Аврора - Бенцони Жюльетта - Страница 28

• Предыдущая
• 28/71
• Следующая

— Как вас зовут?

— Я Клаус Асфельд, а это Гуго Меллендорф, — быстро ответил Клаус. — Прошу вас, герр пастор, расскажите, за что убили несчастного Михаэля, и что стало с его телом? Полагаю, этим занялись люди бургомистра?

— Нет, это дело я взял на себя. Тело находится в церковном склепе. В память о его родителях, лучших людей на свете, я намерен заняться его похоронами.

— Разве полиция герцогства не должна провести расследование? — вмешалась Аврора. — Надо же выяснить, кто убийца...

— Дворец постановил, что это дело городской полиции.

— Иными словами, убийца может спать спокойно! — крикнула девушка, не сдержав ярости. — Какая низость! Разве несчастный перестал быть подданным курфюрста по той причине, что он...

Клаус сжал ей руку, чтобы она не наговорила лишнего.

— Можно нам на него взглянуть? — спросил он пастора.

— Конечно! Идемте.

Предоставив недоуменной фрау Аккер дальше сплетничать с кумушками, которые остались стоять неподалеку, пастор повел молодых людей в церковь. Вид у него был суровый, угадать его мысли было невозможно. Пригласив гостей под готические своды храма, где было еще холоднее, чем снаружи, он запер дверь на два оборота ключа и повел их к узкой лесенке справа от алтаря. В церкви было сумрачно, в склепе и подавно, несмотря на две горящие свечи у изголовья грубо сколоченного гроба. В нем со скрещенными на груди руками лежал Михаэль Гильдебрандт.

От этого зрелища к горлу Авроры подступили рыдания. Крамер положил руку ей на плечо и пробормотал:

— Не стесняйтесь, дайте волю вашему горю, фрейлейн фон Кенигсмарк. Вы здесь пред ликом Господа и в доме вашего друга...

Аврора была так потрясена увиденным, что даже не удивилась, что ее узнали. Перед гробом стояла скамеечка для молитвы. Она хотела упереться в нее коленями, но получилось, что она просто упала на пол. Аврора закрыла ладонями лицо и попробовала помолиться. Ей было трудно собраться с мыслями, нелегко подобрать слова, способные воззвать к милосердию Всевышнего. От смятения она только лепетала:

— Господи, почему? За что?!

Обливаясь слезами, она не смела взглянуть на неподвижное лицо, недавно полное жизни и смелых ожиданий. Аврора вспоминала улыбку, которой Михаэль встретил ее решение взять его к себе секретарем, и это еще более усугубляло ее горе, ведь она ничуть не сомневалась, что он принял смерть из-за нее...

Она могла бы провести здесь, рядом с убитым, много часов, если бы не рука пастора, снова опустившаяся ей на плечо.

— Идемте. Вам нужно утешение. От разговора вам станет лучше. Будьте моей гостьей!

Она послушно кивнула и выпрямилась.

— Когда похороны?

— Завтра. Он упокоится рядом с родителями. На сегодняшней вечерней службе я приглашу верующих прийти и помолиться вместе со мной.

— Мы тоже придем.

— Ни в коем случае! Более того, я очень надеюсь, что вы без промедления покинете этот город.

Вместо ответа Аврора подошла к убитому и запечатлела прощальный поцелуй на его холодном лбу. Ей показалось, что по безжизненному лицу, обретшему теперь не присущую ему при жизни безмятежность, скользнула улыбка. Не дожидаясь своих спутников, Аврора поднялась по лестнице в церковь.

Дом пастора Крамера, притулившийся возле церкви, был совершенно безликим. Строгий, почти без обстановки, как и подобает обители священнослужителя, давшего обет безбрачия, он отличался безупречной чистотой, которую неутомимо наводила пожилая экономка, умудрявшаяся превосходить строгостью облачения требования католической веры. Она одевалась во все черное, исключение составляли лишь тонкие белые полоски на чепце и высоком воротнике. Не спрашивая разрешения пастора, она впустила чужаков в небольшую гостиную с единственным окошком, большим деревянным распятием, тремя скамьями и полудюжиной табуретов — вот и вся мебель. Аврора опустилась на табурет, мужчины остались стоять. От камина в гостиной пастора веяло ледяным холодом.

Тот, видимо, угадал ее мысли, так как поспешил предложить ей теплого молока. Аврора отказалась: ей уже не терпелось вернуться к Штоленам. Она задала вслух вопрос, так волновавший ее: почему священник так торопится отправить их из города?

— Просто потому, что вам грозит опасность, — ответил Крамер, пожимая плечами. — Все, что хоть как-то касается вашего брата, таит угрозу. Михаэль Гильдебрандт только что доказал вам это собственным трагическим примером. После вывоза графского имущества ему не следовало сюда возвращаться.

— Как это объяснить? Он был местным жителем, владел здесь имуществом. Благодаря его способностям, честности и симпатии, которую он всем внушал, мой брат взял его к себе секретарем. После его... исчезновения Михаэль, исполнив свой долг перед нами, вернулся под родной кров, что совершенно естественно.

— Вам следует довериться мне так же, как доверял мне Михаэль. Для меня не секрет, что он намеревался навсегда расстаться с Ганновером и перебраться к вам. Здесь он просто пытался побольше выведать о причинах отсутствия своего господина, в гибель которого отказывался верить.

— В этом мы с ним заодно, герр пастор.

— Я не могу вас за это корить, хотя, боюсь, вы тешите себя иллюзиями. Здесь все до одного убеждены, что Филипп уже не вернется.

— Потому что это очень удобно! Можно было в непристойной спешке разграбить его дом, а потом продать вместе с лошадьми. Остается удивляться, каким чудом Михаэлю Гильдебрандту удалось спасти его личные вещи!

— После расплаты с кредиторами трудно было ему в этом помешать. К тому же он занимался этим в разгар дня, у всех на виду, стремясь хоть как-то утешить несчастных родственников...

Аврора теряла терпение: она явилась сюда не для гадания о судьбе Филиппа.

— Раз все, и в первую очередь вы, убеждены, что моего брата постиг трагический конец, то для этого существуют, видимо, убедительные причины?

— Что вы имеете в виду?

— Все очень просто. Говорите, его нет в живых? Иными словами, он убит. В таком случае мне необходимо узнать, кто убийца. Наверняка у вас есть догадки на сей счет. Только не рассказывайте мне про графа Липпе: это преднамеренный обман. Тогда кто?

Тщательно выбритое худое лицо исказилось, как от приступа боли.

— Честно говоря, я ни на кого не могу указать с должной уверенностью. Все, чем я располагаю, — это всего лишь подозрения. Хотя они подтверждаются гибелью Гильдебрандта... Я убежден, что его и графа Филиппа убил один и тот же человек.

— Один? Чтобы отнять жизнь у моего брата, потребовалась бы целая свора убийц!

— Возможно, вы правы: после смерти несчастного юноши весь его дом перевернули сверху донизу, как ранее дом вашего брата. Способ тот же, значит, и рука одна.

— Как же так вышло, что никто ничего не видел? — вмешался Клаус, тоже терявший терпение.

— Сам удивляюсь! Но вы увидите, все будут держать язык за зубами, да и сам я поступил бы так же, если бы что-то знал. Во-первых, потому, что сан запрещает мне доносительство...— И пусть убийцы разгуливают на свободе? — с горечью подхватила Аврора.

— Нет, не пусть. Но исчезновение графа Филиппа превращено в государственную тайну. А это значит, что ее разглашение карается смертью. Не забывайте, что Саксония намерена свести счеты с Ганновером. Поэтому все, что может навевать воспоминания об этой драме, должно исчезнуть. Теперь понимаете, чем вызвана моя мольба к вам немедленно уезжать отсюда?

— При всем к вам уважении, герр пастор, позвольте вам указать, что каждый волен сам распоряжаться своей судьбой и рисковать собственной жизнью.

— Своей — да, но не чужими! Напоминаю, что даже хозяин гостиницы, где вы остановитесь, подвергнется опасности, если кто-то вас узнает. Я, например, узнал вас, графиня Аврора! Так что уезжайте! Поверьте: я исхожу из интересов местных жителей, да и ваши мне тоже далеко не безразличны.

— Собственные интересы мне неважны, пастор Крамер, меня заботит только истина. Вы назвали себя нашим другом, вот и докажите, что это так!

• Предыдущая
• 28/71
• Следующая