За ценой не постоим - Кошкин Иван Всеволодович - Страница 25

• Предыдущая
• 25/69
• Следующая

Пашина подняла мокрое лицо и посмотрела на старшину, затем на собравшихся бойцов. Слабо улыбнувшись, она вытерла глаза рукой, бинты на пальцах потемнели от слез.

— Успокоилась? — спросил Медведев.

Санинструктор слабо кивнула и принялась собирать сумку. Между бойцами протиснулся Чуприн и протянул девушке шинель:

— Почистил вот, — просто сказал он. — Правда, сырая она. А сушить — долго.

— Спасибо. — Пашина сняла шинель Полесковского и надела свою. — Спасибо… Спасибо, ребята. Я к себе пойду.

Она подхватила сумку и зашагала в сторону санпункта, мужчины молча смотрели ей вслед.

— Ладно, — сказал наконец Медведев. — Зинченко — на часах, остальные — спать. Пока можно.

Бойцы молча пошли по окопам, а Трифонов прихватил за рукав Чуприна:

— Что? — испуганно вскинулся юноша.

— Сядь, — приказал Николай и достал блокнот, — надо мне кое-что у тебя выяснить.

— Зачем? — чуть не заскулил бывший ездовой.

Зинченко, чей пост был в ячейке ближе всего к гребню высотки, вылез из своей ямки и подошел поближе. Сержант не знал, зачем политруку понадобился его «телок», но командир отделения уже считал Чуприна своим и готов был бороться за него, как совсем недавно, на «гражданке», боролся за рабочего, которому из-за систематических опозданий грозил суд.

— Да не трусь ты, — улыбнулся Трифонов. — Такой вояка, в тыл, вон, не пошел, а тут боишься.

— А свое начальство всегда страшнее, — совершенно серьезно ответил Чуприн.

— Да чего ты…

Николай почувствовал какую-то неловкость, этот «Иванушка-дурачок» почему-то действительно боялся его, политрука РККА, и Трифонов поспешил успокоить бойца:

— Да мне только фамилию и часть записать, — объяснил он. — Ты же там, наверное, без вести пропавшим числишься.

Чуприна такое объяснение вполне устроило, и Николай записал его данные. Кивнув с усмешкой Зинченко, он встал, убирая блокнот в сумку, и в этот момент на западе загремело. Трифонов инстинктивно пригнулся и подхватил карабин, через несколько секунд послышался грохот взрывов — снаряды ложились не близко, километрах в трех к северу. Из ячейки махал рукой Медведев, и Николай, толкнув Чуприна в сторону окопов, побежал на КП.

Орудия грохотали непрерывно, в этот раз немцы снарядов не жалели, и Трифонов бежал изо всех сил — если обстрел застанет его на открытом месте, смерти не избежать. Слегка задыхаясь, он спрыгнул в окоп, едва не упав на Волкова.

— Что там… Сашка? — выдавил вопрос политрук.

— Третий батальон долбают, — сквозь зубы ответил Волков.

— А у нас?

— Пока тихо, — комроты посмотрел на часы — обстрел длился уже десять минут. — Но Ковалев думает, что скоро дойдет и до нас.

Орудия продолжали грохотать, и Трифонов вздрогнул, представив, каково это сидеть, скорчившись, на дне сырой ямы, когда вокруг, поднимая фонтаны огня, рвет землю смерть.

— Ладно, я в третий взвод.

Николай сунулся было из окопа, но лейтенант сдернул его обратно за портупею:

— Куда ты лезешь, дурак, — беззлобно сказал Волков. — С минуты на минуту за нас примутся, застанут тебя на открытом месте — и все. Сиди уж…

С запада послышался нарастающий шелест, и в роще между взводами ударили разрывы, Трифонов, не отрываясь, смотрел, как срубленная снарядом высокая береза приподнялась в столбе пламени и дыма и рухнула на соседок, ломая ветви.

— Началось, — удивляясь собственному спокойствию, сказал Николай.

Телефонист, не дожидаясь команды, уже крутил ручку телефона, вызывая комбата. Волков нагнулся над аппаратом и принялся орать в трубку, докладывая обстановку. Трифонов, не отрываясь, смотрел, как немцы перепахивают позиции роты. Снаряды начали падать и на высотку, политрук сел на дно окопа, прижимаясь спиной к стенке. Лейтенант выругался и бросил трубку на аппарат.

— Обрыв! — крикнул он.

Бледный телефонист подхватил катушку с проводом и выглянул из окопа, его стащили вниз уже оба: командир и политрук.

— Сидеть! — рявкнул Волков. — Закончится — пойдешь и восстановишь.

Высотка тряслась, со стенок сыпалась земля, время от времени снаряд поднимал фонтан грязи и осыпал их сверху. Трифонов попробовал было считать разрывы, но сбился, каждый удар отдавался тошнотным гудением в теле, к горлу подступала паника и отчаяние. Смерть гуляла по высоте, и защиты от нее не было. В танк он хотя бы кинул бутылки, сейчас же оставалось только вжиматься в землю, надеясь, что пронесет. Рядом, у противоположной стенки сидел Волков, лицо лейтенанта странно кривилось, и политрук с трудом заставил себя улыбнуться, надеясь, что это выглядит ободряюще. Комроты скривился еще сильнее, и Николай вдруг понял, что Волков тоже пытается улыбаться…

Обстрел прекратился так же внезапно, как начался, лейтенант высунулся из окопа и поднес к глазам бинокль.

— Так, — напряженно сказал он. — Колька, ты хотел в третий взвод? Ноги в руки и туда, бегом. Берестов — крепкий командир, а этого Беляева я и узнать-то как следует не успел.

— Что там?

Трифонов взял у ротного бинокль и навел на кромку леса за полем. Из-за деревьев выходили фигурки в серых шинелях, разворачиваясь в цепь. Их было много, очень много, гораздо больше, чем в прошлый раз, но сейчас немцы шли без танков.

— Есть в третий взвод, — напряженно ответил он, возвращая бинокль командиру, и вдруг повернулся к лейтенанту: — Саша, сколько времени?

Комроты, не дрогнув лицом, посмотрел на часы:

— Одиннадцать без пяти, — странная просьба его не удивила, мало ли что спросит человек, которого накрыло артобстрелом.

— Восемь, — еле слышно сказал Трифонов.

— Что «восемь»? — удивился командир, наблюдая, как немецкая цепь наползает на его роту.

— Восемь часов, как ты меня разбудил.

— Давай, Коля, — неожиданно мягко сказал Волков, обычно спокойный и насмешливый.

Трифонов усмехнулся, подхватил карабин и вылез из окопа. До позиций третьего взвода отсюда почти километр — придется поднажать. Пригибаясь, он побежал по перепаханному снарядами склону.

— Товарищ капитан, разрешите обратиться?

— Не разрешаю. Нечего болтать, по сторонам лучше смотрите и слушайте.

— Есть.

По сумеречному осеннему лесу ехали шесть всадников. По двое в ряд — больше не поместятся на просеке, да и то иногда приходилось выстраиваться гуськом. Четверо — молодые, крепкие, одеты в добротные ватные куртки и такие же штаны, горло закрывают высокие воротники шерстяных свитеров. У одного на груди висел новенький ППШ, трое других были вооружены «трехлинейками», у каждого на поясе — кобура с пистолетом и нож. Выправка выдавала в них военных, но чувствовалось, что на конях этим воинам непривычно. Впереди ехал человек лет тридцати пяти в обычном крестьянском тулупе, перетянутом, правда, портупеей, и такой же обыкновенной шапке с ушами. Лицо его — спокойное, даже сонное, выдавало, тем не менее, привычку командовать. Из оружия у всадника имелся ППД с грубовато, но надежно сработанным самодельным прикладом, немецкий «вальтер» и опять же нож. Замыкал колонну низкий, широкий мужичок-бородач на мохнатой крестьянской лошадке. За спиной у мужичка висела длинная старая пехотная «мосинка» образца 1891 года[7].

— Петр Николаевич, сколько еще? — спросил через плечо человек в тулупе.

— Полверсты, не больше, Павел Лексеевич, — ответил мужик и, посмотрев на небо, добавил: — Как раз совсем рассветет.

Конь бойца, что ехал рядом с человеком в тулупе, споткнулся, и седок перелетел бы через голову, но сосед схватил коня под уздцы и потянул его голову вверх. Неудачливый всадник, упавший на шею животному, нашел потерянный повод и, выругавшись вполголоса, зашарил ногой, ища стремя.

— Надо смотреть, куда направляете лошадь, товарищ младший лейтенант, — спокойно заметил тот, кого звали Павлом Алексеевичем. — Если оступится, особенно на скаку, вытягивайте поводом.

• Предыдущая
• 25/69
• Следующая