Психомех - Ламли Брайан - Страница 41
- Предыдущая
- 41/76
- Следующая
Третьему из младших братьев удалось выбраться из-за стола, и теперь он стоял рядом со старшим. Пригнувшись, они угрожающе приближались к Кениху, у каждого в руке блеснул выкидной нож.
Когда в поле зрения появились остро отточенные лезвия, Кених пришел в действие. Он схватил свою палку и, взяв ее обеими руками, вставил перед собой. Видя его защитную позицию и только сейчас заметив, что он не инвалид, а, на самом деле приземистый, огромный и, в общем-то, смертельно опасный, братья остановились. Это было их роковой ошибкой, но, возможно, она-то и спасла их от более крупных повреждений.
Когда они в нерешительности пригнулись, Кених вдруг сделал выпад своей палкой, зацепил младшего крюком под подбородок и сбил его с ног. Затем, когда старший брат ринулся на него с ножом, Кених перевернул палку и схватил ее обеими руками, направляя в грудь Борчини. Из латунного наконечника, словно по волшебству, бесшумно выскользнуло сверкающее, как лед, тонкое лезвие восьми дюймов длиной. Глаза Борчини широко раскрылись, потому что оружием Кениха было не что иное, как меч! Он выронил нож и попятился назад, тряся головой и отмахиваясь руками.
— Нет, нет, — пробулькал он. Спотыкаясь, он отступал к сломанному висящему поручню.
— Прыгай, — приказал Кених. Он сделал колющее движение, и Борчини, завопив, прыгнул. Младший брат, все еще стоя на четвереньках, изумленно мотал головой. Кених повернулся к нему и показал палку с жутким наконечником. — Прыгай, — снова приказал он. И последний из Борчини, издав отчаянный крик, перевалился через край причала.
— Жаль, что это не скала, — проворчал немец. Он подобрал три банкноты, свернул их и вручил изумленному и немало напуганному официанту. С низа пристани, из воды, доносились проклятия вместе со звуками частых всплесков и тяжелого дыхания. — Деньги за причиненный ущерб, — сказал Кених по-итальянски, его трость уже приняла обычный вид. — Уверен, здесь более чем достаточно.
— И наши поздравления шефу! — поддаваясь порыву, добавил Гаррисон по-английски.
Последние посетители “Мариос” — три итальянские девушки — сидели вместе за столиком около широкой двери в кухню. Они засмеялись, выражая восхищение, и даже захлопали от удовольствия в ладоши.
Подыгрывая им, Гаррисон поклонился, затем повернулся к Терри. Она все еще едва могла стоять без поддержки.
— Теперь ты в безопасности, — сказал он ей. — И идешь с нами. Но нам надо поскорее уходить, или Борчини вернутся назад.
— О? — она сделала усилие сосредоточиться. — Вы англичане? Благодарение Богу!
Девушка не возражала и с их помощью ушла вместе с ними. Они поспешили обратно к яхте. Странно, но их не останавливали, не спрашивали и даже не преследовали, а может быть, не так уж и странно. Позже они решили, что, возможно, этих Борчини не особенно любили, это подтверждало и отношение двух пар, а позже и поведение трех девушек. Наверное, братья не осмелились заявить в полицию.
Но чтобы не ошибиться, наутро Гаррисон и Кених нанесли неожиданный визит в отель “Борчини”, предварительно зайдя в полицейский участок. Выслушав их, местный комиссар предложил Гаррисону предъявить обвинение (братья Борчини занимались грязным бизнесом), но слепой человек отклонил это предложение: ему хотелось как можно скорее отправиться восвояси. Они прихватили с собой в отель огромного полицейского, который не питал особой симпатии к братьям Борчини и с радостью согласился помочь.
Все четыре брата были в отеле. Они выглядели угрюмыми и глуповатыми, но стали еще угрюмее, когда увидели Гаррисона, Кениха и полицейского. Они не стали поднимать шум, а просто отдали единственный большой чемодан Терри. О не заплаченном девушкой долге не упоминалось вовсе. На этом дело в Аризано закончилось, Гаррисон и Кених сразу же вернулись на “Лигурийку”. К десяти тридцати утра яхта уже плыла обратно, направляясь в Неаполь. Теперь на ее борту была еще и молодая хорошенькая пассажирка...
Когда, наконец, Терри, шатаясь, вышла на палубу, она представляла из себя смесь благодарности, тревоги, жалости к себе и стыда, но не обязательно в таком порядке.
В конце концов она приняла уверения Гаррисона о том, что теперь она в полной безопасности. Особенно после того, как он описал Ай переплет, в который она угодила с отвратительным итальянцем — владельцем гостиницы и его братьями. Ей было стыдно, что она по своей глупости попала в такую ситуацию, которая с самого начала плохо пахла, а ее жалость к себе была вызвана жутким похмельем, к которому теперь добавились и легкие симптомы морской болезни и общее чувство дезориентации. Избавление от Борчини было чудесным, и она содрогалась от мысли, каким суровым испытаниям они могли бы подвергнуть ее в пьяном или наркотическом состоянии.
Гаррисон сидел с высоким итальянским стаканом, а Терри глубоко затягивалась английской сигаретой. Он дал ей таблетки от морской болезни и отпаивал черным кофе до тех пор, пока она не могла уже больше его пить, а когда она начала дрожать, он завернул ее в пуховое одеяло, защищая от брызг, которые ветры срывали с невысоких волн.
На ней было красное платье (довольно открытое и облегающее ее красивую фигуру), в котором она была прошлой ночью; но при помощи своего приспособления Гаррисон не мог определить, насколько хорошо она выглядит. В любом случае, в то утро выглядела она неважно.
— Какой дурочкой я была, — сказала она, наверно, уже в десятый раз, — неудивительно, что Борчини посчитали меня легкой добычей. — Ее тон был кислым, и Гаррисон правильно догадался, что она презирает себя.
— Да, ты была бы легкой добычей, — безжалостно сказал он. — Они бы тебя и использовали как "добычу!
Она снова задрожала, и он смягчился.
— За этим стоит какая-нибудь история?
— История? — она чуть выпрямилась в своем шезлонге. — О, да, есть история. Но она, наверное, будет тебе неинтересна.
— Попытайся.
— Ладно. Случилось следующее, — сказала она, пожав плечами. — Мой отец Гарри Миллер всего достиг в жизни сам. Его маленькая фирма по электронике за девять лет принесла ему миллион фунтов, но у него была возлюбленная, и он разорился или почти разорился. Он потерял деньги в четыре раза быстрее, чем заработал их.
— Как? — спросил Гаррисон.
— Я не понимаю в бизнесе. Может быть, слишком сильное распыление средств? Лично я думаю, что его съели большие компании. Он занимался микроэлектроникой. Это важно?
— Нет, продолжай, — Моя мама — итальянка, дочь графа. В наши дни это не особенно много значит. Представители так называемой итальянской аристократии бедны как церковные крысы. Но папе эта мысль нравилась, и она — красивая женщина, может быть, слишком красивая. До того как они поженились, ее имя было Мария Торино. А по-моему, она — корова из коров!
Гаррисон наморщил нос, выказывая, что ему не очень нравится ее манера выражаться.
— Насколько я понимаю, ты не особенно любишь свою мать.
— Я любила, — быстро ответила она, — но.., она требует слишком многого, тратит слишком много и очень много обманывает! Все, что она делает, она делает сверх меры. Ее любовники.., я подозреваю, их тоже было слишком много. Последний — грязная собака, недостойная подметок моего отца, — она помолчала. — Ну, он застал их вместе. Был жуткий скандал. Все обвиняли всех во всем. И она собиралась убежать со своим ужасным дружком. Это разбило бы папино сердце, поэтому...
— Что поэтому? — подтолкнул ее Гаррисон, когда она замолчала.
— Поэтому я сказала ей, что ее любовник так же волочился и за мной! Он был ничтожеством, охотником за деньгами, за папиными деньгами, — вернее, за деньгами, которые, он думал, у папы были. Я сказала ей, что, если она расскажет ему, насколько отец близок к банкротству, он просто исчезнет в тот же вечер. — Она снова помолчала. — Все так и произошло.
— А ты говорила правду? Насчет того, что друг твоей матушки волочился за тобой?
— О, да! Его имя Вятт. Доктор Гарет Вятт, так называемый психоаналитик, или нейропсихиатр, кем бы он там ни был на самом деле. И поверь мне, надо сказать, мошенник из мошенников! Вятт — ха! — Она была неистовой. — Хорошенькое дельце!
- Предыдущая
- 41/76
- Следующая
