Близнецы-соперники - Ладлэм Роберт - Страница 69

• Предыдущая
• 69/96
• Следующая

– Может быть, стоит возложить эти поиски на кого-то другого? На специалистов?

– Нет, – решительно ответил Виктор. – Их черед еще наступит. Но пока – нет. Не забывайте, с чем вы имеете дело. Содержимое этого ларца представляет смертельную опасность для всего цивилизованного мира. Исповедь, запечатленная на старинном пергаменте, – смертоносное оружие, пусть у вас не останется никаких заблуждений. Сейчас эти документы ни под каким видом нельзя доверять общественности, никаким «инициативным комитетам» и тому подобное. Слишком велика опасность.

– Я понял, – сказал Эдриен и взглянул на страницы. – Ты вот тут упоминаешь некоего Аннаксаса, но не уточняешь. Ты пишешь: «Отец Аннаксаса был машинистом поезда, которого убил ксенопский священник». Так? Кто такой этот Аннаксас?

– Я специально так написал, на тот случай, если эти бумаги вдруг попадут в чужие руки. Речь идет о Теодоре Дакакосе.

Раздался хруст. Майор держал в руке карандаш. Карандаш переломился пополам в его пальцах. Отец и брат удивленно взглянули на него.

– Извините, – только и сказал Эндрю.

– Я уже слышал это имя, – сказал Эдриен. – Вот только не помню, когда и где.

– Это грек. Преуспевающий судовладелец. Священник, ехавший на том поезде, был братом его отца – его дядей. Брат убил брата. Таков был приказ ксенопских старцев – чтобы тайна захоронения ларца умерла вместе с ними.

– Дакакосу это известно? – спросил тихо майор.

– Да. Что ему еще известно, я не знаю. Знаю только, что он занят поисками ответов на многие вопросы. И поисками ларца.

– Ему можно доверять? – спросил адвокат.

– Нет. В том, что касается поезда из Салоник, я не доверяю никому. – Виктор порывисто вздохнул. Ему стало трудно говорить: дыхание участилось, силы покидали его.

– Как ты себя чувствуешь? – Джейн встала между Эдриеном и постелью мужа, склонилась к нему и положила ладонь на его щеку.

– Нормально, – ответил он, улыбнувшись. И посмотрел на Эндрю, потом на Эдриена. – Мне непросто просить вас об этом. У каждого из вас своя жизнь, свои интересы. У вас есть деньги. – Виктор поспешно поднял руку. – Спешу заметить, что вы имеете на это право. Я обладал правом не меньшим, на то же должны рассчитывать и вы. В этом отношении мы привилегированная семья. Но эта привилегия возлагает на нас и огромную ответственность. Неизбежно наступают времена, когда приходится отложить все личные дела из-за неожиданно возникшей необходимости. Теперь такая необходимость появилась. Ваши жизненные пути разошлись. Я знаю. Вы ныне оппоненты, как я понимаю, и в мировоззренческих, и в политических вопросах. В этом нет ничего страшного, но эти ваши расхождения несущественны по сравнению с тем, что вам теперь предстоит сделать. Вы братья, внуки Савароне Фонтини-Кристи, и вы должны сделать то, чего не смог сделать его сын. Привилегия не подлежит обжалованию. Не пытайтесь уклониться.

Он замолчал. Больше сказать было нечего. Каждое слово давалось ему с трудом.

– Ты никогда нам ничего не говорил… – В глазах Эдриена снова стоял вопрос, а вместе с тем благоговение и печаль. – Боже, какая же это была тяжкая для тебя ноша!

– У меня был выбор, – ответил Виктор едва слышно. – Либо предпринять поиски, либо самоустраниться. Это был несложный выбор.

– Тебе бы следовало убрать всех соперников, – спокойно сказал майор.

Они стояли на подъездной аллее к родительскому дому. Эндрю, скрестив руки на груди, привалился к капоту взятого напрокат «Линкольна-Континенталя». Солнце весело поблескивало на медных пуговицах и значках его кителя.

– Он умирает, – проговорил Эндрю.

– Знаю, – ответил Эдриен. – И он это тоже знает.

– А мы опять вместе.

– Опять, – согласился юрист.

– Мне легче выполнить его просьбу, чем тебе. – Эндрю посмотрел на зашторенные окна спальни на втором этаже.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я практик. Ты нет. Лучше нам действовать вместе, чем по отдельности.

– Удивительно, ты признаешь, что от меня может быть прок. Это не ущемляет твоего самолюбия?

– В полевых условиях личных отношений не существует. В данном случае главное – цель операции, – будничным тоном сказал Эндрю. – Мы сможем действовать быстрее, если разделим задачи. Его воспоминания неточны, он все время сбивается с мысли. Он плохо помнит те места. А у меня есть некоторый опыт в ориентировании на местности. – Эндрю выпрямился и отошел от автомобиля. – Думаю, нам надо вернуться назад. На семь лет. До Сан-Франциско. Ты способен на это?

Эдриен посмотрел на брата:

– На этот вопрос можешь ответить только ты. И прошу тебя, не лги, ты никогда не умел врать. Мне, во всяком случае.

– А ты – мне.

Они взглянули друг другу в глаза. Ни один не отвел взгляда.

– Вечером в среду был убит человек, – сказал Эдриен. – В Вашингтоне.

– Я же был в Сайгоне. Ты знаешь. Кто этот человек?

– Чернокожий юрист из министерства юстиции. Его фамилия…

– Невинс, – закончил Эндрю, прервав брата.

– Боже мой! Ты знал!

– О нем – да. О том, что он убит, – нет. Почему я должен об этом знать?

– «Зоркий корпус»! У него же был рапорт на «Зоркий корпус»! Рапорт находился в его атташе-кейсе. Кейс выкрали из машины.

– Ты что, совсем спятил? – Майор говорил спокойно. – Ты можешь нас не любить. Ты можешь думать о нас что угодно, но мы же не дураки! Убить человека, имеющего к нам хотя бы отдаленное отношение, – значит навлечь на себя сотни ищеек из Генеральной инспекции! Есть варианты и получше. Убийство – это, конечно, хороший способ. Но зачем же использовать его во вред себе?

Эдриен все еще смотрел на брата, ища его взгляд. Наконец он заговорил – тихо, почти шепотом:

– Более отвратительного заявления мне еще не приходилось слышать!

– Что именно?

– Что убийство – это хороший способ. Ты ведь так выразился?

– Конечно. Это же правда. Я ответил на твой вопрос?

– Да, – тихо проговорил Эдриен. – Мы вернемся… к временам до Сан-Франциско. Но очень ненадолго. Запомни. Пока все это не закончится.

– Отлично… Тебе надо привести в порядок свои дела, прежде чем мы отправимся в путь. И мне тоже. Скажем, недели тебе хватит?

– Да. Неделя, считая с завтрашнего дня.

– Я собираюсь лететь шестичасовым рейсом в Вашингтон. Отправимся вместе?

– Нет. У меня встреча в городе. Я возьму какую-нибудь машину здесь.

– Знаешь, это даже смешно, – сказал Эндрю, качая головой, словно то, что он собирался сказать, было совсем не смешно. – Я ведь даже не знаю твоего телефона. И адреса твоей гостиницы.

– «Дистрикт-Тауэрс». На Небраска-авеню.

– Так, «Дистрикт-Тауэрс». Хорошо. Значит, через неделю начиная с завтрашнего дня. Я закажу нам билеты. Прямой рейс до Милана. У тебя паспорт не просрочен?

– Думаю, нет. Он в гостинице. Я проверю.

– Хорошо. Я позвоню. Встретимся через неделю. – Эндрю потянулся к дверце. – Кстати, а что с повесткой?

– Ты же знаешь. Она не выписана.

Майор усмехнулся и сел в машину.

– Все равно ничего бы не вышло.

Они сидели за столиком уличного кафе «Сент-Мориц» на Южной Сентрал-парк-стрит. Они обожали людные места. У них была такая игра: выбирать пешеходов в толпе и придумывать им биографии.

Сейчас они были заняты другим. Эдриен решил, что просьба отца никому ничего не рассказывать о поезде из Салоник не касается Барбары. Его решение основывалось на убеждении, что, окажись Барбара на его месте, она бы ему все рассказала. Не мог же он уехать из страны на месяц или два, ничего ей не объяснив? Она заслуживает лучшего отношения.

– Вот и все, что мы имеем. Религиозные документы полуторатысячелетней давности, арамейский свиток, из-за которого британское правительство едва не потеряло голову в самый разгар европейской войны, и исповедь, написанная на пергаменте два тысячелетия назад, причем одному Богу ведомо, что там изложено. Из-за этого ларца пролилось столько крови, что и подумать страшно. Если отец говорит правду, то и эти документы, и этот свиток, и в особенности эта исповедь на пергаменте способны изменить всю историю человечества!

• Предыдущая
• 69/96
• Следующая