Бухта Барахта - Карпенко Галина Владимировна - Страница 2

• Предыдущая
• 2/4
• Следующая

А вокруг цвела лиловая и синяя глициния. Она цвела большими гроздьями от макушки дерева до самой земли. Вместе с глицинией цвёл тамариск и ещё сто тысяч разных цветов.

На тёплом берегу весна.

Маруся смела с порога песок, поставила на место щётку и отправилась к морю.

Теперь она видела море каждый день и каждый день не узнавала его. Вчера оно было сердитое, сегодня — ласковое. Вчера оно было тёмное, сегодня — яркое. Вчера волны были выше их дома и не подпускали Марусю к большому камню. А сегодня они лениво подкатывали к берегу и, не успев доползти до камня, уползали обратно. Море будто вздыхало после тяжёлого сна.

На берегу на большом камне сидел незнакомый Марусе человек.

В руках у человека была кисть. А в плоском раскрытом ящике, который лежал у его ног, много всяких красок.

— Что вы делаете? — спросила Маруся.

— Я рисую, — ответил художник, — рисую бухту Барахту.

Маруся подошла ближе и вдруг остановилась. Возле ящика на горячем песке лежала мохнатая, рыжая собака, с черной отметиной на правом ухе.

— Как по-твоему, на что похожа самая большая скала? — спросил художник.

Маруся не ответила. Она не смотрела на скалу, она смотрела на собаку. Вот когда, наконец, она нашла её!

— Букет, Букет! — позвала Маруся.

Но собака даже не подняла головы.

— Почему — букет? — удивился художник. — По-моему, скала похожа на сломанный меч.

— Букет! — уже громко крикнула Маруся.

Собака подняла уши и посмотрела в сторону.

— Что ты увидел, Фома? — спросил художник и взял из ящика на жёсткую кисть зелёную краску.

— Как его зовут? — переспросила Маруся.

— Фома. Это, конечно, не совсем собачье имя.

— А как его звали раньше? — переспросила Маруся строго.

— Его всегда звали Фома, со дня рождения. Он тебе нравится?

Художник тронул нарисованные скалы кистью, и они будто подвинулись ближе. Он глядел то на скалу, то на свою картину.

— Так почему же ты решила, что скала похожа на букет?

— Я ошиблась, — ответила Маруся.

„Неужели на свете бывают такие похожие собаки? — думала Маруся. — Рыжая и с чёрным ухом, а не Букет“.

С тех пор как Валька уехал в горы, Маруся узнала всех собак строительного посёлка. Всех, всех: и тех, которые бегают куда хотят, и тех, которые сидят на привязи. В большом самодельном конверте пришло с гор письмо от Валентина. Но что она могла ему ответить, если Букет ещё не нашёлся!

А недавно отец рассказал, что к ним на шоссе, где они работают, в обеденный час прибегает забавный пёс, наверно ничей.

Маруся не отставала от отца до тех пор, пока он не согласился взять её с собой на работу.

До обеда Маруся работала вместе со всеми. Она выкладывала белыми камешками круг у дорожного столба. Сначала это было похоже на игру, но подошла мама, поглядела и сказала:

— Где же узор?

Она присела на корточки рядом с Марусей, и камешки под её руками стали один за другим ложиться вокруг столба ровно, как бусы. Маруся старалась, но у неё не получалось так, как у мамы. Наверно, потому, что она всё поглядывала на дорогу и ждала, когда же появится собака, которая должна прибежать к обеду.

Было жарко; хотелось посидеть под кипарисом или поплескаться в ручье.

Ручей прыгал в ущелье по камням и будто звал: „Я жду не дождусь! Идите сюда!“ Но все на дороге работали, никто не лежал под кипарисом и не убегал в ущелье к ручью.

Маруся тоже круг за кругом укладывала белые камни, прижимая их к земле как можно крепче. А солнце сияло и жгло и без того горячую дорогу.

— Шабаш! — крикнул отец, и сразу остановился тяжёлый каток, который гладил на дороге горячий асфальт.

К старому корявому дереву прислонились лопаты, и рабочие спустились в ущелье к ручью умываться.

Марусина мама расстелила прямо на траве брезент и стала резать хлеб большими ломтями. Потом открыла бидон, и из него поднялся вкусный пар.

— Контроль! Контроль! — крикнул кто-то из рабочих, и все засмеялись.

Около расстеленного брезента невесть откуда появился смешной пёс, только совсем не рыжий.

Лохматый Контроль лакал борщ из консервной банки. Ему достались все кости и корки. Он был очень доволен.

А Маруся чуть не плакала. Контроль был серый. Если бы его вымыть, он, может быть, стал бы белым. Но ни одного чёрного пятна на нём не было.

— Что же ты не ешь? — спросил Марусю отец.

Маруся проглотила первую ложку борща, за первой — вторую. Ложка за ложкой, а потом попросила добавки.

— Вот молодчина, — похвалил её отец.

Контроль после обеда сразу убежал, но Марусе уже было всё равно. Это был не Букет.

Вот и этот, который лежит на песке и смотрит на бухту Барахту, тоже не Букет, хотя и рыжий.

— Ну, старик, нам пора домой! — сказал художник.

Фома нехотя поднялся. Художник сложил кисти, закрыл ящик с красками, взял свою картину и пошёл вверх по тропе.

Фома плёлся за хозяином, а Маруся осталась внизу.

— Если я постучу в дверь этого дома, мне дадут напиться воды? — крикнул сверху художник.

— Нет, — ответила Маруся, — там никого нет. Я сейчас приду.

— Хорошо.

Художник остановился, поглядел на глицинию и, усевшись на пороге, снова открыл свой ящик с красками.

Когда Маруся, взобравшись по тропе, подошла к нему, в раскрытой тетради, которую художник держал на коленях, цвела глициния.

— Вы всё-всё можете нарисовать? — спросила Маруся.

— Всё, — ответил художник. — И я очень хочу нарисовать тебя.

— А собаку?

И Маруся рассказала ему, что у мальчика Вальки, который раньше жил в этом доме, была собака Букет. Букет пропал. Валька не может без него жить. А она его до сих пор не нашла.

— Как же тебе помочь? — спросил художник.

— Не знаю.

Когда художник с Фомкой ушли, Маруся опять сбежала к морю. Она взобралась на большой камень и увидела, что большая скала правда похожа на сломанный меч, а волны достают брызгами до его рукоятки.

Очень жарко, целыми днями печёт солнце, ветер метёт по дорогам белую пыль.

Всё дальше и дальше в горы уходит дорога, которую строят Марусины родители. Они возвращаются домой уже вечером. И сразу бегут к морю купаться.

— Пе?кло! — говорит отец. — Я сгорел!

Он трёт мелкой галькой грудь, ноги и с разбегу кидается на волну. Плавает он легко и быстро. А мама плещется вместе с Марусей у берега.

— Была бы у тебя подружка, было бы веселее, — говорит мама.

— А мне не скучно. Мы с Бакаевым рисовали медузу! — хвастает Маруся.

Бакаев — это тот самый художник, у которого собака Фома. Он приходит теперь на берег каждый день, утром — рисовать, а вечером — есть кулеш, который Марусина мама варит на настоящей печке прямо в саду.

Совсем стемнело; с моря запахло водорослями и рыбой. Пора уже ужинать, а Бакаева нет. Маруся стоит у калитки и ждёт, когда на тёмной дороге послышатся его шаги.

— Может, он загулял? — говорит Марусин папа.

— Иди, дочка! — зовет мать и разливает кулеш по мискам.

Маруся садится за стол и молча берёт ложку. Неужели Бакаев про неё забыл?

— Ешь! — говорит отец. — Завтра объявится.

На другой день было ещё очень рано и Маруся спала, когда Бакаев пришёл и сел на пороге. У него не было с собой ни красок, ни подрамника.

— Я уже давно сижу и жду тебя, — сказал он Марусе. — Ты знаешь, я, кажется, нашёл Валькину собаку.

• Предыдущая
• 2/4
• Следующая