ПЛАСТУНЫ - Срибный Игорь Леонидович - Страница 5

          - Оце так победили, не стрельнув ни разу, - произнес рядом чей-то приглушенный голос…

         Ранним утром прискакали на измученных лошадях пластуны, высланные Осычным.

 Им пришлось передвигаться всю ночь под проливным дождем, поэтому все вымокли до нитки. И казаки, и их лошади  были заляпаны глиной, вылетающей крупными ошметками из-под копыт,  с ног до головы. Идти даже шагом лошади по местному глинозему, раскисающему в дождь в вязкое, тягучее месиво – тяжкий труд, а им пришлось скакать рысью, чтоб до рассвета добраться до кошары.

          Глядя, с сожалением на падающих от усталости коней, Заруба подумал, что бесполезно вот сейчас, без отдыха отправлять их в обратный путь со сведениями, полученными от Кунты. А сведения необходимо было доставить Зырянскому немедленно.

 Оставался еще его бодрый и выносливый Янычар, но оставить казаков и раненных Заруба не мог. Прибывшие пластуны тоже нуждались в отдыхе, и Заруба решил отправить на Янычаре Синицу.

           Уединившись с Лукьяном, Заруба подробно рассказал ему о плане шамхала Тарковского атаковать полк по старому руслу Аксая с выходом через орешник прямо во фланг позициям полка. Чтобы запереть войско шамхала в русле под каменными сводами, Заруба предложил заложить пороховые заряды в наиболее узких местах на гребнях и взорвать их, когда войско полностью втянется в теснину ущелья, образованного руслом. А тех хиджретов, что прорвутся сквозь завалы, добить в орешнике.

           Заруба лично оседлал Янычара и, подтянув все ремни подпруги, ласково потрепал его холку.

           - Ну, любый друже, сослужи службу добрую – донеси швыденько моего брата Лукьяна до казацкого стана! – сказал Гнат на ухо коню.

           Янычар посмотрел на хозяина с немой укоризной в темно-лиловых глазах, но все ж прикоснулся своими бархатными губами к щеке казака в знак понимания.

           Синица ловко, не касаясь стремян, вскочил в седло и, накинув на голову брезентовую  накидку ушел под косые струи дождя.

           Несмотря на раскисшую грязь под копытами, Янычар пошел ровно и легко. С белой завистью и восхищением смотрели казаки вослед атаманскому коню….

           Разделив нехитрые припасы, доставленные пластунами: сухари, сало и лук, казаки впервые за несколько дней поели нормально – до этого экономили каждый сухарь.

           Лекарь, сидя у костерка, разглядывал содержимое медицинской сумки, переданной ему полковым врачом, и по его лицу блуждала довольная улыбка (до этого он полоскал под струями дождя уже не раз использованные бинты).

           Убедившись, что все в их временном лагере идет своим чередом – казаки накормлены, медикаменты доставлены, дозоры выставлены и бдительно несут службу, хиджреты под проливным дождем вряд ли рискнуть напасть на казачий лагерь, Заруба уединился с толмачом Улябом и о чем-то долго с ним разговаривал, глядя на линии и стрелки, которые чертил Уляб на мокром песке тонким прутиком.

           Вскоре начало темнеть, и Заруба, подозвав к себе Антипа Синицу и Фрола Лысогорко, коротко сказал:

           - Собирайтесь! В гости к «водяным псам» пойдем…

           - Шо, втроем?-  спросил молодой Антипка.

           - Нет, всю заставу с собой возьмем, - отшутился Гнат. – Нужно угнать их лошадей, а получится – то и всю их банду вырезать. Но твоя задача – только собрать коней, потому что они тебя все почему-то любят, даже чужие.

           - Шо, втроем? – опять открыл удивленно рот Антип, но в ответ получил лишь легкий подзатыльник.

           - Та как можно втроем, их же может из сотню буде, чи больше… - продолжал бурчать Антип, потирая затылок.

           Оставив в лагере огнестрельное оружие, чтоб не таскать в горах лишний груз (стрелять-то все равно не придется – в полной тишине придется работать), казаки, накинув на головы плотные брезентовые накидки, сложенные пакетом , ушли в дождь.

            Дождь, непрестанно льющий вот уже трое суток, спутал все карты и противнику, и полковнику Зырянскому…

            И без того бурный Аксай, переполнившийся льющими с гор ручьями, выплеснулся из берегов, сбросив часть своих мутных селевых потоков в старое русло. И теперь по сухому ранее гравию, устилавшему дно давно высохшего русла, неслись бурные потоки, быстро забивая узкие проходы в скалах вывороченными с корнями деревьями, трупами животных, и прочим мусором.

             Нечего было и думать провести по этому бешено ревущему потоку воинов для нападения на стан егерей и казаков.

             И первыми возроптали турки-сипаи. Привыкшие проявлять отвагу и воинское мастерство в боях, они не были приучены стойко переносить природные катаклизмы и отсутствие нормальных условий походной жизни.

             Затем начали роптать и амиры местных отрядов. Никому не улыбалась перспектива торчать на практически открытом месте под проливным дождем еще несколько дней.

             Наиболее нетерпеливые предлагали разобрать ночью завал и напасть на урусов, используя численное преимущество горцев и их умение сражаться в ночных набегах.

             Шамхал долго думал и, наконец, решился  предпринять ночной штурм укрепления русских. Он собрал амиров и объявил им свое решение, отдав необходимые распоряжения. Специально отобранные всадники на крепких лошадях должны были, по его команде, уже в сумерках привязать хлысты наиболее крупных, сцепленных ветками деревьев, к двойкам-тройкам лошадей, чтобы, рванув кряжи лошадиными силами, разом очистить проход.

              Остальные воины должны будут, не мешкая, идти в образовавшийся проход и бить урусов, не ожидающих, конечно же, ночной атаки.

              План Шамхала так понравился ему, что он уже в предвкушении победы над ненавистным противником, довольно потирал пухлые, унизанные драгоценными перстнями ручки с ямочками на костяшках оснований пальцев, как у малолетнего ребенка.         

              Однако, и полковник Зырянский, понимая, что уже нет смысла отправлять казаков на гребни, поскольку подъем на скалы, покрытые предательски скользкой глиной, был попросту самоубийственным, призадумался над дальнейшими действиями войска шамхала. Не составило большого труда сообразить, что горцы попытаются  не этой, так следующей ночью растащить завал и напасть на лагерь. Предвидя подобное развитие событий, полковник не терял времени даром. И этой же ночью егеря, подкопом добравшись почти до середины завала, заложили там несколько картузов с порохом. Картузы, изготовленные из плотно спрессованного провощенного картона, не боялись влаги, а вот огнепроводные шнуры от долгого лежания в мокрой земле, могли выйти из строя и не сдетонировать. И тогда одному из егерей, который успел год проучиться  на провизора в большой московской аптеке Финкельштейна и соображал в химии, пришла в голову неожиданная мысль: прокопать небольшую малозаметную канавку от нефтяной лужи, расположенной саженях в двадцати от последней сакли и подпитывающейся постоянно из выходящей на поверхность земли подземной нефтяной скважины. Егеря давно наловчились делать из нефти самодельные светильники. Для этого они обрезали и сплющивали верхнюю часть трофейных кувшинов, десятка два которых было захвачено в обозе, отбитом у горцев, заливали внутрь нефть и опускали в нее кусок пушечного фитиля. Пропитываясь нефтью, фитили, хоть и коптили изрядно, но давали ровный яркий свет.

              Проложенный в нефтяной среде огнепроводный шнур не промокнет от дождя, а наоборот, напитанный фракциями нефти, станет еще более взрывоопасным. Когда начали копать канаву, нефть почему-то стала выходить из-под земли толчками, а затем быстро заполнила канаву и дошла до завала, образовав под ним небольшое озеро. По канаве и проложили огнепроводный шнур, заведя капсюли в картузы. Заложив шнур, канаву закольцевали, направив остатки нефти под завал, чтобы в случае взрыва огонь не пошел к скважине и не взорвал казачий стан.  Никто из участников этой операции, даже недоучившийся провизор – «химик», в самом страшном сне не могли увидеть и даже предположить, к каким последствиям приведет взрыв двухсот фунтов   пороха в озерке нефти…