Дела житейские - Макмиллан Терри - Страница 39

Зора рухнула на мою двуспальную кровать.

— Мне плохо, Фрэнклин.

— Тебе надо в ванную?

— Нет. Мне просто надо немножко полежать. — Она прилегла, и я подумал, что ей хорошо было бы сейчас немного поспать.

— Фрэнклин!

— Да, милая.

— Чем я так взбесила твою мать?

— Ничем, бэби. Ты ни в чем не виновата. Мне чертовски жаль, поспи немного, а потом мы свалим отсюда.

Я спускался по лестнице, размышляя, как можно вообще находиться в этом доме.

— Не обращай на нее внимания, — сказал отец, и мы пошли на веранду смотреть новый матч или тот же самый: мне уже было все равно. Мать все сидела и ела, словно ничего не произошло.

— Кто хочет десерт? — вдруг спросила мать, как Винни Пух на дне рождения у Иа-Иа.

Никто не ответил, и она взяла себе огромный кусок пирога со сладкой картошкой. Кристин мыла посуду, ребята бегали во дворе с папашей-придурком.

Прошел час.

Я решил, что пора наведаться к Зоре. Поднявшись наверх, я открыл дверь и глазам своим не поверил: задрав юбку, она писала в ящик из-под игрушек.

— Что ты делаешь? — заорал я и дернул ее за руку: моча стекала у нее с ног на пол.

— Пользуюсь туалетом. — Глаза ее на что-то упорно смотрели, но, видит Бог, не на меня. Если на нее так действует капля алкоголя, при мне она больше пить не будет. Я обтер ее, а потом свел вниз и помог надеть пальто.

— Мы готовы, — сказал я отцу. Он допил свой стакан и вышел к машине. Все, кроме матери, попрощались с нами. По дороге к парому Зора заснула.

— Как ты можешь ее выносить, папа?

— Она не всегда была такой.

— Не морочь мне голову. Я не помню ее другой. Неужели тебя от нее не воротит?

— Когда живешь с человеком столько лет, принимаешь его таким, какой он есть. При всех своих недостатках твоя мать вообще-то не злая и не хочет причинять неприятности. Мне кажется, она стала очень одинока после того, как вы все выросли и ушли из дома. Ведь вы ее почти никогда не навещаете и не звоните. Только Кристин. Хочешь верь, хочешь нет, она всех вас любит по-своему, но просто не знает, как проявить это.

— Пусть пойдет на курсы повышения квалификации.

Когда мы подъезжали к порту, Зора проснулась.

— Она замечательная девушка, сынок. Только вот вина она не переносит, — рассмеялся отец. — Но мне она нравится. И умница к тому же.

— Спасибо, папа. Только не спрашивай, пожалуйста, когда мы встретимся здесь снова. Если захочешь повидать нас, заезжай к нам без нее.

— До свидания, мистер Свифт. — Зора умудрилась даже помахать рукой. Я простился с ним и захлопнул дверцу машины. Он все еще не уехал, когда мы поднялись на паром. Видно, ему очень не хотелось возвращаться. Я вывел Зору на палубу, решив, что свежий воздух поможет ей протрезветь.

— Как себя чувствуешь?

— Получше. Фрэнклин, здесь очень холодно. Разве нельзя пойти вниз?

— Нет, побудь здесь. Я принесу тебе кофе. Тебе полезно подышать свежим воздухом.

— У меня от холода зуб на зуб не попадает и чертовски болит голова.

— Поделом, — сказал я, отправляясь за кофе.

Когда мы добрались наконец до дома, Зора уже пришла в себя.

— Мне очень жаль, что все так вышло, Фрэнклин.

— Поверь мне, ты не сделала ничего плохого.

— Нет, видно, я все-таки ляпнула что-то, раз спровоцировала ее на такое.

— Она всю жизнь выкидывала подобные номера.

— Да брось ты, Фрэнклин.

— Я вполне серьезно. У нее явно не все дома, и мне ужасно жаль, что она отыгралась на тебе. Зато я теперь знаю, почему ты не пьешь. — Я расхохотался. — Надо же придумать такое — писать в мои игрушки!

— Что?

— Я застукал тебя, когда ты писала в ящик из-под моих игрушек. Должно быть, решила, что сидишь на унитазе. — Зора закрыла лицо руками. — Да все в порядке, бэби. Не бери в голову. — Я закурил. — Расскажи мне, пожалуйста, почему ты не пьешь?

— Потому что от этого у меня дикие мигрени.

— Так зачем же ты сегодня пила?

— Потому что очень нервничала.

— Ну ладно, давай-ка лучше ляжем и постараемся забыть обо всем этом, о'кэй?

— Только сначала приму душ, мне сразу станет гораздо лучше.

Я разделся и лег, чувствуя, что надо хорошо поиграть с ней. Весь праздник пошел насмарку. Член у меня встал, и мое тело хотело ее немедленно. Я включил телевизор, думая о своем. Потом снова бросился на кровать. Хоть бы она поторопилась. Я взял свою отвердевшую плоть и стал поглаживать, представляя себе, что это Зорины пальцы. Наконец Зора вышла из ванной и полезла в ящик за пижамой.

— Не нужно пижамы!

Она обернулась и посмотрела на меня.

— Хорошо, — сказала она, закрывая ящик. — Именно сейчас, Фрэнклин, мне нужны твои объятия — и еще кое-что.

— Иди скорей к папочке. — Она прижалась ко мне своим телом, источающим любовь, и, видит Бог, сейчас я мог распрекрасно кончить, но не стал. Мне хотелось подольше чувствовать ее. Но Зора отлично знает, как получить то, что она хочет. Она прижала свою грудь к моим губам и прошептала:

— Представь, что это персики.

И, Бог ты мой, какие они были сочные и сладкие! Все, что она давала мне, было сочным и сладким. Так мы просили друг у друга прощения полночи напролет. Вот оно как.

Мне показалось, будто рядом глухо упало тело.

Я повернулся, чтобы обнять Зору, но ее не было. Когда до меня дошел этот звук, я вскочил и протер глаза. Зора лежала на полу, ее тело дергалось в конвульсиях.

— Да что такое, черт побери? — крикнул я, но она не ответила. Я склонился над Зорой, думая, что ей снится дурной сон. Но это не походило на сон. Я схватил Зору, но не мог удержать ее. Да что это, черт возьми, происходит?

— Зора! Зора!

Изо рта у нее показалась пена, и она билась, как пойманная рыба. Я испугался, как бы она не расшиблась обо что-нибудь, поэтому стал отодвигать все, что было поблизости. Потом, собравшись с духом, я прижал ее руки и ноги к полу. Она дернулась в последний раз, и судороги прекратились: тело ее обмякло.

— Зора?

Ни звука. Она лежала с закрытыми глазами, и я стал трясти ее изо всех сил; потом понял, что этого, наверное, делать не надо. Она стала дышать глубже, и тогда-то я увидел на полу кровь. Когда я отпустил Зору, она свернулась калачиком.

— Зора, милая! — Она по-прежнему молчала.

Осмотрев ее, я увидел, что кровь сочится из-под ногтей. Бедная девочка! Взяв Зору на руки, я уложил ее на постель и накрыл одеялом. Потом побежал в ванную и принес мокрую тряпку.

— Зора?

Она не шелохнулась. Я положил руку ей на грудь, чтобы послушать, бьется ли сердце. Господи, как же я перепугался! Я так боялся, что с ней что-нибудь случится. Ощутив наконец биение ее сердца, я почувствовал облегчение, какого не испытывал в жизни. Я отер пот с ее лица и обмыл рот. Потом подвинул коврик к кровати и сел на него, глядя на Зору и ожидая, что будет дальше. Я уже собирался вызывать „скорую помощь", как вдруг она шевельнулась.

— Зора! Бэби! — Но глаза у нее были закрыты.

Я обнял ее и прижал к себе. Я качал ее как ребенка и не мог остановиться — просто не мог. Я пришел в себя, когда в глаза ударили первые лучи солнца; я все укачивал и укачивал ее. Я потрогал ее лоб — жара у Зоры явно не было. Уложив ее снова в постель, я прилег рядом, обняв ее.

— Все в порядке, бэби, — прошептал я и стал целовать ее косички. — Не бойся, милая, — шептал я ей на ухо, — что бы ни случилось, я с тобой.

Я не хотела просыпаться. Все тело ломило, я боялась пошевелиться. Я помнила только, что ночью упала на пол. Я хотела вытянуть руку, чтобы узнать, здесь ли Фрэнклин, но боялась. А что, если его нет? Я, конечно, до смерти перепугала его. Если бы не этот мерзкий виски, ничего, наверное, не случилось бы. Но я давно уже не принимала свое лекарство и решила, что капля мне не повредит. Теперь я знаю, что дело не в этом. И надо же! Именно тогда, когда я решила, что припадки кончились. Ведь целых четыре года… Черт бы побрал. Неужели я спровоцировала этот припадок глотком несчастного виски? Ну надо же быть такой идиоткой!