Клуб Мертвых - Кобб Вильям - Страница 7

Но он чувствовал в душе такое страшное отчаяние, что торопился поскорее возвратиться: он боялся, что не устоит против искушения, несмотря на голос чести, который звал его вперед… Ведь в этой хижине, которую он только что оставил, было все его счастье, вся жизнь, все надежды…

Ему казалось, что рука его малютки удерживает его и тянет назад.

Тогда он бросился бежать.

Вдруг (в эту минуту он проходил в нескольких метрах от Бискара) прямо на лицо ему упал луч света…

Он вскрикнул от изумления.

— Он! Жак де Котбель! — воскликнул Бискар. — А! Значит, мое мщение будет полным!

— Кто это говорит? — спросил Жак.

— Я!

И, бросившись вперед, Бискар приставил ему к груди пистолет.

Раздался выстрел…

Жак упал, даже не вскрикнув.

— Теперь.— сказал Бискар, — ваша очередь, прелестная Мария де Мовилье!… После отца — сын!…

Дьюлуфе молча бросился за ним.

Эхо этого выстрела поразило в самое сердце бедную молодую женщину.

Мария инстинктивно поняла, что новая опасность угрожает Жаку.

— Бертрада! — вскрикнула она. — Поди сюда! Я хочу встать и идти…

— Боже мой! Да разве это возможно, дитя мое? — отвечала старая кормилица. — При такой слабости вам запрещено делать даже резкие движения…

— Не все ли равно? Я умру, но, по крайней мере, я попытаюсь спасти его… Давай скорее платье и плащ… Скорее же, Бертрада…

— Но куда же вы хотите идти?

— Разве я знаю? Этот выстрел в Оллиульском ущелье… Я пойду туда…

— Это может быть какой-нибудь контрабандист…

— Нет, не пытайся успокоить меня… не надо… все напрасно… я пойду… пойду…

Собрав всю свою волю, Марии удалось встать на ноги, но она шаталась, холодный пот выступил у нее на лбу…

Бертрада поддерживала ее.

Наконец Мария, завернувшись в длинный плащ, шагнула к выходу.

— А ребенок? — спросила Бертрада.

— Но разве ты не останешься с ним?… Ты будешь защищать его… ты скорее дашь себя убить, чем позволишь добраться до него.

— Я стара и слаба… Что.я могу сделать?

Мария ломала руки.

Если любовь звала ее к Жаку, то долг удерживал около ребенка.

Вдруг старая Бертрада вздрогнула.

— Слушайте! — сказала она.

Мария взглянула на нее, ничего не понимая.

— Разве вы не слышали?

— Что?

— Нет! Я не ошибаюсь!… Я слышу шаги…

Мария вскрикнула.

— Ах! Если бы это был он… Да, он возвращается… он спасся от преследователей, но он ранен, может быть, умирает…

— Успокойтесь! Я выйду к нему навстречу. Но его шаги тверды. Нет, он не ранен!

— Иди! Иди! Бертрада… потому что иначе я умру!

Старуха побежала к двери и, открыв ее, вышла в маленький садик. Она шла в темноте, протянув вперед руки.

Вдруг она почувствовала, что кто-то схватил ее за горло, глухое хрипение вырвалось у нее из груди, она зашаталась… но Дьюлуфе поддержал ее.

— Молчи, старая колдунья, — прошептал он ей на ухо, — а не то, клянусь дьяволом, я сожму покрепче руку… и отправлю тебя на тот свет!…

Мария ничего не слышала.

Она стояла неподвижно, вытянув шею, ожидая, надеясь…

Вдруг дверь резко распахнулась.

— Жак! — вскрикнула она.

Вошедший обнажил голову.

— Нет, это не Жак, — насмешливо сказал он. — Узнаете ли вы меня, Мария Мовилье?

Бледная, задыхающаяся Мария готова была упасть в обморок, но она собрала все силы и выпрямилась, преодолев овладевавшую ею слабость.

— Бискар! — сказала она. — Убийца Бискар!

Он гневно топнул ногой.

— Да, убийца Бискар! А вы не чаяли снова увидеться с ним, не так ли? Вы считали его навсегда прикованным к галерной цепи… Нет, моя красавица, Бискар жив… И стоит здесь, перед вами… как демон, вышедший из ада… и вам придется рассчитаться с ним. Да, придется, моя красавица!

Мария не дрожала больше.

Она с непередаваемым презрением указала рукой на дверь.

— Подите прочь! — сказала она.

Бискар в ответ рассмеялся.

— Вы меня гоните! В самом деле!… Это было бы смешно, если бы не было ужасно!… Вы указываете мне на дверь, как лакею… а действительно, кто я такой? Ниже чем лакей, я — каторжник!… Ну, что же! Каторжник явился к дочери графа Мовилье, и она выслушает его!

Лицо Бискара пылало яростью и злобой.

Мария сделала шаг назад и поднесла руку ко лбу, как бы боясь сойти с ума.

— Бертрада! Жак! Ко мне!… — закричала она.

Сложив руки на груди, каторжник глядел на нее горящими глазами.

Никогда, наверное, человек не представлял собой такого совершенного образа дикого зверя!

Вне себя от ужаса, Мария еще раз закричала:

— Бертрада! Жак!

— Ни Бертрада, ни Жак не придут! — холодно сказал каторжник.

— Что вы хотите сказать?

— Бертрада в моей власти… что же касается Жака…

— Жака?

— Да, Жака, вашего любовника, невинная дочь графа Мовилье, Жака, отца ребенка, который здесь лежит и о котором мы сейчас поговорим! Жак не услышит вашего крика о помощи потому, что он умер!

— Умер?… Неправда!

— Правда!… Я убил его.

— Вы… убили его! — прохрипела Мария.— Нет! Это невозможно!

— Разве вы не слыхали выстрела?… Вот оружие, убившее вашего любовника. Вы можете дотронуться до дула. Оно еще не успело остыть.

Мария упала на колени. Ее горе было так ужасно, что она не в состоянии была плакать.

— Я убил его, — повторил Бискар, — потому что он встал на моей дороге. Я думал, что палач исполнит мое дело, но он, вероятно, бежал, и как верный любовник явился сообщить своей возлюбленной приятное известие… к счастью, я был тут!… И Жак умер!

— Боже мой! Сжалься надо мной! — прошептала Мария.

Вдруг она выпрямилась и взглянула Бискару прямо в лицо.

— Ну, что же! Убийца! — крикнула она. — Кончай твое дело… убей теперь меня!

— Убить вас! Мне! Ах, черт возьми! Вы не знаете меня… Да, я убил вашего любовника… Но вам, Мария Мовилье, вам я отомщу не убийством…

— Отомстите? Вы говорите о мщении?… Но что же я вам сделала?…

— Что она мне сделала! — процедил каторжник. — И она еще спрашивает!… Погодите, Мария, вы, верно, забыли… но я, я помню… и если надо помочь вашей памяти, то я сделаю это…

Испуганная мать схватила на руки проснувшегося ребенка и бессознательно качала его.

— Пять лет тому назад, Мария Мовилье… Бискар был лесничим у вашего отца, графа Мовилье… Его держали из милости… Впрочем, кто же такой был Бискар?… Незаконнорожденный, даже хуже — подкидыш… Его нашли в какой-то яме. Это было преступление… потому что лучше было бы оставить ребенка издыхать, подобно собаке…

Каторжник глубоко вздохнул.

— Я жил где попало и как попало, всегда из милости, всегда! О, безумец! Я мечтал, не будучи ничем, сделать из себя нечто. Я много работал, учился. Когда я ходил в город, то говорил себе: кто знает, может быть, твое место уже заранее определено среди этих людей, которые проходят сейчас мимо тебя, не удостаивая даже взгляда! Не помню, с кем я однажды позволил себе заговорить о моих мечтах и планах… О, каким смехом были встречены мои слова! «Ты, Бискар? Нищий!»… Надо мной смеялись! Меня оскорбляли! О, с этого дня беспощадная ненависть овладела всем моим существом, и только эта ненависть поддерживала меня, потому что не будь у меня цели отомстить за все эти оскорбления, я давно бы убил себя! В это время графу Мовилье понадобился свинопас. Ему указали на меня, и он сквозь зубы произнес: «Да». По крайней мере, я не испытывал голода… Я вырос… Со временем я сделался отличным садовником. А потом и лесничим. Вы сказали, что это лакейское занятие. Но мне было все равно. Если бы граф Мовилье предложил мне быть кучером, я и на это бы согласился. И знаете почему, Мария?

Она даже не повернула головы.

Бискар вздрогнул.

— Я не хотел оставлять дома господина Мовилье, я готов был перенести всякое презрение, всякое унижение, потому что…

Он остановился на мгновение.

— Потому, что я, Бискар, — вскричал он, — я свинопас, нищий, подкидыш… я вас любил, вас, дочь графа Мовилье!