Судьба доктора Хавкина - Поповский Марк Александрович - Страница 21

Лондон, куда черная смерть добралась 1 августа 1348 года, отдал ей в жертву 100 тысяч жизней. За 7 месяцев умерла половина жителей Польши.

В середине XIV столетия чума опять вернулась на Русь; она навестила Рязань, Москву, Коломну, спустилась вниз по Дону и Волге и исчезла в тех самых местах, откуда начала свое роковое шествие. «Некотории же реша, — писала тогда Псковская летопись, — тот мор пошел из Индейской земли, от Солнечна града».

Папе Клименту VI был сделан доклад, из которого явствует, что во всем мире от чумы в XIV веке погибло более 40 миллионов человек. Из них 25 миллионов — европейцы.

Впрочем, черная смерть не ушла из Европы окончательно. Она появлялась вновь и вновь в течение XIV–XVI веков.

Особенно пышный пир чума справила в начале XVII столетия. В одной только Москве в 1602 году на казенный счет было похоронено 127 тысяч человек. Дьяк Мошнин, составитель «Росписи живым и мертвым», доносил царю Алексею Михайловичу, что «четверть домов боярских, окольничьих, думных дворян и дьяков в Москве вымерло без остатка». Народ в панике бежал из города, несмотря на «заставы крепкие», и разнес заразу по всей России. Спустя 50 лет черные крылья чумы снова нависли почти над всеми крупными городами страны.

Восемнадцатый век оставил девятнадцатому в наследство эпидемию чумы в Африке, Сирии и Константинополе. Хотя в общем в век пара, прославившийся холерными пандемиями, чума как будто щадила человечество.

Наступившее затишье показалось некоторым медикам полной победой над черной смертью. «В наше время русскому человеку надо быть рогатой скотиной или свиньей, чтобы заболеть чумой. Homo sapiens благодаря современной культуре совсем потерял способность заражаться чумой», — заявил в 1874 году профессор Военно-медицинской академии Равич. А осенью 1878 г. в большом селении Ветлянке на Нижней Волге вспыхнула чумная эпидемия, унесшая 445 жизней — четверть жителей. Шесть лет спустя чума появилась на юге Китая, в Кантоне (Гуанчжоу) и в Гонконге (Сянган). Китайский император, чтобы подсчитать количество жертв, обратился с запросом к гробовщикам, и они сообщили, что за время эпидемии продали более 60 тысяч гробов.

«Наука потеряла престиж и надолго потерпела поражение», — писал в 1895 году по поводу событий в Гонконге католический писатель Брюнетьер. Но в век расцветающей бактериологии зловещее карканье черных ряс прозвучало как анахронизм. Гонконг стал не только очередной ареной трагедии бессильного перед чумой человечества, но и местом, где наука сделала первый успешный шаг к познанию сути этого бедствия. Посланец Пастеровского института Иерсен и японский профессор Кита-зато поймали и рассмотрели, наконец, убийцу миллионов — чумного микроба — короткую, широкую палочку с закругленными краями. Таких бацилл оказалось очень много в бубонах — паховых железах заболевших чумой. Там же в Гонконге ученые обратили внимание на мор среди крыс, который возник за две-три недели до эпидемии.

Древняя мрачная тайна, тысячелетиями окружавшая чуму, постепенно начала раскрываться. Иерсен занялся приготовлением противочумной сыворотки. Однако когда в июле 1896 года чума сделала очередной головокружительный прыжок и появилась в Бомбее, болезнь еще не умели ни останавливать, ни лечить. Кстати, в Бомбее подобная эпидемия уже бывала. Она посетила город в 1690 году. Незадолго до того его захватили португальцы. Чума превратила лагерь европейцев в пустыню. Из 1800 колонизаторов в живых осталось 50.

О том, что произошло этим летом в Бомбее, Хавкину рассказали в медицинском департаменте Калькутты. Газеты, по указанию правительства, упорно «не замечали» распространения чумы в 800-тысячном городе. А между тем в июле на восточном берегу острова, где раскинулся Бомбей, в тесных и грязных кварталах бедноты врачи наблюдали несколько непонятных заболеваний, быстро кончавшихся смертью. 15 августа заболело еще два человека. Медики констатировали высокую температуру и признали воспаление легких. Через двое суток больные умерли. Эта смерть заставила задуматься местных врачей. Им удалось выяснить, что болевшие недавно вернулись из поездки в другой город, где общались с торговцами чаем из Кантона, и что в лавках кантонских купцов подохло немало крыс. Казалось бы все ясно — завезенная из Китая чума с крыс перебралась на товары, а затем и на человека… Но сигнал явной опасности никого не насторожил. Прошло еще 40 дней, прежде чем бомбейский врач Вигас окончательно установил; в Бомбее чума. Однако и после этого колониальные власти, опасаясь расстройства международной торговли, идущей в основном через бомбейский порт, продолжали замалчивать все разрастающуюся эпидемию. Даже тогда, когда в густонаселенных домах докеров и рабочих текстильщиков заболевало по 10–12 человек и более половины из них умирало, англо-индийские чиновники на официальный запрос русского правительства отвечали, что «чума существует в легкой форме, распознаваемой лишь с помощью микроскопического анализа». Это писалось в то время, когда в городе каждый месяц насчитывали две с половиной тысячи жертв эпидемии.

Из — за того, что факты не получали огласки, среди жителей Бомбея распространялись самые нелепые слухи. Некто Соломон Иджи, выдававший себя за «святого», объявил о приближении роковой даты Магастами, с которой начнется якобы золотое тысячелетие. К этому сроку мир с помощью чумы будет очищен от всех грешников и вершителей беззакония. Напуганные предсказанием 400 тысяч человек, почти половина жителей города, бежали на материк, не задумываясь, видимо, над тем, почему болезнь, которая так свирепствует в домах тружеников индийцев, обходит европейские кварталы, почти совсем не трогает главных «вершителей беззакония».

Среди первых 10 тысяч случаев чумы в Бомбее на район Эспланады, населенный белыми, пришлось всего 23 заболевания и две смерти. А в соседних индийских районах заболело и умерло за то же время в 10–20 раз больше.

Жители не доверяли больше ни врачам, ни чиновникам. Они перебирались через плотины, соединяющие остров с материком, отплывали на пароходах в сторону Карачи и на юг Индостана, а то и просто уходили пешком куда глаза глядят, унося на спине узлы с немудреными пожитками. Беспорядочное бегство десятков тысяч обезумевших от страха людей заставило правительство задуматься. И среди первых предпринятых Калькуттой административных мер была командировка Хавкина на борьбу с чумой.

Он прибыл в Бомбей 7 октября 1896 года. Город пустел на глазах. Улички туземных кварталов совсем обезлюдели. Закрылись лавки и базары. Бежала прислуга. Многие европейцы вынуждены были перебраться в гостиницы.

В ближайшие сутки Хавкину отвели лабораторию в Центральном медицинском колледже. Помещение состояло из одной комнаты и веранды, штат — из писца и трех технических сотрудников. Поселился руководитель лаборатории в том же колледже. Скромность обстановки едва ли его беспокоила. «Не мраморные вестибюли создают величие ученого, а его душа и ум», — сказал почти 40 лет спустя создатель пенициллина Александр Флеминг. Для Хавкина эта истина была ясна с первых его шагов. Веранду быстро заполнили клетки с крысами и кроликами; в комнате появились столы с рядами пробирок и колб. На третий день в лаборатории начались опыты.

Хавкин приехал в пораженный чумой город с готовым планом действий. В то время как его бывший коллега по Институту Пастера врач Иерсен предпринимал попытку лечить чуму противочумной сывороткой, биолог Хавкин изыскивал средства, которые бы защищали здоровых и предупреждали распространение инфекции. Бактерирлог исходил при этом из той же пастеровской предпосылки, которая породила противохолерную вакцину: если ввести в тело здорового человека немного ослабленных или убитых возбудителей болезни, организм выработает сопротивительные вещества против внедрившейся инфекции. Возникнет иммунитет, невосприимчивость, даже к сильным дозам живых и активных возбудителей.

Однако одно дело теория, другое дело предохранительная вакцина от чумы, которую никто никогда прежде не изготовлял. Бесконечное число вопросов встало перед ученым. Как это ни странно, микроб чумы, погубивший миллионы людей, оказался существом на редкость хрупким и слабым. Потребовалось немало труда, чтобы сохранить его для исследований. Таким образом, прежде чем научиться убивать чуму, Хавкину пришлось придумать средство для ее сохранения и размножения. Ему удалось в конце концов установить, что чумная палочка не плохо растет в обычном мясном бульоне. А чем ослабить микроб, чтобы превратить его в вакцину?