Судьба доктора Хавкина - Поповский Марк Александрович - Страница 26

Члены муниципалитета доктора Кавасджи Хармусджи и Катрак, Фазубхой, Виерам и другие единодушно согласились открыть в городе как можно больше противочумных пунктов. Совещание обратилось к представителю правительства с просьбой помочь населению в получении противочумной прививки, обратиться ко всем врачам города с письмом, «рекомендующим им всячески способствовать распространению прививок мистера Хавкина». И, наконец, «опубликовать на местных наречиях и распространить по городу результаты проверок системы мистера Хавкина».

Пусть не посетует читатель за пространные цитаты из газет и официальных отчетов. Но ведь это подлинные документы признания, подлинные свидетельства того, что год войны с чумой и человеческими предрассудками не прошел для ученого напрасно. Подумайте, как нелегко исследователю из чужой страны добиться уважения и доверия в чужом огромном городе, где живет почти миллион человек, разобщенных различием языков, вер, каст. Политические, экономические, религиозные противоречия переплелись здесь в сложнейший тугой узел, который, казалось, не развязать за века. И вот в этом водовороте страстей Хавкин завоевывает тысячи сердец. Он делает это не с помощью политической демагогии, не с помощью подкупа, лицемерия и обмана. Сила воли, сила характера и науки — вот единственные средства, которые помогают ему обрести любовь индийцев. Даруя людям самое дорогое — жизнь, ученый ничего не хочет лично для себя. Он по-прежнему живет в небольшой комнатке рядом с лабораторией, и, будучи видным правительственным чиновником (бактериолог Индийского правительства!), ходит по городу пешком, потому что отдал полагающуюся ему для разъездов лошадь для нужд лаборатории, где проводят опыты с противочумной сывороткой. Неужели повесть о такой судьбе покажется кому-нибудь слишком длинной?

Шел к концу тысяча восемьсот девяносто восьмой год, год нелегких, ко заслуженных побед маленькой лаборатории. Впрочем, она уже перестала быть маленькой. Один крупнейший богач Индии, прививший в самые первые дни эпидемии шестьсот своих слуг и убедившийся в пользе прививок, предоставил в распоряжение бактериолога одну из своих дач.

В июле закрылся окончательно себя скомпрометировавший Чумной комитет, и генерал Гетакр вернулся к более привычным для него занятиям гарнизонного командира. Зато по всему городу начали открываться прививочные пункты, которых в середине года стало свыше полусотни. Немногочисленные статьи, которые Хавкин публиковал в индийских газетах и журналах, с огромным интересом читали и в Европе. Бомбейский бактериолог мог рассказать уже о 82 тысячах случаев прививок. За всю историю бактериологии еще не было вакцинатора, который облагодетельствовал бы столько людей.

Чума отползает, как раненый, но еще сильный зверь, рыча и огрызаясь. Кажется, ока мстит осадившим ее логово медикам. В Бомбее погиб от чумной пневмонии доктор Манзер. От него заразилась сиделка. В Вене, в лаборатории, где изучают чуму, умер служитель Бариш. Затем погибли приставленная к нему сиделка и лечивший его доктор Мюллер. В Лиссабоне врач Камара Пестана заразился, вскрывая труп чумного. Смерть последовала через неделю.

Хавкин, целыми днями работавший в чумных очагах, рисковал заразиться, может быть, более, чем кто-нибудь другой. Он не отказывался прививать в кварталах, где эпидемия убивала людей через одного. В значительной степени эту смелость придавала ему вера в спасительный эффект вакцины. Год спустя корреспондент «Ньюс кроникл» спросил приехавшего в Лондон бактериолога:

— А сами вы не болели чумой?

— Однажды у меня распухли железы, — признался Хавкин. — Но это скоро прошло.

— Чума не одолела вас благодаря действию вакцины?

Хавкин улыбнулся.

— Как знать… — И тут же добавил: — Да, думаю, что так! Ведь в Бомбее не умер от чумы ни один привитый нашей вакциной европеец. Ни один!

Осенью 1898 года Бомбейский врачебный союз, объединяющий несколько сот врачей индийцев, обсудил деятельность Хавкина. Долгое время медики «не замечали» успеха вакцинации, а некоторые даже уговаривали своих пациентов «не травить» себя «английской заразой». Откровенно говоря, врачи индийцы вначале видели в Хавкине конкурента. Однако, когда выяснилось, что от чумы не спасает решительно ни одно из лекарств, известных со времен «Яджурведы»[5], они смирились. И тогда союз вынес решение, обязательное для каждого, кто занимается врачеванием на территории Бомбея. «Ввиду благоприятных наблюдений над предохранительным действием прививок господина Хавкина, следует настоятельно советовать эти прививки, как весьма надежную охрану против чумы». Так сдался последний оплот противников вакцины.

А Хавкин с группой ассистентов все еще торопится туда, где недельный отчет показывает наибольшее число смертей: летняя резиденция бомбейского губернатора город Пуна, глухая деревня в княжестве Барода, тюрьма в Дхарваре… Вакцину, оберегающую от чумы, так же как ту, что спасала от холеры, получают без разбора все, кто в ней нуждается: арестанты и крестьяне, солдаты и генералы, приехавшие на отдых аристократы и их слуги.

Декабрь. Вакцина одолела уже все барьеры, взяла все призы. Еженедельно тысячи доз «лимфы» вывозят из Бомбея в Англию, Францию, Португалию. Чума нет-нет да и мелькнет то в Лиссабоне, то в Марселе, то в Опорто. Однако с тех пор как у врачей появились ампулы с «лимфой Хавкина», атаки «черной смерти» стали уже не так страшны. В английских специальных журналах возник новый термин — haffkinize «хавкинизация». Бомбейская городская администрация вынесла мистеру Хавкину благодарность. Королева Виктория пожаловала его орденом Кавалера Индийской Империи. Но последний день 1898 года принес ученому еще одну и, может быть, самую большую радость.

Вечером 31 декабря в лабораторию зашел русский доктор Владимир Петрович Кашкадамов, присланный на смену Левину и Вигуре. Кашкадамов, уже несколько месяцев живший в Индии, с искренней симпатией относился к своему знаменитому земляку. В его «Письмах из Бомбея», которые еженедельно печатала выходившая в России «Больничная газета имени Боткина», немало проникновенных строк, посвященных научному подвигу Хавкина.

Но в этот вечер Кашкадамов пришел с весточкой из России. Он только что получил письмо от Александра Федоровича Вигуры, недавно добравшегося до дома. Среди прочих российских новостей, Вигура сообщал, что при Институте экспериментальной медицины в Петербурге создана чумная лаборатория. Ее поместили на изолированном островке возле Кронштадта в разоруженном форте «Александр Первый». В толстостенных каменных казематах, где недавно еще стояли пушки, теперь изготовляют противочумную сыворотку и «лимфу Хавкина». Первое боевое крещение лаборатория уже получила. В конце нынешнего года эпидемию легочной чумы обнаружили среди жителей высокогорного селения Анзоб, неподалеку от Самарканда. Пока врачи добрались до Анзоба из 387 жителей в живых осталось 150. Прививки «лимфы Хавкина», лечение сывороткой и санитарные меры спасли остальных от верной смерти. «Что бы ни случилось с „лимфой Хавкина“ в будущем, — писал Вигура, — имя этого неутомимого исследователя навсегда останется памятно в науке, как имя человека, спасшего многие и многие жизни».

…Бомбейский декабрьский вечер благоухает цветами. За окнами лаборатории роскошествует похожая на русский май индийская зима. Но мысли двух уроженцев России далеко. Там на Севере за хребтами Гималаев гигантская страна готовится встретить новый 1899 год, последний год XIX столетия. Наверное, в Москве стоит мороз и тихо падает новогодний снежок. Свинцовые балтийские волны, застывая на ходу, бьются в глухие стены чумного форта, а над мазанками Анзоба, где остались зимовать врачи-наблюдатели, свистит высокогорный ветер.

Нужны недели, чтобы добраться от Бомбея до Туркестана — и оттуда до Петербурга. Но для дум человеческих нет расстояний. И если бы мысль могла зажигать огни на своем пути, они неминуемо вспыхнули бы в тот новогодний вечер и в мрачных казематах чумного форта, и в домах высокогорного селения, и на улицах черноморского города-порта. Бывают же такие чудесные вечера, когда от Бомбея до России — один шаг…