Наследие Скарлатти - Ладлэм Роберт - Страница 76

• Предыдущая
• 76/78
• Следующая

– Не делайте этого, мсье! Если вы ее убьете – мы разорены!

– Предупреждаю вас, Крюгер! Если вы убьете ее, вам придется держать ответ. Мы не собираемся быть вашими заложниками. Мы не намерены разоряться из-за ваших дел! – Мастерсон стоял перед Крюгером, почти касаясь его плечом. Англичанин не двигался с места.

Не говоря ни слова, Генрих Крюгер приставил пистолет к животу Мастерсона и выстрелил. Выстрел был оглушающий. Сиднея Мастерсона подбросило вверх. Он упал. Смерть наступила мгновенно, хлеставшая из тела кровь растекалась по полу.

Одиннадцать оставшихся участников цюрихской группы в ужасе взирали на труп, кое-кто вскрикнул от неожиданности. Генрих Крюгер шел к Элизабет, оказавшиеся у него на пути люди поспешно отскакивали в сторону.

Элизабет Скарлатти не двинулась с места. Их глаза встретились.

– Я проклинаю день, когда вы родились. Вы обесчестили дом вашего отца. Но знайте, Генрих Крюгер, – и запомните! – Голос старой дамы звучал так властно, что сын ее на мгновение оторопел, но взгляд его был по-прежнему полон ненависти. – Когда я буду мертва, ваше имя появится на первых полосах всех газет мира. Все силы будут задействованы на поимку преступника. Безумец, убийца, вор! И каждый человек в этом зале, каждый участник цюрихской группы будет отмечен клеймом сопричастности к вам – если они оставят вас в живых.

Бешеная ярость вспыхнула в глазах Генриха Крюгера. Он схватил кресло и ударил им об пол. Убить – этого мало. Убить так, чтобы видеть, как жизнь будет по капле уходить из тела и сознания – из нее, Элизабет Скарлатти.

Мэтью Кэнфилд держал палец на спусковом крючке. Ему еще не доводилось стрелять через карман, и он понимал, что если промажет, и ему, и Элизабет уже не уцелеть. Он прицелился в грудь медленно приближавшегося к ним человека, в самую крупную на свете мишень, надвигавшуюся на него.

Звук выстрела из маленького револьвера и удар пули в плечо на какую-то долю секунды оглушили Крюгера-Скарлетта.

Кэнфилду этого было вполне достаточно.

Он изо всех сил толкнул Элизабет правым плечом, так что ее хрупкое тело оказалось на полу, вне досягаемости Крюгера, сам же метнулся влево. Стремительно, в падении, выхватил из кармана револьвер и выстрелил снова в человека по имени Генрих Крюгер.

Оружие выпало из руки Крюгера. Он, корчась, схватился за живот. Кэнфилд одним рывком вскочил на ноги. Превозмогая мучительную боль, в два прыжка оказался рядом с Алстером Скарлеттом. Схватив его тяжелый пистолет, он начал молотить им физиономию Крюгера. Он не мог остановиться.

Раздробить это лицо! Превратить его в месиво!

Наконец он выдохся.

– Хватит! Он мертв! Перестаньте! Не надо больше! – Дородный Фриц Тиссен держал его за руку.

Мэтью Кэнфилд почувствовал слабость и опустился на пол.

Все одиннадцать цюрихцев столпились вокруг него. Кто-то оказывал помощь Элизабет, кто-то склонился над телом Генриха Крюгера.

Внезапно раздался громкий, властный стук в дверь, ведущую в холл.

Фон Шнитцлер принял на себя командование.

– Впустите их! – приказал он.

Д’Альмейда проворно кинулся к двери и открыл ее. У входа стояли их шоферы. Глядя на них, Кэнфилд понял, что они выполняли не только функции водителей: все они были вооружены.

Лежа на полу, вот-вот готовый лишиться сознания от невыносимой боли, Кэнфилд заметил звероподобного блондина с коротко остриженными волосами. Он оттеснил столпившихся у трупа людей и, опустившись на корточки, приподнял обезображенное веко Крюгера.

И тут Кэнфилд испугался, а не сыграло ли напряжение последних часов скверную шутку с его зрением?

Или блондин действительно наклонился и что-то шепчет на ухо Генриху Крюгеру?

Неужели Генрих Крюгер жив?

Фон Шнитцлер подошел к Кэнфилду.

– Его сейчас унесут. Я приказал еще раз выстрелить на всякий случай, хотя он мертв. Кончено. – Затем тучный фон Шнитцлер что-то приказал по-немецки шоферам в военной форме, столпившимся вокруг Крюгера. Несколько человек начали было поднимать безжизненное тело, но их оттеснил блондин с короткой стрижкой.

Он поднял тело Генриха Крюгера с пола и понес его из зала. Другие последовали за ним.

– Как она? – Кэнфилд кивнул в сторону Элизабет, сидевшей в кресле. Она смотрела на дверь, через которую вынесли тело человека, который когда-то был ее сыном. Этого здесь никто, кроме Кэнфилда, не знал.

– Все в порядке. Теперь она может позвонить! – Ликок пытался говорить спокойно.

Кэнфилд поднялся с пола и подошел к Элизабет. Полный смятенных чувств, он коснулся рукой ее морщинистой щеки. Он не мог не выразить ей сочувствия.

Слезы ручьем текли по ее лицу.

И тогда Мэтью Кэнфилд услышал мощный шум отъезжающего автомобиля.

Фон Шнитцлер сказал, что распорядился о страховочном выстреле.

Но выстрела не было слышно.

В миле от «Фальке-хаус», на Винтертурштрассе, двое мужчин тащили к грузовику чье-то тело. Они не знали, что с ним делать. Ведь именно этот человек их сам же и нанял, приказав остановить автомобиль, направляющийся к «Фальке-хаус». Он заплатил им вперед, они на этом настаивали. Теперь он был мертв, убит шальной пулей, предназначавшейся для водителя автомобиля. Они тащили тело по каменистому склону к грузовику, кровь изо рта текла на тщательно ухоженные усы.

Человек по имени Пул был мертв.

Майор Мэтью Кэнфилд, которому теперь уже было сорок пять, а скоро стукнет и все сорок шесть, лежал на заднем сиденье армейского джипа, упираясь ногами в дверцу. Они въехали в Ойстер-Бей, и шофер-сержант с болезненно-желтым лицом нарушил молчание:

– Подъезжаем, майор! Просыпайтесь.

Проснуться. Ничего нет легче. Пот градом катился по его лицу. Сердце бешено стучало.

– Спасибо, сержант.

Машина катила под горку, в сторону океана. Когда они подъезжали к дому, майора Мэтью Кэнфилда начал бить озноб. Он сжимал запястья, задерживал дыхание, прикусывал кончик языка. Он ничего не мог с собой поделать. Он не мог позволить себе жалости по отношению к себе самому. Не мог из-за Джанет. Он был перед ней в неоплатном долгу.

Сержант, улыбаясь, свернул на подъездную аллею, выложенную голубым камнем, и остановился у дорожки, ведущей к парадному подъезду большого коттеджа. Сержант любил ездить в Ойстер-Бей вместе со своим богатым шефом. Несмотря на карточную систему, там всегда было много отличной еды, и виски всегда было первоклассное, совсем не такое, к какому привыкли обитатели солдатских казарм.

Майор медленно вылез из машины. Сержант встревожился было: что-то неладное с майором. Он надеялся, что из-за этого не придется сразу же возвращаться обратно в Нью-Йорк.

– Все в порядке, майор?

– Нормально, сержант… Вы не станете возражать, если вам придется переночевать в лодочном сарае? – осведомился он, не глядя на сержанта.

– Конечно, нет, майор! Даже с удовольствием! – Именно там он всегда и ночевал. В лодочном домике имелась домашняя кухня и бездна спиртного. Даже телефон. Но пока что сержант не получил намека, что им можно воспользоваться. Он решил попытать счастья. – Я вам понадоблюсь, майор? Вы не разрешите мне пригласить на огонек парочку друзей?

Майор уже шел по дорожке. Он едва слышно бросил через плечо:

– Поступайте как хотите, сержант. Главное – не подходите к радиотелефону. Вы поняли?

– Слушаюсь, майор! – Сержант, радостный, покатил к берегу.

Мэтью Кэнфилд остановился перед белой дверью с фонарями-«молниями» по обеим сторонам.

Его дом.

Дом Джанет.

Дверь распахнулась. Она стояла на пороге. Седеющие волосы, которые она не собирается подкрашивать. Вздернутый нос. Красивый чувственный рот. Большие карие проницательные глаза. Благородная прелесть лица. И трогательное внимание.

– Я услышала шум машины. Только Эванс всегда так мчится к лодочному домику!.. Мэтью, Мэтью! Что с тобой, милый! Ты плачешь?

• Предыдущая
• 76/78
• Следующая