Алмазный венец севера - "Larka" - Страница 40

Ларка легонько вздохнул и пошевелился. Надо же — так рвался домой и в то же время боялся вновь бросить хоть взгляд на ставшие почти ненавистными родные края. И вот нате, вроде дома и в то же время на чужбине…

Всё так же шумели под беспокойным горным ветерком леса, всё так же дымчатой синевой окутывались дальние вершины. Да вот только, всё оно оказывалось мёртвым. Выжженным беззвучным и неопаляющим пламенем — вплоть до скального грунта глубоко под ногами. Уцелел лишь крохотный дух воды, который забрался к самым корням горы и оттуда гнал наверх вот этот маленький ключ.

Иди ко мне, малыш — не бойся!

За века скромный родник сотворил меж двух скал промоину, потом махонький водоём, и вот теперь уже озерцо едва ли десяток шагов в поперечину. Упрятанное меж скал и гор, оно почти не осознавало, что такое ветер. Да и обступившие его, теснящиеся вокруг деревья надёжно укрывали маленькую запруду от невзгод погодных или житейских…

Тёмное зеркало взволновалось, плеснуло, и в ладонь чувствующему осторожно толкнула водяница. Из озера вымахнул недоверчивый, ощутимый лишь чувствующему взгляд, а потом уж над поверхностью показалась и она сама. Словно ожившая и состоящая из одной лишь кристально-чистой воды… да почему словно? Так оно и обстояло.

— Я последняя здесь? — осторожно осведомилась она.

Задумчивый и угрюмый кивок послужил ей ответом. А Ларка осторожно тянулся к ней, выправлял покрученное, изуродованное естество водяного духа всем своим нерастраченным жаром. Делился нежностью и надёжностью души, забирая себе обжигающую боль и какое-то дымчатое удушье — то одни лишь отголоски святой молитвы едва не развеяли в ничто ухоронившуюся под корнями горы водяницу. И когда та наконец выправилась, расслабилась во всей своей природной красе, на ставшее вдруг ослепительно-красивым и безмятежным лицо упали сверху несколько капель.

— Отчего вы, люди, иногда делаете солёно-горький дождик? — дева, казалось, уже забыла свою недавнюю боль оскорблённой в лучших чувствах природы.

Она приняла строго предписанную древними правилами форму классической русалки — но, за неимением в горном озерце водорослей для волос ограничилась наверняка подсмотренной у какой-нибудь коротко стриженой воительницы причёской. Глаза зазеленели, блеснули прежней мудрой весёлостью, а под сенью улыбнувшихся маленькому чуду буков разнёсся её неповторимый смех.

— Будто вы, духи, не плачете иногда, — парень необидно отстранил так и лезущую целоваться бесстыжую водяную деву и устало сел на гладкий камень. — Старые легенды, кстати, говорят — родники и ключи это слёзы матери-земли.

— Врут всё, хотя и красиво, — водяница засмеялась и легонько брызнула водой прямо из серебристо-прозрачной ладони, а затем осторожно вытерла щёки чувствующего.

Баронство Эшле перестало существовать. Нет, остались на месте горы и долины, и даже территорию эту сумела отвоевать подоспевшая егерская бригада под командованием графа Рони. Да вот только, святоши успели испоганить со всей основательностью всё, до чего сумели дотянуться жадными лапами.

Баронесса Гражинка отказалась покинуть уже пылающий замок, осталась со своими людьми — и погибла вместе с ними, когда два адепта ударили по древним стенам грозным гневом творца-разрушителя. И когда Ларка взглянул на сейчас слепо глядящее в небо озеро на том месте, сердце едва не выскочило из груди. Нет, такого прощать нельзя… пусть король и его сановники заключают перемирия и договора с соседушками на полуночи, но сотворивших такое на самом деле надо просто уничтожать без всякой жалости — как бешеных псов или волколаков-оборотней.

В старом Кривом Урочище, где тихо и как-то незаметно испокон жила старая ведьма, святые отцы таки сумели продраться сквозь покрученные стёжки-дорожки и прочие болотца, коими себя обязательно окружит толковая чародейка из простых. Но старая, битая жизнью колдунья неожиданно оказалась крепким орешком — двадцать пять раз взгляд шатающегося от горя парня натыкался на выросшую местами чуть более пышную поросль и сочную траву. Двадцать пять солдат светленького воинства забрала бабуля с собой. И всё равно, даже потом не далась святым отцам на поживу — ухнула в землю, оставив здесь бездыханное тело, но забрала души почти половины платунга с собою.

То-то небось выли с горя святые братья! Да уж, скучать на том свете толковой ведьме с таким приданым не придётся…

Раненный в плечо Лёнчик по приказу баронессы уводил в низины караван женщин и детей. Да вот, не успели далеко уйти по обледенелой дороге. Догнал тех конный отряд… потом прямо там кладбище и устроили. И ох какое немаленькое, вовек не отмолить святым воинам такие грехи!

— Во всяком случае, передо мною не отмолить, — Ларка попытался представить, каково же пришлось потом солдатам королевской армии долбить в промёрзшей каменистой земле братскую могилу, и не смог.

Из глубины души вновь поднялась какая-то обжигающая, могучая волна. Всколыхнулась, взвилась едва не до небес, но всё же ушла обратно, так и не найдя себе выхода гневом или боем. Не время, братья и сёстры мои, не время. Не будет битвы со светлым воинством — их будут просто и безо всякого уважения убивать.

— Но там, где я решу, в то время, которое я выберу — и в тех условиях, которые я сочту нужными.

Он припомнил больные глаза полковника Блентхейма, когда тот две седмицы тому сообщил поручику о беде. Почти полтора года молчали, таили от него! А ведь, едва Лёнчик и Ольча вернулись в ещё ту зиму в родные края, как под самые лютые морозы светленькие и устроили большую вылазку… и сколько потом королевские чиновники ни выспрашивали у немногих успевших уйти под защиту королевских отрядов — по всему выходило, что саму Ольчу таки повязали.

Ларка отогнал вспомнившийся, так и терзающий душу мудрый и в то же время молодой взгляд ведьмы, и вздохнул.

— Чаровницу из старого замка вспомнил? — оказывается, водяница давно уже валялась на бережке рядом и пристально смотрела через глаза на самое донышко человеческой души.

Он краешком взгляда мазнул по искрящейся прозрачной влагой соседке и нехотя кивнул. Приметил, правда, что этот единственный оставшийся на всю округу дух воды стал немного иным. Мудрее, что ли. Сильнее?

— Тебе именем не пора обзаводиться? — осведомился он.

Удивительно — однако смешливая водяница посерьёзнела. Мягко взяла ладонь чувствующего, приложила к своей так странно выглядящей прозрачной щеке и некоторое время недвижно то ли нежилась этим теплом, то ли прислушивалась к чему-то.

— Считаешь, я стала одной из настоящих? Из тех, которых… неназываемые демонами кличут?

Навалившаяся от усталости и боли сонная истома разом упорхнула. Ларка даже почувствовал, как его брови против воли поползли вверх. Обычному водяному духу только и заботы, что свою работу делать да болтать о всяких беззаботных глупостях. А тут… вот уж правду говорят — что нас не сломает, то сделает сильнее.

— Да, пора. Я в конце зимы разговаривал с … настоящими. Главное-то в них как раз не сила, — он опустил голову, чтобы удивлённо обернувшаяся на эти слова водяница не прочла слишком уж много по его глазам. — Они умеют думать. В них есть мудрость — почти как у нас, людей. И ты уже очень похожа на них, Нель…

Водяница от неожиданности потеряла форму, с плеском утекла в озерцо. Некоторое время по поверхности ходили круги. Мелкая рябь то морщинила тёмное зеркало с видным сквозь него каждым на дне камешком, то вдруг изображала никогда не виданные картины больших городов и парусных кораблей — а вон по прозрачному небу вроде как стая лебедей пролетела.

— Значит, меня отныне зовут Нель… я красивая? — стоило поднять глаза, как на том берегу, едва заметном из-за круто уходящей вверх горы, обнаружилась сидящей на валуне живая хрустальная статуя.

На этот раз уже фигура не русалки со вполне рыбьими пропорциями ниже пояса, а при других условиях весьма бы даже привлекательной и раскованной девицы. И всё же, Ларку разобрал смех — внутри водяницы бестолково метался прихваченный тою из своего озерца головастик. Тыкался в невидимую границу кляксой, мельтешил и старательно изображал маленькую панику.