю о людях вроде Толстого или Бетховена. Они лишь великие художники.
Говоря вашими же словами, вам доступна грусть деталей. Именно это делает вас способной к трансцендентности.
Если вы захотите, то до конца вашей жизни я буду иногда приходить и просить вас кое-что нарисовать. Вроде сегодняшней груши. Я буду просить или об этом, или скопировать что-нибудь из вашего альбома. Я м_о_г_у сказать, что он полон удивительных рисунков, миссис Бекер. Там есть по меньшей мере три различных и важных рисунка Бога, один из них таков, который мне никогда ранее не приходилось видеть. И еще многое другое. Нам нужен ваш альбом, и нужны вы, но, к сожалению, больше ничего не могу вам сказать. Даже если я покажу, какая из ваших работ… трансцендентна, вы все равно не поймете, о чем идет речь.
Вы способны на то, что недоступно нам, и наоборот. Для нас оживить Фрэнка Элкина – не проблема. Или спасти вашего сына. – Он приподнял альбом обеими руками. – Но этого мы не умеем делать, и поэтому нуждаемся в вас.
– А если я откажусь?
– Мы держим свое слово. Ваш сын все равно станет пилотом, но вы все глубже станете вязнуть в вашей тоскливой жизни, пока еще сильнее, чем сейчас, не поймете, что уже годами задыхаетесь.
– А если отдам альбом и стану для вас рисовать?
– То получите Фрэнка Элкина и любое другое, что пожелаете.
– Вы с небес?
Четверг впервые улыбнулся.
– Я не могу ответить честно, потому что не знаю. Именно поэтому нам нужны ваши рисунки, мисс Бекер. Потому что даже Бог сейчас ничего не знает и не помнит, словно у него нечто вроде прогрессирующей амнезии. Проще говоря. он все забывает. Мы можем напомнить ему о чем-то лишь показав рисунки вроде ваших, дав послушать определенную музыку, прочитав отрывки из книг. Только тогда он вспоминает и говорит нам то, что нам следует знать. Мы записываем все, что он говорит, но периоды ясности становятся все реже и реже. Видите ли, самое печальное в том, что даже он начал забывать детали. И по мере того, как он забывает, все начинает меняться и расползаться. Пока что это лишь мелочи – определенные запахи, или же он забудет дать какому-нибудь ребенку руки или другому человеку свободу, когда он ее заслуживает. Некоторые из нас, что работают для Бога, не знают, откуда мы, или даже правильно ли мы поступаем. Мы знаем лишь, что его состояние ухудшается и надо что-то быстро делать. Когда он видит ваши рисунки, он многое вспоминает, и даже иногда становится таким, как прежде. Но без них, когда мы не можем показать ему самого себя, образы того, что он некогда создал, или слова, которые он поизносил, он всего лишь старик с увязающей памятью. Когда его память исчезнет, не останется ничего.
Я больше не хожу в кафе «Бремен». Через несколько дней после последней встречи с Четвергом произошло странное событие, отвадившее меня от этого места. Я сидела в своем любимом кресле в кафе и по его просьбе рисовала свинью, Гибралтарскую скалу и старинную испанскую монету. Закончив рисовать монету, я подняла глаза и увидела герра Риттера, который пристально разглядывал меня со своего места за стойкой. Слишком уж пристально. Я должна быть очень осторожной в выборе тех, кому можно позволить видеть мои рисунки. Четверг сказал, что вокруг вертится слишком много тех, кому ничто не доставляет большего удовольствия, чем навсегда исчезнувшее воспоминание.
- Предыдущая
- 3/3
