Против лома нет вампира (СИ) - Гончарова Галина Дмитриевна - Страница 33

• Предыдущая
• 33/162
• Следующая

— Я пил твою кровь. На твоих глазах я убил ни в чем не повинного человека, хотя мог бы оставить его в живых. Я практически изнасиловал тебя вчера — и ты называешь меня своим другом!?

— Да. Если ты сам того захочешь.

Я действительно не понимала, что его волнует. Да. Он убивал, но и я убила. И почему-то не переживаю. Ни капельки. Наверное, остатки переживаний вылетели из меня вместе с остатками вчерашнего ужина, в углу пыточной камеры. Мы защищались. А дедушка учил меня, что для победы хороши все средства. Если хочешь выжить — иди вперед, не оглядываясь. И не думай, что у тебя под ногами — город, поле или мост. Потом, после победы, ты заново построишь дома, заново бросишь зерна в почву и отремонтируешь мосты. Но если ты будешь убит — кто сделает все это за тебя? Можно и сомневаться, и плакать, и биться в истерике, но лучше все это делать после победы. А на войне будь любезен воевать!

— Ты не испытываешь ко мне отвращения или страха? Брезгливости?

Ах, вот оно в чем дело!

— Ничего подобного я не испытываю. Напротив, ты мне очень нравишься. Знаешь, можно быть хорошим вампиром, а можно быть плохим человеком. И никто не убедит меня, что первый хуже второго только из-за клыков и оригинальной диеты.

Кажется, удивлять вампиров — это становится моей профессией. Серые глаза недоуменно расширились.

— Оригинальной диеты? Я пью человеческую кровь! Не забывай об этом!

— И часто ты убиваешь, чтобы напиться?

Даниэль не отводил глаз. Он что — решил передо мной исповедаться? Ну что ж, в добрый час. Информация всегда полезна. Кстати, а только ли информация? Юля, не ври себе! Вот она ты! Это ты сейчас сидишь в кровати, смотришь в светло-серые глаза, и по уши довольна его откровенностью. Признайся сама себе — он тебе нравится.

Да нравится. Еще и потому, что в его присутствии я не испытываю «синдрома Катрин». Он красив, но не настолько, чтобы я стала нервничать. И не пользуется своим вампирским обаянием. Или пользуется, но чуть-чуть и незаметно?

Кто знает.

В любом случае надо быть осторожнее и спокойнее. И не возводить все, что Даниэль рассказывает мне, в звание абсолютной истины.

— Я убиваю иногда. Чаще я просто пью кровь. Мне нужно не слишком много, чтобы насытиться, и потом, у нас есть добровольные доноры.

Хм. Но вслух я своего сомнения не высказала. Наоборот.

— Стоит ли тогда так переживать?

— Я рад, что ты так это воспринимаешь.

Я только плечами пожала. А как я должна это воспринимать? К добру или к злу, но я не страдаю расизмом. Дедушка с раннего детства повторял мне, что хуже нацизма греха нет, что все люди равны, что цвет кожи глаз и волос не делает человека лучше или хуже — и я усвоила это крепче правил хорошего тона. И в этот список автоматически были включены вампиры. Ну что же теперь поделать, если их природа такими создала? Не сердимся же мы на комаров? Это их природа. Монстры? Да еще неизвестно кто хуже — вампиры или инквизиторы! А сколько людей погибло во время второй мировой! Мучительно погибло! Да вампирам такое количество жертв и не снилось! Разве что за пару столетий. Но почему никто не охотился за подонками из Берлина с осиновым колом в руке и не записывал их в разряд нечисти? Автоматически. Они ведь заслужили? Заслужили. И все же их считают людьми. А вампиров — нелюдями. Хотя вторые как раз не очень виновны в своей природе. Забавно. А вообще…

Я как-то спросила у деда — почему наши войска тогда не вырезали всю Германию. Дойчи ведь хотели так поступить с нами. Было бы чистое око за око. Времена были попроще, война все списала бы. Ан нет. Немцы остались на своем месте. Почему?

— Дед, ведь они все хотели нашей смерти! И все участвовали в этой войне! Давали деньги, работали на войну! Мы имели право!

— Юля, а в чем виноваты те, кто не воевал с нами на фронте и в тылу? Женщины, дети…

— Они же тоже немцы! И так же убили бы нас.

— Ты неправильно ставишь вопрос, малышка. Те, кто пришел воевать с нами, были такими же мальчишками. Глупыми и беспомощными. Если тебе с самого рождения говорить, что все негры плохие и их надо убивать — кем ты вырастешь?

— Сволочью. Мразью. Зомби.

— Именно. Мы убивали солдат, потому что не было иного выбора. Но они уже были не немцы. Они были как зомби из твоей фантастики. Просто — зомби.

— А те, кто их толкал на это? Кто развязал эту войну? Кто шел сюда убивать — и убивал с удовольствием?

— А это тоже были не немцы. Это были мрази и сволочи. А такие есть в любом народе. И если ты сейчас возьмешь журнал «Форбс» — думаешь там все беленькие и пушистые? У всех, кто там напечатан руки по локоть в крови. Даже если они сами никого и не убивали из пистолета. Но это не делает хуже их страны. Или народы, к которым они принадлежат. Так-то, Юленька.

Я не смогла бы высказать все это связно и просто, но, кажется, Даниэль меня понял.

— Что ж, пойдем дальше.

Даниэль отстранился, протянул руку и взял с письменного стола два листа бумаги.

— Посмотри.

Я осторожно взяла их в руки — и ахнула. Это были два портрета, сделанных цветными карандашами. Один портрет изображал Надю. Но как изображал. Это было своего рода — два в одном. Моя подруга стояла на светло-сером фоне в черном монашеском платье и белом головном платке, кажется, апостольнике. Стояла вполоборота напротив зеркала. Ее можно было легко узнать, но она была совсем не такой, как в жизни! Совсем другая! Как Даниэлю удалось передать ее внутренний свет, ее доброту и любовь к людям и к жизни? Все то, что она так тщательно скрывала под маской грубости и хамства? Для этого нужен не просто талант. Для этого нужен гений! Такое Надино лицо можно было бы изобразить и на иконе. Оно было живым, человеческим, невероятно добрым и участливым. И участвующим в событиях окружающего мира. В детстве, когда бабушка еще была жива и водила меня в церковь, я со страхом вглядывалась в недобрые лица икон. Все они были мрачными и холодными. Ярко сияло золото и камни окладов, ладан дурманил голову, блеск свечей оживлял мертвые лица, но они все равно оставались мертвыми. На них было написано сострадание, а в глазах читалось: «Что за дело нам, святым, до вашей грешной земли!?»

Они были слишком далеки от людей в своем божественном совершенстве. Такие не могут понять тебя. Такие могут только судить — и, разумеется, свысока прощать. И за это я их ненавидела. А лицо Нади было живым и чистым. Оно сияло любовью к миру и готовностью помочь. Не судить или прощать, но просто протянуть руку.

Но и это было еще не все. В зеркале напротив также отражалась Надя. Но — совершенно с другим лицом. Теперь это была женщина в доспехах средневекового рыцаря. В кольчуге и с мечом. Волосы убраны за спину, лицо холодное и жесткое. А в глазах — только одно — желание сражаться. И… такое чувство… Эта женщина в зеркале вовсе не была мягкой. Она сделала бы все. Что угодно для достижения своей цели, но в то же время во всей фигуре, в лице, в руке, небрежным жестом лежащей на рукояти меча, чувствовалось — благородство. И это тоже была Надюшка. Две стороны монеты. И обе чертовски верные. И — красивые. Это действительно была Надя, ее можно было узнать лучше, чем на фотографии, но куда делись жидкие волосы и лишний вес? Эти портреты можно было выставлять на обложку «ВОГ» или еще какого-нибудь мужского журнала, а к концу месяца Надюшку спокойно можно было бы выдать замуж за миллионера. Они бы еще и под дверью передрались за такую жену.

— Ты обязательно должен подарить этот рисунок ей, — наконец произнесла я. И с удивлением обнаружила, что в моих глазах стоят слезы.

На губах вампира играла легкая улыбка.

— Я не стану спрашивать, понравилось ли тебе.

— Это прекрасно, — искренне сказала я.

— Посмотри дальше? — Он сиял как ребенок, которому на Новый Год вручили ключи от настоящего «Мерседеса». И я с трудом отложила Надин портрет в сторону.

Второй портрет был моим. Он изображал меня, но тоже совсем не такую, как в жизни. То же зеркало. И вроде бы та же я. Тоже стоящая вполоборота к зрителю. Но — опять странная. Почему-то я была одета в костюм гвардейцев кардинала. Алый плащ с золотым крестом развевался на ветру. Рядом, на светло-голубом фоне, лежала шляпа с пером. В левой руке я сжимала кинжал, поднимая его наподобие креста. В правой руке держала опущенную книзу длинную шпагу. Внешнее сходство было несомненным. Но не внутреннее! Я была полностью согласна с Надиным портретом, потому что он отражал Надину душу. Но мой портрет был другим. Я не была такой. Только мечтала. Но у меня никогда не получится. В глазах Надиного двойника читалась кротость и любовь. В моих глазах тоже была любовь, но совсем другая. Надей любой мог восхищаться как издалека, так и рядом с ней. Мой нарисованный двойник скалил зубы в дерзкой улыбке. Женщина на портрете предлагала — все. Дружбу, любовь, партнерство, секс, дуэли на шпагах, прогулки под луной по крышам, ужин в китайском ресторане и бутылку водки, распитую из-под полы в мужском туалете — все, что только могла предложить женщина. И при этом смотрела с вызовом: «Мол, я-то предлагаю! Но сможешь ли ты взять то, что я предложу и так, как я предложу это тебе? Если сможешь, мы будем вместе. Если нет — проваливай сразу! Слабаков не держим и не удерживаем!» Что-то придавало портрету такой вид. И что-то в нем было неправильным, но таким, что хотелось смотреть и смотреть. И пытаться понять — в чем же дело. Женщина задерживала на себе взгляд — и вы не сразу смотрели в зеркало на портрете.

• Предыдущая
• 33/162
• Следующая