Близнецы-соперники - Ладлэм Роберт - Страница 41

• Предыдущая
• 41/96
• Следующая

Алек Тиг стоял перед большой картой на стене в своем кабинете. Фонтин удрученно сидел за столом Тига и молча взирал на бригадного генерала.

– Это была рискованная игра, – говорил Тиг. – И мы проиграли. Невозможно выигрывать каждый раз. Ты просто редко проигрывал – вот в чем твоя беда. Ты не привык к поражению. – Он вытащил три булавки из карты и вернулся к столу. Медленно опустился на стул и протер глаза. – «Лох-Торридон» был чрезвычайно эффективной операцией. У нас есть все основания гордиться!

– Был? – удивленно спросил Фонтин.

– Да. Массированное наступление союзников к Рейну начнется к первому октября. Верховное главнокомандование не хочет никаких осложнений: они ожидают массового дезертирства. А мы представляем собой такое осложнение, а возможно, и помеху. Операция «Лох-Торридон» приостанавливается на два месяца. По крайней мере, до конца сентября.

Виктор наблюдал за Тигом, пока тот говорил. На его глазах умирала какая-то часть души этого старого солдата. «Лох-Торридон» стал вершиной его военного таланта: выше ему уже не суждено взлететь, и, понимая, что завершение операции не за горами, он страдал. Но решение принято. Ничто теперь не могло его изменить, а о том, чтобы оспаривать решение, не было и речи. Ведь Тиг – солдат.

Фонтин проанализировал свои собственные мысли. Сначала он не испытал ни разочарования, ни сожаления – скорее чувство неопределенности, словно время внезапно остановилось. А потом медленно, мучительно в его душе созрела щемящая мысль: что теперь? Какой теперь от меня прок? Что мне делать?

А потом эта неясная тревога вдруг сменилась новой. Наваждение, от которого он никогда не мог избавиться, резко напомнило о себе. Он встал и подошел к Алеку.

– Тогда я прошу тебя вернуть мне долг, – тихо сказал он. – Есть еще одна операция, которую надо осуществить столь же тщательно, как лох-торридонскую. Как ты сам это сформулировал…

– Да, я помню. Я дал слово. Немцы не продержатся больше года. Пораженческие настроения уже широко распространились среди их генералов. Шесть-восемь месяцев – и война закончится. И тогда мы осуществим операцию «Салоники» столь же тщательно, как лох-торридонскую.

Понадобилось двенадцать недель, чтобы подвести итоги операции и вернуть людей в Англию. «Лох-Торридон» завершился. Двадцать два шкафа с папками отчетов об успешно выполненных заданиях – вот и все, что осталось. Архивы были опечатаны и помещены в сейфы разведки.

Фонтин вернулся в военный городок в Шотландии к Джейн и двум мальчикам-близнецам, Эндрю и Эдриену, названным так в честь британского святого и одного из наиболее пристойных римских императоров. Но они не напоминали ни святого, ни монарха: им было по два с половиной года. Они были неугомонны, как и полагается в подобном возрасте.

В молодости Виктора окружали дети его братьев, но эти были собственными. Существовало еще одно отличие. Только им суждено продолжить род Фонтини-Кристи. Джейн больше не сможет рожать – так сказали врачи. Травмы, полученные ею в Оксфордшире, были слишком тяжелы.

Странно! После четырех лет бурной деятельности и величайшего напряжения он внезапно оказался не у дел. Пять месяцев сорок второго года, когда он жил в Данблейне, нельзя было считать периодом покоя. Джейн поправлялась медленно и тяжело, к тому же он неустанно заботился о безопасности их «крепости». Словом, и тогда в его жизни не было передышки.

Сейчас она наступила. И это было невыносимо, как невыносимо было сидеть и дожидаться начала операции «Салоники». Его угнетало бездействие: он не был создан для праздности. Несмотря на присутствие Джейн и мальчиков, Данблейн превратился для него в тюрьму. Ведь там, за Ла-Маншем, где-то далеко в Европе, на Средиземноморье были люди, которые разыскивали его так же настойчиво, как он их. И пока он вплотную не займется поиском, он не сможет больше ни о чем думать.

Виктор понимал, что Тиг не нарушит данного слова. Но и не изменит условия: новая операция, в результате которой Тиг выведет его на людей из Салоник, начнется, когда закончится война. Не раньше. С каждой новой победой, с каждым новым прорывом в глубь Германии Фонтин нервничал все больше. Война выиграна. Она еще не закончилась, но она уже выиграна. Оставшиеся в живых в разных уголках земли поднимутся, на месте руин возведут новые города, ибо впереди годы и годы мирной жизни. Теперь жизнь Виктора и Джейн зависела от тех, кто ищет ларец, вывезенный из Греции пять лет назад – на рассвете девятого декабря.

Бездеятельность была для него адской пыткой.

Томясь в ожидании, он пришел к одному выводу: после войны он не вернется в Кампо-ди-Фьори. Думая о своем доме и о своей жене, он вспоминал других женщин, погибших в клубах дыма, под белыми всполохами света. Глядя на своих сыновей, он видел других детей, беспомощных, перепуганных, расстрелянных в упор. Мучительные воспоминания до сих пор причиняли ему страдания. Он не мог вернуться на место казни, туда, где все и всё было с ней связано. Они начнут новую жизнь где-нибудь на новом месте. Концерн «Фонтини-Кристи» будет возвращен ему – репарационный суд в Риме уже известил его об этом.

Через МИ-6 он послал им свое согласие и изложил условия. Все заводы и фабрики, все земли и имущество – за исключением Кампо-ди-Фьори – должны быть распроданы с аукциона за максимально высокую цену. С Кампо-ди-Фьори он поступит иначе.

Был вечер десятого марта. Мальчики спали в детской. Последние зимние ветры завывали за окнами спальни. Виктор и Джейн лежали под одеялом и смотрели на догорающий камин, отбрасывающий оранжевые блики на потолок, тихо переговариваясь, как обычно перед сном.

– «Барклис» все сделает как надо, – сказал Виктор. – Самый обычный аукцион. Я передал им право продать все до последнего гвоздя. И если они захотят распродавать частями – это их дело.

– А покупатели есть? – спросила Джейн. Она приподнялась на локте и посмотрела ему в глаза.

Виктор тихо рассмеялся.

– Толпы! В основном на швейцарские предприятия и в основном американцы. Ведь на восстановлении Европы можно будет сделать состояние! Те, у кого есть солидная производственная база, будут иметь значительное преимущество.

– Ты рассуждаешь как экономист.

– Надеюсь. Будь иначе, мой отец был бы страшно разочарован. – Он замолчал. Джейн дотронулась до его лба и убрала упавшую прядь волос.

– Что с тобой?

– Ничего, просто думаю. Скоро все закончится. Сначала война, потом «Салоники». Это тоже закончится. Я верю Алеку. Он это сделает, даже если ему придется шантажировать всех дипломатов в Форин Офис. Эти фанатики вынуждены будут смириться с фактом, что мне ничего не известно об их нечестивом поезде!

– А мне казалось, что его считают как раз благочестивым! – улыбнулась она.

– Непостижимо! – покачал он головой. – Как Бог мог бы такое допустить?

– Не забивай себе голову, дорогой!

Виктор сел. Взглянул в окно: мартовский снежок беззвучно стелился по темному стеклу, подхваченный порывом ветра. Перевел взгляд на жену.

– Я не могу вернуться в Италию.

– Знаю. Ты мне говорил. Я понимаю.

– Но и здесь я не хочу оставаться. В Англии. Здесь я вечно буду Фонтини-Кристи. Последний отпрыск уничтоженного клана итальянских синьоров. Что частично правда, частично легенда, частично миф.

– Но ты и есть Фонтини-Кристи.

Виктор посмотрел на Джейн. На ее лице играли блики от огня в камине.

– Нет. Вот уж почти пять лет я Фонтин. Я привык к этому. Что ты на это скажешь?

– Ну, в переводе мало что утрачено, – сказала Джейн и снова улыбнулась. – Разве что растаял аромат древнего аристократического рода землевладельцев.

– Это как раз то, о чем я и говорю, – быстро ответил он. – Эндрю и Эдриен не будут испытывать бремени пустой славы. Теперь совсем другая эпоха. Старые дни никогда уж не вернутся.

– Наверное. Немного жаль, что они канули в прошлое, но, может, это и к лучшему. – Она вдруг заморгала и вопросительно посмотрела на него. – Но если не Италия и не Англия, то где?

• Предыдущая
• 41/96
• Следующая