Потерянная родина - Лацис Вилис Тенисович - Страница 40

• Предыдущая
• 40/73
• Следующая

Не дождавшись взаимности Ако, Грейс Джибс заметила, что на яхте есть красивый рулевой, молодой парень Чарльз Смит. Он, конечно, не был столь экзотичен, как Ако, но в его взоре полыхало то первобытное пламя, вспышки которого Грейс тщетно ожидала в глазах Ако. Его взгляд настойчиво провожал Грейс, когда она появлялась на палубе, |— она знала об этом.

Вечером, когда он стоял у.руля, Грейс поднялась на капитанский мостик и лукаво, поощряюще посмотрела ему в глаза. Парень покраснел, смутился, и яхта стала рыскать из стороны в сторону.

— В чем дело, Чарли? — воскликнул штурман, бросив взгляд на компас. — Курс позабыл, что ли?

Грейс возбужденно засмеялась и сошла на палубу. Час спустя сменялись рулевые. Когда Чарли Смит спускался по трапу, ему навстречу в ночной полутьме сверкнул уголек сигареты. Получилось так, что ему пришлось остановиться, чтобы пропустить Грейс, так как он оказался у нее на пути. Опять глаза ее лукаво усмехнулись, и рядом с Чарли раздался шепот:

— Четвертая кабина справа… Приходи через час. Но ты должен уметь молчать.

Чарльз Смит был сообразительней Ако. Он пришел. И он умел молчать. «Полуночная мечта», словно во сне, скользила по водам Кораллового моря. * …Две разные жизни в непосредственной близости друг от друга протекали на великолепной яхте. Одною жили Фред Кемпстер, Марго и их гости — в роскошном салоне и комфортабельных каютах. Другая жизнь проходила в кубриках и тесных каютах команды и обслуживающего персонала, где набитые, как сельди в бочке, обитали матросы, кочегары и слуги «Полуночной мечты». Там пахло потом и машинным маслом, там был спертый воздух и так мало места, что люди не могли разминуться, не задев соседа. Из расположенного поблизости котельного отделения сюда проникал раскаленный воздух, превращая и без того уже душное жилье в настоящий ад. И все же Ако чувствовал себя здесь гораздо лучше, чем там наверху — в салоне хозяина яхты и каютах гостей.

По вечерам, когда все дела были переделаны, Ако любил заходить в кубрик к матросам и кочегарам и часами слушать их разговоры, в которых звучала ненависть к тем, кто беспечно проводит свои дни в безделье, наслаждениях и развлечениях.

— На каждый обед молодой Кемпстер со своими гостями тратит больше, чем моя семья на питание в течение целого года, — сказал как-то один из кочегаров Джо Скотт,, сын углекопа из Южного Уэльса. — Мы гнем спины, как рабы, каплю за каплей отдаем свои силы, создаем ценности, которые позволяют этим кровопийцам утопать в роскоши и всю жизнь бездельничать, а нам за это бросают жалкие крохи. Откуда взялось их богатство? Все создано нами, все украдено у нас, а попробуй ты лишь прикоснуться к малейшей крупице из награбленного ими — тебя сейчас же объявят вором и разбойником и сгноят в тюрьме. Эх, впихнуть бы их всех в какой-нибудь старый угольщик, вывезти в море, туда, где поглубже, да пустить ко дну, может тогда и мы зажили бы по-человечески.

Остальные кочегары соглашались с Джо Скоттом. И хотя грубее, проще и наивней, они выражали ту же мысль, что в тюрьме проповедовал Мансфилд. Они ненавидели Фреда Кемпстера и ему подобных, и их ненависть постепенно передавалась и Ако, хотя Фред пока что не сделал ему ничего дурного. Лично ему — ничего, но зато его другу — Эдуарду Харбингеру… Присутствие Марго на яхте было живым напоминанием о ловком преступлении Фреда Кемпстера против друга Ако. С каждым днем островитянин все больше и больше ненавидел Фреда. Ако нимало не сомневался в том, что когда-нибудь этот человек причинит зло и ему. Следуя совету Мансфилда, Ако приобрел несколько книг из тех, которые тот рекомендовал ему прочесть. Каждый день, вернее говоря — ночь, он читал и учился часа по два, и его кругозор с каждым днем становился все шире. Уже теперь Ако мог судить о таких вещах, о которых у его товарищей по работе не было ни малейшего представления, но он не старался блеснуть своими знаниями и никогда не заводил со своими соседями разговора о прочитанном, поэтому они и не подозревали о его действительном уровне развития и знаниях. Так же. как Эвелина Дорман и Грейс Джибс, многие матросы и кочегары яхты по прежнему усматривали в личности Ако всего лишь нечто экзотическое.

Поздно вечером, когда на яхте все стихало, Ако иногда усаживался на носу, у самого бугшприта, и глядел на звездное небо. Там, наверху, опять были видны те самые созвездия, которые Ако не мог отыскать на севере. Легкий ветерок,, шумевший над водой, птицы, порою появлявшиеся близ яхты, рыба, которую белые люди вылавливали удочкой, цветущие острова, в заливах которых они иногда бросали якорь, — все было точно таким, как на родине Ако. Ако ощущал близость Ригонды,. его взор, полный надежды, обращался к горизонту. Скоро… может быть, уже сегодня… может быть, завтра…

Взволнованный ожиданием, он не мог уснуть, по ночам. Все меньше интересовался он жизнью белых людей на яхте. Ему было безразлично, чем они занимались, о чем тосковали, что чувствовали. Скоро он расстанется с ними…

На яхте все знали о переживаниях Ако. Марго Кемпстер на каждом острове и в каждой гавани расспрашивала островитян и мореплавателей, не знают ли они чего-либо о родине Ако. Судя по рассказам самого Ако, они— еще не вошли в нужный пояс. Ригонда должна была находиться где-то дальше на восток.

…В тот вечер на яхте дольше обычного не стихал пУмон: Вальтер Дорман праздновал день рождения. Много было опорожнено бутылок, много выкурено сигарет. Когда, наконец, сам виновник торжества утомилея и уплелся в свою каюту спать, постепенно разошлись и остальные. Все были, изрядно под хмельком, и Эвелина Дорман полагала, что сегодня ночью можно действовать смелее. Шампанское сделало ее беспечной и решительной.

Удостоверившись, что Вальтер в своей каюте заснул и в остальных каютах все утихомирилось, Эвелина укуталась в светло-серый шелковый плед и выскользнула на палубу. Воздух ее освежил. С минуту полюбовавшись фосфорическими переливами волн, она направилась на нос яхты.

— Ако, это ты? — тихо спросила Эвелина. Юноша очнулся от мечтаний и медленно поднялся на ноги.

— Да, госпожа. Уже поздно.

— Там, внизу, теперь настоящий хаос. Все перевзернуто вверх дном и разбросано. Я хочу привести в порядок свою каюту. Иди, Ако, помоги мне немного.

— Сейчас же?

— Я уйду первой. Немного погодя приходи и ты. Не стучись, а сам отвори дверь. И постарайся не шуметь, иначе потревожишь сон других.

Крепкими, раздражающими духами веяло от ее волос, рук, одежды. В воздухе стоял аромат и после того, как она ушла. Немного обождав, Ако последовал за Эвелиной. Услышав тихие шаги в коридоре, она сама отворила дверь и впустила Ако. В каюте была двойная дверь, а стены так задрапированы, что не пропускали звуков, поэтому Эвелина, заперев дверь, ничуть не старалась уме.рить свой голос и передвигаться потише.

Ако в недоумении окинул взглядом роскошное помещение: что же здесь еще прибирать? Каждая вещь находилась на своем месте. Разве только книга, небрежно брошенная на подушке, просилась, чтобы ее закрыли и положили на стол.

— Что прикажете делать, госпожа? — спрЪсил Ако. Его смущенный вид вызвал у Эвелины смех.

— Быть хорошим, милый Ако. Таким хорошим, каким ты со мной никогда еще не был. Я тебе нравлюсь, Ако?

— Госпожа очень любезна…

— Да, но Ако не любезен. Отчего это? Оттого, что думает, будто я хочу сделать Ако дурное.

— Этого я не думаю.

— Почему же тогда ты меня избегаешь? Видишь, ты молчишь. Пробовал ты когда-нибудь этот чудесный напиток? Нет? Возьми попробуй.

Это было шампанское, почти полная бутылка. Эвелина налила стакан, отпила глоток и подала Ако. — Пей, Ако. Я так хочу. Ничего дурного 0 тобой не случится.

Ако выпил стакан до дна. Действительно, ничего дурного не случилось.

— Вкусный напиток? — улыбнулась Эвелина.

—« Да, госпожа, прохладный и сладкий, — отве» тил Ако.

Не переставая улыбаться, Эвелина приблизилась к нему, обвила руками его шею и впилась губами в губы Ако. Поцеловала… долгим страстным поцелуем, так, что захватило дыхание. Потом отпустила его и, словно опьяненная, опустилась в мягкое кресло.

• Предыдущая
• 40/73
• Следующая