Дела житейские - Макмиллан Терри - Страница 13

Я едва удержался, чтобы не ухмыльнуться.

— Ну да, подавайте мне книги, а я их буду расставлять.

Черт побери, мне совсем не хотелось уходить отсюда. Мне было уютно здесь с этой женщиной. Потом я заметил, как подозрительно она на меня смотрит, будто знает, что придется расплачиваться, и догадывается, чем. Женщины никак не могут поверить, что мужчина может что-то делать для них просто из расположения; они убеждены, что нам от них что-то обязательно нужно. В общем-то, боюсь, они правы, но я ни о какой расплате не думал. Просто меня разбирало любопытство.

Больше часа мы раскладывали по полкам эти чертовы книги. Я-то думал, что у меня много книг, но она меня за пояс заткнула. У нее были самые разные книги: философия, зарубежная кулинария, медицина, поэзия и беллетристика — не какая-нибудь там макулатура вроде Джекки Коллинз. Это, признаюсь, произвело на меня впечатление. Наконец она передала мне портрет толстой, но очень красивой женщины.

— Кто это? — спросил я.

— Моя мать.

— Она такая же красивая, как и вы. Где она сейчас?

— Она умерла, когда мне было три года.

— Простите. Куда поставить?

— Вот здесь, — сказала она, указав на „Их очи узрели Бога". Эта книга стояла на полке отдельно.

Закончив, мы сели на темно-красный диван. Комната приобретала жилой вид.

— Ну, что теперь? — спросил я. Мне по-прежнему не хотелось уходить. Здесь было так хорошо, что я согласился бы остаться у нее навсегда.

— Что теперь? О чем вы?

— Я хотел спросить, нужно ли что-нибудь еще, раз уж я здесь.

— Все, баста! Я совсем выдохлась. А вы?

— Да нет, что вы. Я привык к работе потрудней.

Раздался телефонный звонок.

Она поднялась с дивана, взяла трубку, а я смотрел, как шевелятся ее полные алые губы.

— Привет, Порция! Ты наконец получила мое сообщение, да? Конечно. Я здесь. Ты в Бруклине? Не могу поверить! Конечно, заезжай. У меня тут повсюду коробки, но зато есть музыка! О'кэй. Приезжай скорей.

„Ах ты, черт побери", — подумал я. Поднявшись с дивана, я собрал инструменты, сложил их в ящик и стоял посреди комнаты, как бездомный пес. К такому я не привык, честно скажу.

— Фрэнклин, — обратилась она ко мне, повесив трубку. — Я очень благодарна вам за помощь. Как только разберусь и наведу здесь порядок, приглашу вас на обед. Идет?

— А вы и готовить умеете?

Она подошла, взяла меня за руку и легонько вытолкала за дверь. Я даже обрадовался, правда. Испытал облегчение. Многие бабы сделали бы все, чтобы удержать меня. Зора, видать, совсем из другого теста. Она вела себя не так, будто сто лет не видала мужчины, и это было что-то новое для меня.

Я вернулся домой, убрал ящик с инструментами и долго смотрел на свой пень. Потом взял одну из стамесок и начал обрабатывать дерево. Оно оказалось мягким, как я и думал. Фрэнклин, старина, неужели ты не слышишь грохот надвигающегося поезда? Но я хочу только раз прикоснуться к ней, только раз! Стружки скручивались, падали на пол. Да, да, только раз. Должно быть, я раз сто прошелся стамеской, так как, придя в себя, утопал в стружках чуть не по колено. Бог мой, я не чувствовал под собой никаких рельсов; мысленно отшвырнув их, я бросился на кровать.

— Если у него нет хотя бы двух кредитных карточек, современной машины, квартиры со спальней и диплома об окончании колледжа, пошли его подальше, говорю я тебе, — толку от него не будет. А сколько ему лет?

— Выглядит чуть за тридцать. А что, если у него всего этого нет? Что тогда, Порция? У тебя целая свора таких молодцов, и куда это тебя привело?

— Срываются с крючка, милая, — соврала Порция. Ей звонит столько мужчин, что она боится поднимать трубку. Все люди как люди. С нормальными хобби. А хобби Порции — назначать свидания.

— Послушай, ведь он действительно отличный парень, к тому же чертовски сексуален.

— Другими словами, он метра под два ростом и красавчик. Все это старая песня, — бросила Порция, рухнув на диван.

Глянешь на Порцию — невинная девочка. Она называет это женственностью. Она только упускает из виду, что, когда ходит по улицам Нью-Йорка в своих узких вызывающих платьях с бронзовой заколкой, ее девичьей скромности не заметно. Но с одеждой у нее явный заскок. Она признает только Сакса и Бергдорфа. Что бы она ни надела, ну прямо модель, что вполне понятно при ее оптимальном седьмом размере. То же с ее безупречно чистой и гладкой кожей, которую никогда не увидишь без макияжа. У нее всегда такой вид, будто она собралась на вечеринку.

— Он не наркоман, — заметила я.

— А ты откуда знаешь?

— Он сам сказал.

— А ты и поверила.

— Зачем ему врать?

— Да почти все они готовы нести все, что угодно, лишь бы произвести впечатление, поверь мне, Зора. Нельзя быть такой доверчивой, тебе же не двадцать лет. — Порция встала, подошла к зеркалу и поправила прическу, хотя в этом не было ни малейшей необходимости. Ее стригли под китаянку: сзади острый угол и волосок к волоску, ни один не выбивался.

— Ну, послушай еще, — продолжала я, — часто ли встречается человек, от которого у тебя сердце замирает?

— А чем он занимается?

— Он строитель.

— Строитель? Бог мой! Ты хоть знаешь, что это такое?

— Нет. Просвети меня, мисс Всезнайка.

— Значит, он либо из уголовников, либо ни читать, ни писать не умеет.

— Знаешь, Порция, мне иногда от тебя в щель охота уползти. Вот что, дорогая. Он трудяга. Такое я могу сказать мало о ком из моих знакомых. А это, по-моему, говорит о том, что у него все впереди.

— Впереди — это в будущем, моя хорошая. А мы обсуждаем настоящее.

— Да когда же ты поймешь, наконец, что деньги еще не все.

— Можешь тешить себя этой белибердой, сколько тебе угодно.

— Вот что, Порция. В один прекрасный день я найду свое счастье и любовь без всяких денег.

— И кто же ты после этого?

— Кто?

— Дура!

— Да пошла ты, Порция!

— Послушай-ка, Зора, умный совет. Брось ты все это, пока дело не зашло слишком далеко.

— Порция?

— Что? — откликнулась Порция, оглядывая мою квартиру с таким видом, будто собиралась снять ее.

— Знаешь, в чем твоя беда?

— Где мне? Скажи, пожалуйста.

— Ты неисправимый скептик, никому, кроме себя, не веришь и считаешь главным то, что не имеет никакого значения.

— Ах, вот оно что! Так вот что я тебе скажу, Зора. А ты — неисправимая мечтательница. Витаешь в облаках, но думаешь, что все знаешь. Хотя полы у тебя потрясные!

— Это он делал.

Она и бровью не повела и продолжала все осматривать. Честно говоря, я люблю Порцию, как сестру, но иногда сама не понимаю, почему мне так хочется услышать от нее похвалу.

— В спальню не ходи, там пол еще не просох.

Она обернулась.

— Ну, он хотя бы не из тех, кто живет со своей мамочкой, а?

— Да нет, у него своя квартира, — ответила я, хотя ничего не знала о нем. Впрочем, он не производит впечатление маменькиного сыночка.

— Ну ладно, и на том спасибо. Многие мужики держатся за мамочкину юбку, а на тебя ни копейки не хотят потратить. Беда с ними! Ну, а как выглядит его квартира? Мебель новая или старая?

— Не забегай вперед! Я у него еще не была. Ведь я только что с ним познакомилась.

— Это очень важно. Может, он в стесненных обстоятельствах. Ты же знаешь, как бывает. Днюет и ночует у тебя, а к себе не приглашает. Он женат? Конечно, скорее всего.

— Да послушай! Он только собрал мне стерео, повесил полки и установил кровать.

— А вы уже трахались?

— Нет, но я бы хотела. Понимаешь, мы оба как будто вспыхнули. Я чувствую, что нравлюсь ему, и хотя старалась ничего такого не показывать, но он тоже знает, что нравится мне. Ты же понимаешь, такое всегда ясно без слов.

— У тебя слишком разыгралась фантазия, Зора. А какая у него машина?

— Да откуда мне знать?

— Наверное, пешком ходит, как почти все, кто живет в Бруклине.