Веселая наука - Ницше Фридрих Вильгельм - Страница 31

В одобрении.

В одобрении всегда есть нечто шумное: даже в одобрении, которое мы выказываем по отношению к самим себе.

Мот.

Он еще лишен бедности богача, пересчитавшего уже однажды все свое сокровище, — он расточает свой ум с неразумием мотовки природы.

Hic migerr est.

Обыкновенно у него нет никаких мыслей, — но в порядке исключения ему приходят в голову дурные мысли.

Нищие и вежливость.

“Не будет невежливостью стучать камнем в дверь, у которой нет звонка” — так думают нищие и нуждающиеся всякого рода; но никто не соглашается с ними.

Потребность.

Потребность считается причиною возникновения; на деле она часто есть лишь следствие возникшего.

При дожде.

Идет дождь, и я вспоминаю о бедных людях, обремененных в своей тесноте многочисленными заботами и не умеющих скрыть их: каждый, стало быть, готов от чистого сердца причинить другому зло и сотворить себе даже при дурной погоде некое жалкое подобие удовольствия. — Это, только это и есть нищета нищих!

Завистник.

Вот завистник — не следует желать ему детей: он стал бы им завидовать в том, что не может уже сам быть ребенком.

Великий муж!

Из того, что некто есть “великий муж”, вовсе не следует еще, что он — муж; возможно, только мальчик, или хамелеон всех возрастов, или околдованная бабенка.

Манера спрашивать об основаниях.

Существует манера спрашивать нас об основаниях наших поступков, при которой мы не только забываем о лучших наших основаниях, но и чувствуем в себе некое пробуждающееся упрямство и отвращение к основаниям вообще: весьма оглупляющая манера спрашивать и поистине прием тиранических натур!

Мера в прилежании.

Не следует стремиться превзойти в прилежании своегно отца — это вредит здоровью.

Тайные враги.

Позволить себе тайного врага это роскошь, для которой обычно недостаточной оказывается нравственность даже высокоразвитых умов.

Не поддаваться обману.

Его уму присущи дурные манеры, он суетлив и вечно заикается от нетерпения, так что с трудом можно догадаться, в какой просторной и широкогрудой душе он обитает.

Путь к счастью.

Мудрец спросил дурака, каков путь к счастью. Последний ответил без промедления, словно бы его спрашивали о дороге к ближайшему городу: “Удивляйся самому себе и живи на улице!” “Стой, — воскликнул мудрец, — ты требуешь слишком многого, достаточно уже и того, чтобы удивляться себе!” Дурак возразил: “Но как можно постоянно удивляться, не презирая постоянно?”

Вера делает блаженным.

Добродетель только тем дает счастье и некоторое блаженство, кто твердо верит в свою добродетель, — отнюдь не тем более утонченным душам, чья добродетель состоит в глубоком недоверии к себе и ко всякой добродетели. В конце концов и здесь “вера делает блаженным”! — а не хорошенько заметьте это, добродетель!

Идеал и вещество.

У тебя здесь перед глазами превосходный идеал, но представляешь ли и ты собою такой превосходный камень, чтобы из тебя можно было бы изваять этот божественный образ? И не есть ли — без этого — весь твой труд варварское изваяние? Хула на твой идеал?

Опасность в голосе.

С чересчур громким голосом в глотке почти невозможно иметь тонкие мысли.

Причина и следствие.

До того как наступит следствие, верят в другие причины, чем после его наступления.

Моя антипатия.

Я не люблю людей, которые, чтобы вообще оказать влияние, должны лопаться, как бомбы, и поблизости от которых вечно пребываешь в опасности потерять внезапно слух — или и того больше.

Цель наказания.

Наказание имеет целью улучшить того, кто наказывает, — вот последнее убежище для защитников наказания.

Жертва.

О жертве и жертвоприношении жертвенные животные думают иначе, чем зрители: но им никогда не давали и слова вымолвить об этом.

Пощада.

Отцы и сыновья гораздо больше щадят друг друга, чем матери и дочери.

Поэт и лгун.

Поэт видит в лгуне своего молочного брата, у которого он отнял молоко: так тот и остался, жалкий, и не снискал себе даже чистой совести.

Викариат чувств.

“И глаза имеют, чтобы слышать”, - сказал один старый исповедник, став глухим; “а среди слепых тот — царь, у кого самые длинные уши”.

Критика животных.

Боюсь, что животные рассматривают человека как равное им существо, которое опаснейшим для себя образом потеряло здравый животный ум, — как сумасбродное животное, как смеющееся животное, как плачущее животное, как злосчастнейшее животное.

Естественные.

“Зло всегда производило большой эффект! А природа зла! Посему будем естественны!” — так в глубине души заключают великие эффектолюбцы (Effekthascher) человечества, которых слишком часто причисляют к великим людям.

Недоверчивые люди и стиль.

Мы говорим самые сильные вещи просто, предполагая, что окружающие нас люди верят в нашу силу: подобное окружение воспитывает “простоту стиля”. Недоверчивые говорят выразительно: недоверчивые поступают выразительно

Ошибка, осечка.

Он не может владеть собою — и отсюда заключает женщина, что им легко овладеть, и расставляет вокруг него свой аркан; бедняжка, вскоре она будет его рабой.

Против посредников.

Кто хочет посредничать между двумя решительными мыслителями, отмечен посредственностью: у него нет глаз для того, чтобы видеть единственное в своем роде; неразборчивость на лица и уравниловка — признак слабого зрения.

Упрямство и верность.

Он из упрямства крепко держится чего-то, что теперь стало для него совершенно ясным, — и это он называет “верностью”.

Нехватка молчаливости.

Все его существо неубедительно, — это происходит оттого, что он ни разу не промолчал ни об одном хорошем поступке, который он совершил.

“Основательные”.

Тугодумы познания полагают, что медлительность свойственна познанию.

Сновидения.

Снится — или ничего, или что-то интересное. Нужно учиться и бодрствовать так же: или никак, или интересно.

Опаснейшая точка зрения.

То, что я сейчас делаю или допускаю, столь же важно для всего грядущего, как и величайшее событие прошлого: в этой чудовищной перспективе воздействия все поступки оказываются одинаково великими и малыми.

Утешительная речь музыканта.

“Твоя жизнь не звучит для людских ушей: для них ты живешь немой жизнью, и вся тонкость мелодии, вся нежная решительность в последствиях или намерениях ускользает от них. Правда, отсюда не следует, что ты пойдешь по широкой улице с полковой музыкой, — но это не дает никаких прав добрым людям говорить, что твоему образу жизни недостает музыки. Имеющий уши, да слышит”.