Джубал Сэкетт - Ламур Луис - Страница 1

• 1/69
• Следующая

Ледяной ветер свистел и бесновался на горе Висящей Собаки, а я даже не мог мечтать о таком благе, как маленький костерок. Где-то рядом, выжидая, притаился неведомый враг. Огонь рассекретил бы мое укрытие.

Вчера утром, оглянувшись на ходу, я заметил, как испуганный олень большими прыжками пересек луг. Позже, сразу после восхода солнца, позади меня внезапно вспорхнули птицы. Кто-то шел по моим следам.

Закутавшись в теплое шерстяное одеяло, я свернулся калачиком возле ствола поваленного дерева за небольшим холмиком, поросшим кустарником. Ветер гулял над моей головой, за его шумом я боялся не услышать, как подкрадывается мой преследователь. Он мог залечь здесь, выжидая, чтобы убить меня.

Я, Джубал Сэкетт, находился в одном дне пути от своего дома, расположенного на берегу Охотничьей бухты в предгорьях Нантахалья, близ горы Чанки-Гэл.

Все известные мне белые противники остались за морем.

А единственными краснокожими врагами были индейцы большого воинственного племени сенека, входившего в состав союза ирокезов. Наши отношения испортились после того, как мы подружились с племенем катоба, которое враждовало с ними. Жили они к северу за рекой Хадсона, и едва кто-нибудь из них забрел бы так далеко от родных вигвамов в одиночку в столь неподходящее время.

Однако потенциальным врагом мог оказаться любой незнакомец, поэтому мудр тот путешественник, который всегда настороже.

Я старался ничем не выдать своего присутствия, но тот, кто шел за мной, умел хорошо читать следы и, по-видимому, являлся искусным охотником и смелым воином. Такого врага приходилось особенно остерегаться, поскольку мне совсем не хотелось расставаться со скальпом. Ведь моя жизнь только-только начиналась.

Что за странная необходимость влекла меня на запад, в эту пустынную дикую страну?

Позади осталась семья, дом и все, чем я мог стать; путь вперед преграждали безымянные реки и болота, горы и леса, а дальше за ними простирались прерии, огромные, покрытые травой пространства, о которых мы только слышали, но ничего не знали. То немногое, что до нас доходило, мы почерпнули из рассказов индейцев, которые, если заставляла сильная нужда, приходили сюда охотиться в изобилующие дичью места, но избегали оставаться на этой земле и всегда возвращались домой. Когда дули пронизывающие ветры, индейцы не покидали своих костров и сидели сгрудившись вокруг них, с беспокойством вглядываясь в ночь. Какие тайны они скрывали здесь, чего остерегались, мы не ведали.

Почему в крае, изобилующем всякой живностью, лугами, лесами, ручьями, никто не жил? Чьи могильные холмики встречались на склонах гор? Когда и кто построил каменный форт, разрушенный и теперь зарастающий кустарником? Что за ужасное и позорное событие свершилось здесь, если несколько поколений индейцев боятся этой страны?

Существовала легенда о белых бородатых людях, которые очень давно пришли и поселились по берегам рек. Всех их истребили. Одни утверждали — чероки, другие — шайены. Но ни то, ни другое не достоверно, ибо основано лишь на воспоминаниях, передававшихся из уст в уста, а каждый рассказчик, как известно, блюдет свой интерес.

Ходили подобные слухи и о темнокожих людях, которые якобы внешне не похожи ни на индейцев, ни на африканцев и живут отчужденно в уединенных долинах, руководствуясь странными обычаями. Кроме слухов о них, до нас ничего не доходило, так как их долины расположены слишком далеко от наших. В задачу моей экспедиции не входило разгадывать их тайны. Я искал эту землю.

Мой отец, Барнабас, прибыл в эту заокеанскую страну из Англии, где родился. Я был третьим сыном в семье. Мои старшие братья Кин Ринг и Янс поселились среди холмов, а младший, Брайан, и единственная наша сестра Ноэлла вернулись с матерью в Англию, где Брайан посвятил себя изучению права, а сестра рассчитывала получить образование и воспитание в более цивилизованной стране, чем эта. Не думаю, что когда-нибудь снова увижу их или услышу что-нибудь о них, — разве что ветер принесет издалека какую-то весточку.

В семье меня прозвали Чужаком; внешне я имел сходство с родными, но и отличался от них заметно. Мы с братьями любили друг друга, однако меня ждал удел одиночки и скитальца. Не случайно я отправился в страну, дорога назад из которой для многих оказалась заказана.

Из членов моей семьи лучше всех меня понимал отец, в котором, как и во мне, наряду с большой физической силой и необычайным боевым духом уживались поэтичность и мистицизм.

Я никогда не забуду последнего вечера, проведенного вместе с ним. Каждый из нас понимал, что это действительно последний вечер. И Лила, приготовившая нам ужин, тоже знала. Лила — валлийка, жена Джереми Ринга, старого друга моего отца. До отъезда из Англии она была служанкой моей матери.

Отец, Лила и я обладаем особым даром. Некоторые называют его внутренним зрением, ясновидением. Так или иначе, но мы, все трое, часто представляем то, что должно произойти. Иногда картина очень четкая, но чаще она является в виде каких-то плавающих проблесков, будто сквозь туман или облака. Этим даром наделены в какой-то степени все члены нашей семьи, но мы — больше других, хотя я не часто пользовался им, мне не хотелось угадывать, что должно случиться.

Но как и когда умрет мой отец, я знал, знал об этом и он, когда мы говорили с ним в последний раз. Близость смерти он принимал как саму жизнь и предвидел, что погибнет с оружием в руках, померявшись силой с врагами. Он предпочел такой конец.

В ту ночь мы расстались, обменявшись крепким рукопожатием и посмотрев друг другу в глаза, сознавая, что видимся в последний раз.

Память о нем я буду хранить всю жизнь. И где бы он ни был, он всегда будет знать, что где-то далеко на западе его сын, его кровь, идет один дикими тропами, чтобы открыть новую страну для тех, кто последует за ним.

Меня разбудил слабый стук дождевых капель, и я пошевелился в одеяле, аккуратно свернутом наподобие конверта. Близился рассвет. В укрытии, где я спал, было уютно и сухо, но мою постель отделяло от мокрой земли всего несколько дюймов. Отбросив одеяло, но еще окончательно не проснувшись, я прежде всего убедился, что оружие при мне.

Разровняв свое импровизированное ложе, я взял прутик и нарисовал четыре креста. Краснокожие очень любопытны, и для большинства из них 4 — магическое число. Индейцы всегда верили в колдовство, или, как некоторые говорили, в магию. Я рассчитывал на то, что тот, кто преследовал меня, наткнувшись на этот знак, обязательно удивится, а возможно, даже немного встревожится, станет осторожнее.

Итак, в предрассветный час я спустился с горы, пересек заросли лавра, небольшой ручей и пошел по краю луга, намереваясь выйти на ту дорогу, которую искал.

Почти сто лет назад, поразив мир своей жестокостью, по этому пути прошел Де Сото, оставляя за своей спиной стертые с лица земли поселения. Некоторые старые индейцы сохранили смутные воспоминания о Де Сото, но в ответ на наши расспросы только пожимали плечами. Мы, странствующие по этой земле, знали, что это — не Новый Свет. Термин — лишь образ, сложившийся в умах тех, кто прежде не имел понятия об этой земле.

Скоро я вышел на тропу, проложенную бизонами, которых бродило здесь меньше, чем на Великих Равнинах, но зато тут они были крупнее. Надо сказать, что бизоны были лучшими первопроходцами. Давным-давно они обнаружили все солончаки, перевалы в горах и места для водопоя. Нам, пришедшим сюда позже, оставалось только идти их тропами, самыми удобными и надежными.

Оказавшись на хорошей тропе, я побежал. Мы, живущие в лесах, как и индейцы, часто перебегаем, а не переходим с места на место, чтобы преодолевать большие расстояния там, где мало лошадей и еще меньше дорог.

Мои братья тоже бегали хорошо, но они тяжелее меня и не столь проворны. Несмотря на мою большую физическую силу, я весил на двадцать фунтов меньше, чем Кин Ринг, и на тридцать — чем Янс.

• 1/69
• Следующая