Лис и империя - Тертлдав Гарри Норман - Страница 54

— Это обоснованный вопрос… болезненно обоснованный вопрос, — сказал Маврикс. — Лучший ответ, который я могу дать, заключается вот в чем. Народ Ситонии, весьма щедро одаренный своими богами, явно лишен дара самоуправления. Элабонцы же, напротив, почти ничем заметно не одарены… кроме умения управлять. Нужен более сильный бог, чем любой из известных в Ситонии, чтобы объединить людей этой страны.

Джерин разочарованно покивал. Слова Маврикса полностью соответствовали тому, что говорили имперские чародеи.

— Так ты ничего не можешь сделать? — спросил он в недоумении.

Какой тогда толк от немощного бога, особенно от немощного бога плодородия?

— Я уже сделал для тебя все и даже больше, — ответил Маврикс. — Без моего сына, которому, кстати, уже разрешается говорить, у тебя не было бы никаких шансов отразить натиск Элабонской империи. С ним у тебя эти шансы есть. Однако в материальном мире нет ничего надежного. Ни для богов, ни для людей. Не будь самодовольным, не будь слишком самонадеянным, эту битву ты можешь и проиграть.

— Ты говоришь загадками, — упрекнул его Джерин. — В манере Байтона, хотя мне казалось, что ты его презираешь.

— Разумеется, — ответил Маврикс, презрительно кривя губы. — Но как можно говорить о чем-то с уверенностью, когда не знаешь, что ждет тебя впереди?

Джерин подумал, что, возможно, ему стоит поехать в Айкос за советом прозорливого бога. Сдается, когда Дарен предложил ему это, он совершил ошибку, не прислушавшись к словам сына. А теперь непонятно, как ему удастся (и удастся ли вообще) оставить на время войско, чтобы попробовать разгадать очередной запутанный стих прозорливца.

— А что я должен сделать, чтобы изгнать империю с северных территорий? — спросил Фердулф.

— Не знаю, — ответил Маврикс. — Не имею ни малейшего представления. И по правде говоря, мне нет до этого дела. То, что находятся сумасшедшие, цепляющиеся за землю, где не растет виноград, выше моего понимания. — Он повернул голову к Фердулфу: — Думаю, ты справишься… если, конечно, не случится обратное. — Из груди его вырвался вздох. — По некоторым причинам ты как мой отпрыск меня удручаешь. Наверное, в том виновата смертная женщина, которая тебя родила.

— А ты сам никогда не бываешь ни в чем виноват? — спросил Фердулф. Эта мысль посетила и Джерина, но он счел благоразумным держать ее при себе. — Когда все выходит по-твоему, это делает тебе честь. Когда же что-то не ладится, то всегда виноваты другие.

— К примеру, ты, мой очаровательный малыш, полностью виновен в том, что у тебя такой дурной нрав, — возразил сыну Маврикс, лишний раз, по мнению Джерина, доказав, что он, пусть и будучи очень важным богом ситонийского пантеона, не замечает многого из бросающегося в глаза или попросту очевидного.

Тут Фердулф разразился площадной бранью. В свое время Джерину доводилось слышать немало витиеватых ругательств, но они не шли ни в какое сравнение с тем, что слетало с уст маленького полубога. Закрыв глаза, легко можно было представить, что рядом разоряется какой-нибудь ветеран, поносящий того, кто ему ненавистен лет двадцать, а может, и больше.

Если оскорбления и задевали Маврикса, он не подавал виду. Напротив, он широко улыбался Фердулфу, будто бы даже гордясь им, а когда полубог на мгновение приумолк, чтобы отдышаться, он сказал:

— Я тоже тебя люблю, мой дорогой сынок, — и, высунув язык гораздо дальше, чем это сумел бы сделать Фердулф, исчез.

Фердулф продолжал сыпать ругательствами еще какое-то время, хотя рядом с ним и бурдюками с вином оставался лишь Джерин. Потом без всякого перехода малыш разрыдался.

— Я боялся, что произойдет нечто подобное, — сказал мягко Джерин. — Поэтому и не хотел, чтобы ты вызвал отца.

— Ему наплевать на меня. — В голосе Фердулфа звучало изумление и неверие. — Ему просто наплевать. Я его сын, а ему все равно.

— Он — бог плодородия, — сказал Джерин. — У него множество сыновей… и дочерей, разумеется, тоже. Он не понимает, почему очередное дитя должно иметь для него какое-то особенное значение.

— Я его ненавижу, — прорычал Фердулф. — Я всегда теперь буду его ненавидеть. Пусть лучше не показывается поблизости, иначе он пожалеет… ох как пожалеет!

— Тише, — пытался успокоить малыша Лис. — Тише. Ты не должен так говорить о своем отце, кто бы он ни был. Тем более что он бог.

— Мне наплевать, кто он, — ответил Фердулф и расплакался снова. — Я расквитаюсь с ним за его равнодушие, даже если это будет последним, что я сделаю в жизни.

— Если ты попытаешься, то, скорее всего, так и будет, — счел нужным предупредить его Джерин.

Фердулф не обратил на предупреждение никакого внимания. Маленький полубог продолжал рыдать так, будто сердце его могло вот-вот разорваться. Вернее так, будто оно уже разорвалось. Стражи, охранявшие вино, смотрели на него во все глаза. Будучи подданными Лиса, они знали Фердулфа и никак не ожидали от него подобного проявления слабости, столь же невероятного в их понимании, как если бы вдруг лорд Джерин ушел в четырехдневный запой и принялся лапать всех встречных крестьянок.

Джерин тоже смотрел на Фердулфа. И через миг сделал то, что сделал бы для любого другого плачущего ребенка.

Подошел к нему, присел рядом и обнял. При этом он понимал, что, возможно, делает глупость. Как и любой плачущий ребенок, которому не хочется, чтобы его утешали, Фердулф мог выкинуть что-либо не особо приятное. И в отличие от любого плачущего ребенка, он мог сопроводить свою выходку вещами весьма опасными для того, кому взбрело в голову его утешать.

Но все, что он «выкинул», так это обвил своими ручонками шею Лиса и ревел, пока не наплакался всласть. Когда всхлипывания уступили место сопению и икоте, Джерин сказал:

— Почему бы тебе теперь не пойти к своему одеялу? Думаю, что здесь, возле вина, этой ночью ничего больше не произойдет.

Он искренне надеялся (правда, отнюдь не был уверен), что так оно и будет.

— Ладно, — сказал Фердулф. — Но я отомщу. Вот увидишь.

И он пошел прочь. Ростом малыш не дотягивал и до пояса взрослого человека, зато решимостью обладал такой, какой могли похвастать (или надеялись когда-либо хвастнуть) очень немногие взрослые люди.

Лис выпрямился, морщась от неприятного похрустывания в коленях, и взглянул на стражей, смотревших вслед Фердулфу.

— Чем меньше вы будете обсуждать то, что здесь произошло, тем лучше для вас, — сказал он. — Чем лучше для вас, тем лучше и для меня. Это ясно?

— Да, лорд король, — хором ответили караульные.

Возвращаясь к своему одеялу, Джерин все сильнее утверждался в мысли, что тайна все же раскроется. Но ему, можно считать, повезло, что Маврикс не поднял на ноги весь лагерь, ибо любой род суматохи всегда весьма нравился этому ситонийскому богу.

Он лег. Как теперь забыться, когда в душе такой кавардак, даже если не вспоминать о совершенно павшем духом Фердулфе? Он посмотрел вверх — на звезды и луны. Тайваз и Эллеб переходили от полноты к третьей четверти убывания, причем Эллеб, поднявшаяся после Тайваз, уже сияла на юго-востоке. Восход был не за горами. Джерин кивнул. С его всегдашним везением едва он успеет уснуть, как солнце тут же покажется из-за горизонта. Разумеется, так оно и случилось.

Райвин Лис подбоченился, демонстрируя возмущение. О, он умел разыгрывать возмущение, как, впрочем, и невинность, какой могли позавидовать и грудные младенцы… он частенько прятался за масками разного рода. Однако в этот раз Лис готов был поспорить, что по крайней мере большая часть гнева Райвина не являлась спектаклем.

— Ты пил вино, не позвав меня? — спросил Райвин так требовательно, словно не мог представить себе более гнусного и отвратительного поступка.

Джерин помотал головой.

— Я не выпил ни капли, — ответил он. — Пил Фердулф. И разумеется, Маврикс появился. Ты что, вправду хочешь повидаться с этим богом еще раз? Думаешь, он тоже хочет повидаться с тобой?

Райвин отмахнулся томным движением кисти, принятым у южан за Хай Керс.