Матросы «гасят» дикарей - Зверев Сергей Иванович - Страница 3
- Предыдущая
- 3/50
- Следующая
На нем скрестились лучи четырех фонарей, обитатель подземелья зажмурился, закрыл лицо трясущимися руками. Грязный, исхудавший, издающий ужасную вонь, с лысиной в середине черепа. Опустились руки, в которые прочно въелась грязь, и по людям, выходящим из мрака, заметался взгляд воспаленных глаз. На впалых щеках алели нарывы, от постоянной сырости изнеженная кожа начинала гнить.
– Святая Мария, вы русские… – Он выдирал слова из горла с таким мучением, словно они там пустили корни. – Вы те, кого я жду, это невероятно, не могу поверить… – Сил уже не осталось, он опустился на колени, мог и упасть, если бы Семен и Волокушин не подхватили его под мышки.
– Ни хрена себе особенности русской вечеринки, – оценил Антонович.
– Вы Хасслингер? – поколебавшись, спросил Глеб. – Марк Хасслингер?
– Да, я Марк Хасслингер… – Слова человека делались невнятнее, закатывались глаза, а по чумазой физиономии лица без определенного места жительства расплывалась блаженная улыбка. – Господа, я вам крайне признателен… Я понимаю, что вы выполняете приказы начальства, но все же я ваш пожизненный должник. Спасибо, господа…
– Прекращайте, Хасслингер, – Глеб смутился. – Вы еще заплачьте. Хотелось бы сразу предупредить, не надо притворяться более изможденным, чем вы есть на самом деле.
– Простите… – Мужчина закашлялся. – Да, наверное, я преувеличиваю тяжесть своего состояния, но я сижу в этом подвале уже вторую неделю. Позавчера закончились продукты и еда.
– Соберитесь, Хасслингер, и не мешайте нам выполнять свою работу. Мы перевезем вас на российский корабль, но нянек здесь нет, и вам придется держаться за буксировщик самостоятельно.
– Да, да, я понимаю… – зачастил «робинзон». – Я не создам вам проблем, обещаю…
– А теперь внимание, мистер Хасслингер. Поработайте головой и вспомните, не замечали ли вы в течение вашей страстной недели на острове посторонних?
– Конечно же… – Запуганный субъект подался вперед, и Глеб поежился, суровая натура спецназовца не отрицала чувствительность к неприятным запахам. – Я не страдаю паранойей, господа, но понимаю, что означает для правительства моей страны моя поимка. Они из кожи вылезут, чтобы прибрать меня к рукам. Они знают, что я нахожусь в этом квадрате… Они везде, поверьте, я не преувеличиваю… Это было несколько суток тому назад, господа, точнее сказать не могу, в голове все запуталось… Трое или четверо прибыло на моторной лодке… Истоптали тут весь остров, я спрятался в подвале, хорошо, что не заметили крышку… Было слышно, как они переговариваются – это ЦРУ, господа, это точно ЦРУ, можете не сомневаться, это агенты Национальной секретной службы, специалисты по тайным операциям… Они обошли все строения на острове, были вспыльчивы, раздражены, потом сели в лодку, поплыли к следующему… Потом я слышал, как мимо острова барражирует моторная лодка. Сомневаюсь, что это были местные, аборигены сюда не заходят, считают этот остров проклятым…
Становилось как-то неуютно, это чувство возникало всякий раз, когда над выполнением задания нависала угроза. Бойцы уже выскальзывали из здания, брали под надзор прилегающую местность. Глеб постучал по динамику микрогарнитуры в ухе.
– Докладывай.
– Тихо, как на погосте, командир, – бесхитростно отозвался Становой.
– Будь осторожен, мы сейчас придем. – Он отключил переговорное устройство и с раздражением покосился на изможденного Хасслингера, который трепетно смотрел ему в рот и был готов преданно залаять. Почему такая вакханалия из-за блеклого человечка, который, как ни крути, форменный предатель своей страны? Неужели он так много знает, что ЦРУ отправляет за ним в страну папуасов целую армию агентов, не щадя ни денег, ни сил? В таком случае сто к одному, что внимание ЦРУ приковано к российскому боевому кораблю, стоящему у пирса. Ну, хотя бы осталась надежда, что секретная служба не догадалась подтянуть в квадрат боевых пловцов…
– Хочу вас сразу предупредить, мистер Хасслингер, – вы должны беспрекословно выполнять наши распоряжения. Нам плевать, умеете ли вы пользоваться аквалангом. По прибытии на место на вас наденут маску и ребризер – это компактный криогенный акваланг, который не доставит вам неудобств. Вы должны закусить загубник и ни в коем случае его не выплевывать. Дышите размеренно, без нервов, кислорода в баллоне хватит на десять таких, как вы. Ляжете на буксировщик, обхватите рукоятки, и чтобы никакая сила не смогла вас от них оторвать, уяснили? Надеюсь, этот Буцефал унесет нас двоих…
– Да, я все понимаю, я все сделаю… – зачастил Хасслингер. И вдруг смутился: – Вы хотели сказать Боливар, мистер? Буцефал, если не ошибаюсь, был конем Александра Македонского?
С улицы послышался гогот Семена Платова, парень не жаловался на отсутствие слуха.
Глеб смутился, он все прекрасно знал, отсутствием интеллекта не страдал, просто вырвалось…
– Я сказал Буцефал, значит, Буцефал, – сурово процедил Глеб. – Вы что-то имеете против коня Александра Македонского, мистер Хасслингер? А шибко умные, – он повысил голос, – поплывут без буксировщика и без акваланга…
Неудобств и косяков в несложном деле было хоть отбавляй. Неудобства моральные и физические. Что-то подсказало, что лучше отправиться в обход, не светясь на том же маршруте. Он послал Волокушина прокладывать дорогу в южном направлении. Пару кабельтовых на юг, выйти в открытое море, повернуть на запад и потихоньку возвращаться в бухту. И не гнать, как на пожар, Буцефал, конечно, не детская машинка на батарейках, но сомнительно, что со счастливым ржанием понесет двоих.
К чести Хасслингера следует признаться, что он вел себя прилично, дышал ритмично, согласно инструкциям, дрожал при этом как осиновый лист, но с буксировщика не соскальзывал. Вцепился в него, как в спасительную соломинку, обвил всеми конечностями.
Глеб держался справа, испытывая отчаянные неудобства. Ноги болтались в воде, левой рукой он держался за клык в центральной части торпеды, служащий «сиденьем» для аквалангиста, правой цеплялся за переднюю рукоятку, умудряясь при этом манипулировать пластинами-клавишами на панели. Из-за перекоса буксировщик двигался рывками, то погружаясь, то устремляясь вверх, виляя, как машина с пробитой шиной.
Но Глеб приноровился, неудобства временные, лишь бы этот крендель не стал возиться и паниковать раньше времени. Женька Волокушин вел себя грамотно, не рвал, как на Олимпиаде, оглядывался, поджидал отстающего. Его фонарь мерцал метрах в пятнадцати. Остальные тащились где-то сзади, контролировали тыл на широком участке, за это направление Глеб был спокоен…
Они прошли на запад порядка полутора миль, можно было забирать к северу. До «Адмирала Ховрина» оставалось меньше мили. У Женьки в голове был тот же счетчик, он смещался вправо, понижал обороты. Рябил электрический фонарь, вуалируемый толщей воды.
Сменился курс, все в порядке. Хотелось верить, что остальные не отстают, у него практически не было возможности обернуться, отчего он исполнялся еще большим раздражением к вибрирующему «предателю народа американского», к которому приходилось прижиматься, как к любовнику…
В какой-то миг он почувствовал панику, то ли опустились слишком низко, то ли дно в этой части акватории шло на подъем. Волокушин поздно заметил надвигающийся гребень кораллового рифа, из мрака выплывало что-то зубчатое, серое, похожее на руины средневековой крепости. Замычал Хасслингер, завертелся как на раскаленной сковородке. Глеб направил буксировщик вверх, Хасслингер чуть не вывалился из «седла», а Глеб почувствовал, как колено процарапало что-то острое. Да и шут с ним…
Соленая вода мгновенно хлынула в рану, ощущения были не самые бодрящие, но макушка рифа осталась за спиной, и он почувствовал облегчение, как пилот самолета, уклонившийся от встречи с макушкой горы…
Дно действительно приподнялось, для судов не проблема, а вот для боевых пловцов, тянущих непосильную ношу… Впереди поблескивал огонек, Женьку ничто не тянуло ко дну, он шел выше. Протащилось что-то рукотворное, зловещее, обросшее кораллами и моллюсками. Немало затонуло кораблей в этой бухте с тех пор, как в 1873 году на острове Новая Гвинея высадился английский мореплаватель Джон Морсби… Снова возникали очертания подводных скал, лавировать между ними становилось все труднее.
- Предыдущая
- 3/50
- Следующая
