Цезарь Каскабель (иллюстр.) - Верн Жюль Габриэль - Страница 50

• Предыдущая
• 50/74
• Следующая

И они подробно рассказали о деталях здешнего образа жизни. Их поселили в узкой и мрачной снежной яме и предоставили свободу передвижений, но в то же время не спускали с них глаз. Одежда превратилась в лохмотья, питались они только привычной для туземцев едой, которая их никак не устраивала. Ко всему прочему они предполагали, что с наступлением весны надзор станет гораздо строже.

— Тогда будет достаточно завладеть рыбачьей лодкой, чтобы добраться до континента, поэтому туземцы станут более недоверчивыми и, наверное, запрут нас в какой-нибудь норе.

— Но, — возразил господин Серж, — лето ведь настанет только через четыре-пять месяцев; и что ж, сидеть и ждать?

— А вы знаете, как удрать отсюда? — живо поинтересовался Ортик.

— Пока нет, — вздохнул господин Серж. — Но время есть, и, разумеется, мы придумаем, как помочь друг другу… Мне кажется, вы вдоволь настрадались, друзья мои, и если мы можем быть вам полезными…

Моряки поблагодарили господина Сержа, однако в их голосах не слышалось заискивания. Вот разве только, время от времени, помочь им с едой, они будут очень признательны. Больше они ничего не просили, пожалуй, лишь пару теплых одеял. Но жить вместе — нет! Они предпочитали оставаться в своей яме, правда, обещая навещать своих новых знакомых.

Господин Каскабель и Сергей Васильевич простились с моряками. Хотя они не внушали симпатии, это совсем не значило, что надо отказать им в помощи. Потерпевшие бедствие должны оказывать друг другу содействие. Поэтому по мере возможности они постараются облегчить морякам жизнь, а если представится случай уйти с острова, господин Серж о них не забудет. Все-таки земляки…

Прошло две недели. Труппа постепенно привыкала к новой жизни. Каждое утро — вынужденная аудиенция у туземного государя; приходилось терпеть его настоятельные напоминания о выкупе. Он гневался, угрожал, призывал в свидетели своих идолов… Не для себя, для богов он требовал дань.

— Гнусный мошенник! — возмущался господин Каскабель. — Сначала верни наши деньги! А там посмотрим!

В общем и целом, будущее внушало опасения. Он вполне мог в любой момент выполнить свои угрозы, этот Чу-Чук, или «Душка», как прозвал его господин Каскабель, хотя это ласковое, дружеское обращение «шло ему, как соломенная шляпка белокурому англичанину!».

Все свободное время Цезарь ломал голову, как бы сыграть с «императором всея Котельного» какую-нибудь злую шутку. Но какую? Все его усилия оказывались напрасными. Он спрашивал себя, а варит ли еще его котелок? И правда, человек, которому пришла такая красивая, смелая, но достойная сожаления идея — возвращаться из Америки в Европу через Азию, недалек от истины, считая себя не умнее мартышки!

— Да нет же, Цезарь, нет! — твердила Корнелия. — Ты еще придумаешь какой-нибудь изящный трюк! Забудь обо всем, и решение само придет тебе в голову!

— Ты так считаешь?

— Я уверена!

Ну, разве не трогательна безграничная вера госпожи Каскабель в гений своего мужа, даже несмотря на злосчастный проект путешествия!

Кроме того, рядом находился господин Серж, который всегда стремился ободрить унывающих. Он неоднократно пытался заставить Чу-Чука отказаться от необоснованных претензий, но безуспешно. Наоборот, вождь становился все более нетерпеливым. Впрочем, согласись он вернуть свободу Каскабелям, семейство не смогло бы покинуть остров в разгар зимы, при морозах в тридцать — сорок градусов.

Наступило двадцать пятое декабря; Корнелия решила с блеском отметить Рождество. Блеск означал всего-навсего более вкусный и обильный, чем в будни, обед, когда можно выложить на стол все запасы. Поскольку хватало и муки, и риса, и сахара, великолепная хозяйка мастерски соорудила гигантский сладкий пирог, успех которому заранее обеспечен.

Русских моряков также пригласили на праздничный пир, и они в первый раз вошли внутрь «Прекрасной Колесницы».

Как только один из них заговорил (тот, которого звали Киршев), его голос изумил Кайетту до глубины души. Ей показалось, что она его где-то слышала. Но где, никак не могла вспомнить.

Впрочем, ни Корнелия, ни Наполеона, ни Клу не обращали внимания на моряков, казалось, неловко чувствовавших себя в такой компании.

В конце трапезы по просьбе Ортика господин Серж поведал о приключениях семейства Каскабель на Аляске. Он рассказал, как попал к ним полумертвым после покушения на его жизнь сообщниками банды Карнова.

Будь в «Колеснице» освещение поярче, все увидели бы, как моряки обменялись встревоженными взглядами, когда речь зашла об этом преступлении. Но деталь осталась незамеченной, и, вдоволь угостившись пирогом, который обильно орошался водкой, Ортик и Киршев откланялись.

Едва они вышли наружу, как один из них заметил:

— Вот так встреча! Это тот самый русский, которого мы подстрелили на границе, и та самая индианка, что помешала нам его прикончить…

— И ограбить! — добавил второй.

— Да! Забрать кучу рублей, что теперь в лапах Чу-Чука!

Итак, мнимые моряки на самом деле оказались душегубами банды Карнова, чьи злодеяния держали в страхе весь Запад Америки. После промашки с господином Сержем, которого они не разглядели в густой темноте, им удалось добраться до Порт-Кларенса. Через несколько дней они украли лодку и попробовали переправиться через Берингов пролив; но их унесло течениями, и, сотни раз избежав гибели, они прибились к главному острову Ляховского архипелага, где и стали пленниками Чу-Чука.

Таково было положение господина Сержа и его товарищей к первому января 1868 года. Мало того что их держали в плену жители Новосибирских островов, им еще грозило неприятностями присутствие Ортика и Киршева. Кто знает, не захотят ли злодеи как-нибудь воспользоваться неожиданной встречей? К счастью, они не ведали, что путник, на которого они напали на границе Аляски, являлся на самом деле не кем иным, как графом Наркиным, политическим заключенным, сбежавшим из Якутского централа[160], и что господин Серж и есть тот беглец, который теперь пытается вернуться в Россию с труппой ярмарочных артистов. Если бандиты пронюхают, что к чему, они без колебаний воспользуются этим секретом и примутся шантажировать графа, а то и просто сдадут его русским властям в обмен на собственное помилование или вознаграждение. А вдруг тайна, которая известна только супругам Каскабель, случайно раскроется?

Пока же Ортик и Киршев жили по-прежнему отдельно, хотя твердо решили при первом удобном случае бежать с острова вместе с экипажем «Прекрасной Колесницы».

Каждый ясно себе представлял, что сейчас не время что-либо предпринимать. Стужа разыгралась так, что выдыхаемый пар оседал коркой инея на бороде, усах и кромке капюшона. Столбик термометра опускался иногда до сорока градусов! Даже в безветренную погоду трудно вынести такой мороз. Корнелия и Наполеона не осмеливались высунуть нос из «Прекрасной Колесницы», да, впрочем, им этого никто и не позволил бы. Поэтому дни без солнца, а вернее, круглосуточные ночи казались им нескончаемыми!

Правда, Кайетта, привыкшая к суровым зимам Северной Америки, не боялась бросить вызов космическим морозам. Не стеснялись холода и туземные женщины. Они занимались своими обычными хозяйственными делами в оленьих дубленках и меховых шалях, в пуховых чулках и мокасинах из тюленьей кожи, в шапках из собачьего меха. Из-под их одеяний торчал только кончик носа — впрочем, вряд ли об этом кто-либо сожалел.

Сергей Васильевич, господин Каскабель, его сыновья и Клу-де-Жирофль, как следует закутавшись в теплые шубы, ежедневно наносили вынужденный визит Чу-Чуку, а также захаживали к русским морякам, которым подарили теплые одеяла.

Жители Новосибирских островов выходят на улицу без колебаний при любой погоде. Они охотятся на поверхности бескрайних равнин, где хозяйничает мороз, утоляют жажду снегом, питаются мясом животных, которых им удается подстрелить по пути. Их легкие сани, изготовленные из челюстей, ребер и усов кита, ставятся на полозья. Перед выходом в дорогу туземцы намораживают слой льда на полозья, орошая их водой. В сани впрягают оленей. По деревне разгуливали собаки самоедской породы, похожие на волков. От своих предков они в полной мере унаследовали неукротимую ярость; необычайно высокие в холке собаки имели густой мех черно-белого или желто-коричневого окраса.

• Предыдущая
• 50/74
• Следующая