Царь Зла - Кобб Вильям - Страница 38

— Ну, готово! Приехали, — сказал Франк.

И оба Волка подхватили Дьюлуфе.

Он даже не шевелился.

— О, когда Бискар бьет, он редко промахивается!

Несколько минут спустя бедный Дьюлуфе лежал в сырой и вонючей яме мрачной подземной тюрьмы с железной дверью. Через узкое, заделанное железной решеткой окошечко скудно проникал туда тяжелый вонючий воздух, наполненный ядовитыми испарениями реки.

Глубокий мрак царил в тюрьме.

По бледности и неподвижности Дьюлуфе походил на мертвеца. Но он был только в сильном обмороке, обессилев от потери крови.

Не прошло и часа после прибытия Дьюлуфе в Каньяр, как он уже пришел в себя. Глубокий вздох вырвался из его груди.

Он открыл глаза, потом тотчас же закрыл их. Окружающий мрак удивил и даже испугал его. Сначала он ничего не помнил, что с ним было. Потом, мало-помалу, к нему начало возвращаться сознание. В памяти воскресло ужасное слово: «Каньяр».

Это было последним словом, которое произнес Бискар.

Сделав отчаянное усилие, Дьюлуфе вскочил на ноги. Но вдруг он зашатался и схватился рукой за грудь. Бедняга вздрогнул, ощутив на ней кровь.

Крупные слезы покатились по его морщинистым щекам.

Сердце его разрывалось на части от острой и нестерпимой боли. «В Каньяр!» Не в этом ли мрачном месте, не желая изменить своему повелителю, испытал он ужаснейшие страдания, какие только может вынести человеческое существо? И это самое место Бискар избрал могилой для него!

О, он понимал теперь все: его обрекали на смерть, бросив в эту отвратительную яму. Уже не в первый раз слышал он из уст Бискара эти ужасные слова. И ни одна из жертв, осужденных на подобное изгнание, никогда не возвращалась оттуда. Дьюлуфе хорошо знал это.

Но какое же преступление совершил он?

Несчастный с трудом восстановил в памяти все подробности последней сцены, происшедшей между ним и Бискаром.

Ему вспомнился Жак.

Ну, что же! Да, он действительно не желал смерти бедного мальчика, которого так часто, бывало, качал на коленях, которого «Поджигательница» всегда звала птенчиком. «Поджигательница»! Другое ужасное воспоминание! Бискар — бесчестное, низкое существо! Он убивал всех тех, кого любил Дьюлуфе! А он считал еще этого мерзавца своим другом! Нет, он его злейший враг! А Жак, не ужасно ли, не бесчеловечно ли было вести его на эшафот, его, невинного бедняжку, и в ту минуту, как прозвучит зловещий удар ножа, кричать его матери, кричать Марии де Мовилье:

— Вот он, твой сын! На, возьми его теперь!

Грубой, животной натуре Дьюлуфе непонятно было это утонченное, дьявольское злодейство! Зверь убивает, но не мучит! Дьюлуфе не был палачом. Судорожно хватая себя за голову, несчастный прислонился к холодной стене, обдумывая все эти ужасы.

Жак погиб! И он, Дьюлу, был отчасти виновен в этом! Зачем объявил он о своих намерениях Бискару? Не лучше ли было отправиться к маркизе де Фаверей, открыть ей все и навести полицию на след Бискара и Волков?

Изменить! Это слово заставило его содрогнуться. Нет, он поступил правильно, иначе поступить было нельзя. Надо было предпринять эту последнюю попытку Могли он предполагать, что ни одно человеческое чувство не было доступно этому каменному сердцу? Могли он подозревать, что Бискар ради того только, чтобы навсегда похоронить ужасную тайну, не отступил перед убийством его, Дьюлу, которого он всегда называл своим другом?

А между тем это было так. Теперь рухнула последняя надеж -да на спасение Жака. Ужасная трагедия разыграется до конца. Бискар бросит несчастной матери окровавленную голову ее сына! И белое, чистое лицо, которое она один лишь раз поцеловала в ущельях Оллиуля, она снова прижмет к своим устам, но уже холодное лицо мертвеца!

Надежды больше не было. Дьюлуфе знал теперь, где он! Он знал, что Каньяр не отдает назад своих жертв. Он умрет от голода, истощения, печали.

Так нет же! Этого не будет! Он не падет духом! В нем снова проснулась его прежняя непоколебимая энергия. Нет! Он не умрет, не испробовав всех средств, какие только может подсказать человеческое мужество тому, кто хочет жить!

Он вскочил на ноги. Он уже чувствовал себя гораздо сильнее, чем предполагал. Рукой ощупал рану. Она не глубока. Но кровотечение было обильным. Он чувствовал, что жизнь его в опасности. Что ж! Пока лихорадка не начала свою разрушительную работу, у него остается еще достаточно времени!

Но что ему делать?

Он поднял свои огромные руки и с радостью отметил, что они не утратили прежней силы. Но с кем, с кем же бороться?

Медленно обошел он свою тюрьму.

Она представляла собой прямоугольную комнату. Стены были сложены из камней, скрепленных цементом, окаменевшим от времени. Пробить стену? Нечего было и думать об этом. Он бы только переломал ногти и пальцы в этой бесполезной попытке. Вылезть в окошко? Мешают железные прутья. Их три. Чтобы выскочить в окно и броситься в воду, что медленно и тягуче протекает рядом, надо вырвать, по крайней мере, два прута.

Это самое доступное и реальное. Дьюлуфе на минуту остановился, собрался с духом, призывая на помощь всю свою волю и сделав над собой страшное усилие. Он совершил немало подобных подвигов. Своими сильными, огромными ногами он уперся в мягкую почву, затем просунул обе руки в отверстие и, скрестив пальцы, обхватил широкий прут, подавшись всем туловищем назад. Мускулы напряглись и он начал тянуть прут к себе. Напрасно! Прутья были крепко вделаны в стену! Средний, за который он сейчас ухватился, кажется, никак не вырвать, как он тут ни трудись. Ну, не робей же, Дьюлу! Надо во что бы то ни стало добиться цели, спасти Жака, спасти его мать. Это может искупить всю твою прошлую порочную жизнь. Смелей, Дьюлу! Ведь у тебя же не детские руки!

Приняв более удобную позу, он снова обхватил руками толстый прут. Потом, перегнувшись назад, что есть силы рванул его к себе!

Прут вырвался, причем кусок камня отскочил от стены! Но в то же время раздался страшный крик. Дьюлуфе лежит на земле. Он бьется, корчится, хрипит!

В этом ужасном падении он сломал себе бедро.

Несчастный лежал на земле, судорожно сжимая в руках обломок вырванного из стены прута.

Как дикий зверь, кричал он. С пеной у рта, впиваясь ногтями в грязь, силясь встать на ноги, кричал он, как безумный, от дикой, нестерпимой боли. К перелому кости добавилось повреждение мышц. Огромная кость обнажилась сквозь ткани тела. Это хрипение великана, не желавшего покориться страшной пытке, было ужасно. Долго боролся он. Наконец, ему удалось привстать на одно колено, сломанная нога подвернулась под ним. Имей он нож, он бы, кажется, попробовал отрезать ее. В таком положении пробыл он некоторое время, вытянув руки, прижавшись лицом к стене и судорожно грызя камень, так сильны были его страдания.

Он хотел встать. Сломленная нога была страшно тяжела, как будто налита свинцом. При каждой попытке приподняться он снова падал на землю, и каждый раз боль становилась все более жестокой.

Наконец, будучи не в силах уже терпеть ужасные, нестерпимые страдания, он в изнеможении опустился на землю и закрыл глаза. Крупные жгучие слезы текли по его искаженному муками лицу.

— Умереть! — прошептал он, прерывающимся голосом. — Я должен умереть! Ах! Бискар! Бискар! Это ты меня убиваешь.

Потом мысль его вернулась к «Поджигательнице».

— Я ненадолго переживу тебя, моя бедная старуха! И знать, что нас даже не бросят в одну яму! Если бы я мог надеяться на подобную милость, это все же хоть немного бы, да утешило! Ведь ты, в сущности, была добрая женщина! Если бы ты видела, что твой Дьюлу страдает, так ты бы позаботилась о нем, не так ли?

Этот великан во многом походил на ребенка.

— Как хочется пить! — произнес он.

Он взял в руки ком грязи и жадно поднес ко рту. Но потом с отвращением выплюнул. Запах плесени был невыносим. Вдруг он вздрогнул. Ужасная, раздирающая душу мысль внезапно пришла ему на ум.

Это доброе дело, которое он мечтал совершить, как высшее искупление прошлых заблуждений, несмотря на все ero усилия, ускользало от него!