Проституция в древности - Дюпуи Эдмонд - Страница 21

Противоестественные отношения встречались не только среди низших классов, но также среди аристократии. Одна гетера, по имени Нико, известная ироническим направлением своего ума, беседовала однажды с Демофоном, «мальчиком» Софокла. Демофон попросил у нее позволения удостовериться в том, что она сложена как Venua Callipyge. «Какое ты хочешь сделать из этого употребление, презрительно спросила его гетера: не нужно ли тебе это для Софокла?»

Другой пример противоестественной любви мы находим в истории страсти Сократа к Алкивиаду, которую некоторые комментаторы считают чувством чисто платоническим и в которой они видят только проявление неумеренной педофилии. Но, как бы мы ни смотрели на эти отношения, во всяком случае в диалоге Платона между Аспазией и Сократом вовсе не подтверждается мнение о полной целомудренности и чистоте отношений философа к Алкивиаду. Вот что мы читаем в этом диалоге:

«— Сократ, я ясно читаю в твоем сердце: оно горит любовью к сыну Диномаха и Линии. Послушай, если ты хочешь, чтобы прекрасный Алкивиад ответил тебе взаимностью, доверься моим дружеским советам.

— О, дивные речи! О, восторг! — воскликнул Сократ: — холодный пот выступил на моем теле, мои глаза наполнились слезами.

— Перестань вздыхать, — прервала его она; — проникнись священным энтузиазмом; пусть поднимется твой дух на божественные высоты поэзии: это чарующее искусство откроет тебе двери его души. Поэзия очаровывает душу; ухо есть путь к сердцу, а сердце открывает путь ко всему остальному.

Что же ты плачешь, дорогой мой Сократ?

Неужели вечно будет смущать твою душу эта любовь, которой, точно молнией, обжег тебя этот бесчувственный юноша?

Верь мне, я вымолю у него более благосклонное отношение к тебе».

Как следует назвать эту любовь мужчины к юноше? Моралисты говорят что противоестественные пороки возникали в Греции из известного рода связей, которые вначале не заключали в себе ничего дурного, но впоследствии неизбежно приводили к бесчестным поступкам. Приписываемый Лукиану «Диалог любви» дает другое объяснение любви к мальчикам. Здесь два лица, в окрестностях храма Книде, спорят друг с другом: один говорит о любви к женщинам, другой о любви к мальчикам. Каждое из действующих лиц, Харикл и Калликратид, приводят аргументы в доказательство своего мнения. Мы рассмотрим те и другие:

— Харикл. Твоя жертва страдает и плачет в твоих ненавистных объятиях; если разрешить подобные гнусности между мужчинами, то надо разрешить и женщинам Лесбоса их разврат.

— Калликрадит. Львы не совокупляются со львами, говоришь ты? Это потому, что львы не занимаются философией.

Утром, вставши с постели, женщина похожа на обезьяну; старухи и служанки, одна за другой, точно в процессии, приносят ей принадлежности и косметики для туалета, серебряный таз, кувшин, зеркало, щипцы для завивки волос, притирания, стеклянки с зубным эликсиром и мази для зубов, карандаши для ресниц, духи для волос; можно подумать, что здесь лаборатория аптекаря. Одна половина волос вьющимися кольцами спускается на лоб, другая рассыпается по плечам.

Обувь ее стянута так тесно, что шнурки врезываются в тело; она не столько одета, сколько плотно облечена в прозрачное платье, которое позволяет видеть все; она навешивает на уши драгоценный жемчуг, надевает браслеты в виде золотой змеи; украшает голову короной из алмазов и индийских драгоценностей; длинное ожерелье спускается с ее шеи; на ней красные башмачки с позолоченными каблуками, свои бесстыдные щеки она красит румянами, чтобы скрыть их бледность. Нарядившись таким образом, она уходит на поклонение богиням, неведомым ее мужу и гибельным для него. Это поклонение сопровождается очень подозрительными обрядами и таинствами. Потом она возвращается и после продолжительной ванны выходит к роскошному столу; она обедает яствами, она пробует решительно все блюда. Потом ее ждет пышная постель; она предается не сну, а скорее каким-то неизъяснимым сновидениям, а когда она встает с своего мягкого ложа, нужно уже спешить в ближайшие термы.

Теперь посмотрим что делает юноша.

Он встает до зари, окунается в чистую воду, изучает правила мудрости, играет на лире, упражняет свою силу ездой верхом на фессалийском скакуне или метанием дротика. Можно ли не быть другом подобного юноши? Любовь была посредницей в дружбе Ореста и Пилада; вместе плыли они по житейскому морю: как это прекрасно — находить побуждение к героическим подвигам в троякой общности: удовольствия, опасности и агавы! Души тех, кто любит такой небесной любовью, обитают в царстве божества и любовники этого рода получают после смерти высшую награду за свою добродетель. По выражению Шатобриана, Калликрадит выразил здесь мнения Платона и Сократа, считавшегося мудрейшим из людей.

Интересно отметить, как Лициний отнесся к спору Харикла и Калликрадита: он полагает, что женщин нужно предоставить людям обыкновенным, для философа же существует любовь юношей. Другой из присутствующих при споре судей, Тефмнест, «смеется над мнимой чистотой любви философов и заканчивает свои слова столь откровенной картиной разврата, которую неловко читать даже на греческом языке». Все это приводит Шатобриана к следующему выводу: величайшие люди Греции находились во власти этой дикой страсти к мальчикам. Солдаты Александра краснели от того, что этот царь делал с евнухом Багоасом. Другой факт. В диалоге Лукиана «Куртизанки» Хелидонион предлагает Дрозу написать углем в стене Керамики: Aristenet corrupit Chnias. Этот Аристенет — философ, похитивший Клиния и Дроза. Таковы были нравы у греков! Поэты воспели противоестественные связи богов, любовь Миноса к Тезею, Лайля к Хризиппу. Философ — перипатетик Иерононим восхвалял педерастию и «фивский легион», а Агнон — считал вполне естественным существование в Спарте проституции обоих полов до брака.

Следующий любопытный отрывок из Диона Хризостома покажет нам, какое громадное распространение получила педерастия у жителей Тарса; из этого же отрывка мы можем судить, какой ужас представлял собой этот порок на Востоке. Вот что пишет Дион: «Небезынтересно будет упомянуть о следующем важном обстоятельстве: очень многие подверглись болезни, которая раньше, кажется, встречалась гораздо чаще у других народов, чем у вас. Вы спросите, что это за болезнь. — Я не мог бы выразить это ясно, но тем не менее вы конечно легко угадаете ее…

«Но не думайте, что я говорю о чем-то таком, что держат в тайне, скрывают; нет, факты говорят сами за себя. Иногда люди ходят и разговаривают и в то же время спят, хотя кажется, что они бодрствуют. В данном случае совсем другое; это люди храпят, — лучшее доказательство, что они в самом деле спят. Я не могу выразиться яснее, если хочу остаться приличным. Впрочем кто спит, тот избавлен от несчастий, этот же порок клеймит, покрывает позором весь город. Эти люди — самое тяжкое бесчестье для отечества и вы должны были бы изгнать их из страны, как следовало бы изгнать их отовсюду. Закон грозит им всевозможными карами, отдает их всеобщему презрению и, тем не менее, их встречаешь везде и всюду. Этим порокам заразились и мальчики и юноши. Они еще не потеряли целомудрия, но приучились смотреть на этот порок, как на вещь почти обыкновенную; и хотя они еще удерживаются от поступков, но уже сильно желают их. Во всем городе раздаются стоны, на прогулке везде слышишь скорбь и жалобы. Обыкновенно стон есть выражение горечи, но тот стон, котором я говорю, это нечто другое, — это результат самого ужасного бесстыдства. Без всякого сомнения лучше даже иметь сношения с несчастными женщинами, чем с педерастами. Если слушать постоянно игру на флейте невозможно, если жить постоянно на скале, оглашаемой пением сирен, невыносимо, то что должен испытывать честный человек, находясь постоянно в атмосфере уродливых хриплых стонов? Человек, который проходя мимо дома, услышал бы оттуда эти звуки, подумал бы, конечно, что это дом терпимости, но что сказать о городе, где эти звуки раздаются повсюду каждый час, каждую минуту? Педерастией занимаются на улицах, в домах, публичных местах, театрах и гимназиях. Мне еще ни разу не пришлось слышать, чтобы флейтист с самого утра начинал играть на своем инструменте, между тем, как страшная музыка педерастов начинается уже с рассветом. Быть может то, что я скажу сейчас, не стоящий внимания пустяк, но я не боюсь упреков и выскажу спою мысль, когда вы отвозите в тележках овощи на базар, вы по дороге обращаете внимание только на количество белого хлеба, свежей или соленой говядины; — уделите же когда-нибудь немного внимания и тому ужасу, о котором я рассказываю. Если бы кто-нибудь пришел в город, гае на пороки можно указывать пальцами, что он сказал бы о подобном месте?