Зловещее светило - Грубер Фрэнк - Страница 46

«Уважаемый Святой!

Я не собираюсь писать длинное письмо, потому что если вы мне поверите, то количество страниц не будет иметь никакого значения.

Я пишу вам только потому, что пребываю в полном отчаянии. Как мне это проще всего объяснить? Меня заставляют стать соучастницей в одной из самых больших афер, которые когда-либо пытались провернуть, и я не могу обратиться в полицию по той самой причине, по которой меня втягивают в дело.

Вот в этом вся суть. Нет смысла писать больше. Если вы сможете прийти в „Колокол“ на Харли в воскресенье, в восемь вечера, я увижу вас и все вам расскажу. Если мне только удастся поговорить с вами полчаса, я знаю, что вы мне поверите. Пожалуйста, ради бога, позвольте мне встретиться с вами.

Меня зовут Нора Прескотт».

В этом послании не было ничего, что зародило бы надежду в воображении человека, который регулярно получал письма от людей с причудами. Тем не менее письмо было написано аккуратным почерком, грамотно, короткими и четкими фразами и в целом каким-то образом получилось более убедительным, чем куча торжественных заявлений. Остальное — результат интуиции или предчувствия, сверхъестественной способности Святого улавливать темные нити нечестивости, которые всегда словно затягивали его в центр заваривающейся каши. В переделках он оказывался чаще, чем четверо остальных современных флибустьеров.

Словно разнообразия ради на сей раз предчувствие его обмануло. Это случилось впервые. Если бы не этот уныло красивый, режущий глаз нарост в полосатом блейзере…

Саймон снова перевел взгляд на смуглую стройную девушку — захватывающее зрелище, — но увидел лишь удаляющуюся спину. Девушка прошла к двери вместе с парнем в полосатом блейзере, который маячил над ней, как курица-наседка. Затем она исчезла, и все люди в баре внезапно показались невзрачными и неприятными.

Святой вздохнул.

Он сделал большой глоток пива и снова повернулся к Хоппи Униацу. Горлышко бутылки так и оставалось во рту у Хоппи, и ничто не говорило о том, что его оттуда вынимали после того, как вставили. Кадык двигался вверх и вниз с регулярностью медленно бьющегося сердца. Угол наклона бутылки свидетельствовал о том, что, по крайней мере, пинту содержимого Хоппи уговорил.

Саймон с благоговейным трепетом уставился на Униаца.

— Знаешь, Хоппи, когда ты умрешь, нам даже не придется тебя бальзамировать, — заметил он. — Мы просто сразу же поместим тебя в стеклянный ящик, и ты сохранишься на многие годы.

Другие посетители были заняты своими делами и разговорами, и только немногие наблюдали за Униацом, с тех пор как он замер, откинув голову назад. Разговорчивый молодой бармен опять придвинулся к Саймону и демонстративно вытирал барную стойку.

— Сегодня вечером здесь нет ничего интересного для вас, сэр? — начал он непринужденно.

— Было интересное, — уныло ответил Саймон. — Но она ушла домой.

— Вы имеете в виду смуглую девушку, сэр?

— А кого еще-то?

Бармен понимающе кивнул:

— Вам следует почаще здесь бывать, сэр. Я нередко вижу ее здесь одну. Ее зовут мисс Розмари Чейз. Она дочь мистера Марвина Чейза, миллионера. Он недавно снял Нью-Манор на целый сезон. А всего неделю назад попал в автомобильную катастрофу…

Саймон слушал бармена, ничем не выражая особого интереса. В любом случае смуглую девушку звали не Нора Прескотт. Это казалось единственно важной информацией — последняя надежда улетучилась. Часы над барной стойкой показывали уже двадцать минут девятого. Если бы девушка, которая написала ему письмо, пребывала в таком отчаянии, как она утверждала, то не стала бы опаздывать — она бы уже находилась здесь, когда он пришел. Девушка с беспокойным взглядом голубых глаз, вероятно, страдала от избытка желчи или несчастной любви. А Розмари Чейз оказалась здесь случайно. Наверное, послание написала какая-то толстая, неряшливая и нечесаная тетка, мимо которых Саймон обычно проходил, не задумываясь. Несомненно, она до сих пор жадно рассматривает его из какого-то укромного уголка, наслаждаясь видом запретного плода — своего героя во плоти.

Тут кто-то схватил Святого за локоть, развернул, и он услышал голос с легким итальянским акцентом:

— Так, мистер Темплар, и почему вы такой грустный?

Святой повернулся, и на губах у него появилась улыбка:

— Джулио, если бы я был уверен, что открытие кабака сделает всех такими же веселыми, как ты, я бы тут же купил кабак, — заявил Святой.

Джулио Трапани широко улыбался ему, поддразнивая:

— А вам-то зачем повод для веселья? Вы молоды, сильны, красивы, богаты и знамениты. Или, может, у вас намечается новый роман?

— Джулио, в настоящий момент это очень болезненный вопрос, — сказал Святой.

— A-а! Возможно, вы ждете любовного письма?

Святой резко выпрямился и тут же рассмеялся.

Уныние и подавленность словно пронзил солнечный луч, который осветил его лицо. Правда, он еще не до конца поверил в чудо.

Саймон протянул руку:

— Ну, сукин сын! Давай!

Владелец гостиницы вынул левую руку из-за спины и протянул ему конверт. Саймон тут же выхватил его, разорвал и мгновенно узнал почерк. Письмо было написано на гостиничном бланке.

«Слава богу, вы пришли. Но я не осмелилась заговорить после того, как вас узнал бармен.

Идите к шлюзу, а потом вверх по пешеходной дороге по берегу реки. Вскоре вы увидите слева эллинг с зелеными дверьми. Я буду ждать вас там. Поторопитесь».

Святой поднял глаза — сияющие сапфиры:

— Кто тебе это дал, Джулио?

— Никто. Письмо лежало перед дверью, когда я выходил. Вы же видели конверт — «Немедленно передайте мистеру Темплару в баре». Именно это я и сделал. Вы его ждали?

Саймон засунул письмо в карман, кивнул и залпом допил пиво.

— Это и есть роман, о котором ты говорил. Может быть, — сказал он. — Но я тебе попозже расскажу. Оставь для меня ужин. Я вернусь.

Он хлопнул Трапани по плечу и развернулся. Саймон словно только что проснулся, снова почувствовал себя бодрым и жизнерадостным. Возможно, несмотря ни на что, его все еще ждет приключение…

— Пошли, Хоппи!

Он взялся за бутылку Униаца и потянул ее вниз. Хоппи распрямился вслед за ней и как-то жалобно вздохнул:

— В чем дело, босс?..

— У тебя нет сердца? — суровым голосом спросил Святой, потянув Хоппи на улицу. — У нас свидание с женщиной, попавшей в беду. Луна будет отражаться в ее красивых глазах, и она с придыханиями расскажет нам свою историю, пока мы будем отгонять комаров от ее нежного лица. Где-то за кулисами замышляются какие-то темные дела. Нас ждут негодяи, драки, волнения и, возможно, высокая награда…

Он продолжал нести лирическую чушь, быстрым шагом направляясь к реке, но, когда они добрались до идущей вдоль нее дороги, задор Саймона иссяк. Униац никак не реагировал, шел рядом молча, и Святой неожиданно подумал: а ведь многое из того, что он говорил в шутку, может оказаться близким к истине. В конце концов, такое случалось с ним и раньше.

Он еще не до конца осознал перемену в себе, когда они повернули на берег реки рядом с темной, гладкой, поблескивающей водой. Присущие Темплару легкомыслие и ветреность никуда не делись — они словно покрывали его сознание, как полупрозрачная пленка. Но под ней была пустота, в которой могло появиться и сформироваться все что угодно. И что-то там в самом деле формировалось — что-то, все еще смутное, расплывчатое и бесформенное и пока не поддающееся анализу. Тем не менее оно было неизбежно реальным, как обещание грома в воздухе. Создавалось впечатление, будто предчувствие, которое изначально привело его в «Колокол», превратилось из шепота в громкий крик, но, тем не менее, вокруг по-прежнему стояла тишина. Чувствительные уши Святого улавливали шум машин на Мейденхед, поблизости вода мерно билась о берег, шуршали листья, доносилось тяжелое, хрипящее дыхание и слоновьи шаги Униаца. Но это были только формы существования тишины, которая царствовала сейчас надо всем миром.