Крылья - Архипкина Екатерина Андреевна - Страница 6

Время шло, а ответ не приходил. Только что-то продолжало упрямо мельтешить у него в мыслях, нашептывая, притягивая ближе к снимку и показывая крохотным пальчиком. «Посмотри, ну посмотри же», - говорило оно. Медведь смотрел, но не видел.

Что же, что у него перед глазами?.. Главное, где он видел это раньше?

Тонкие переплетения хрупких косточек, такой знакомый, до боли знакомый и простой узор… Перекрещения и скрепления, маленькие суставы, суставы побольше, изгибы и наложения… И общее впечатление треугольников. Несколько углов, свернутых в одну ленту, сложенных один поверх другого. Не раз, далеко не раз видел он подобное, но сейчас мозг просто отказывался узнавать то, что лежало перед ним.

О да, Халат понимал, во всяком случае, начал понимать, чему он стал свидетелем. Если он не ошибается – а он крайне редко ошибается – то это будет одно из величайших открытий последнего времени, это его прославит… Главное, успеть записать это все на свое имя, успеть перехватить материал исследования, не дать никому другому наложить на него руку. На него – не на нее. Это для него не девушка, не женщина, да что там – не человек. Это – образец. Это – дорога к признанию.

Углы и изгибы… Разум Медведя начал постепенно работать, двигаться, шевелиться – и лента костей со снимка начала разворачиваться, развиваться, разгибаться перед его внутренним взором.

Теперь, в полураскрытом виде, она даже сильнее напоминала ему что-то, чего он пока не узнавал.

Лента продолжала двигаться, бежать, распускаться – а с ней двигалась и его мысль. Мысль росла, оформлялась, набухала, набирала цвет и форму. Вот она в зачаточном состоянии, вот как эмбрион, свернутая калачиком, прямо как кости перед ним, а вот она распрямляется и становится на свои ноги, превращаясь в нечто взрослое, сознательное, способное ему что-то сказать… О чем-то, что точно так же разворачивается, распрямляется, становится ровным и сильным…

О чем-то, чего у человека при всем том быть не должно…

Медведь судорожно втянул в себя воздух.

Нет, этого быть не могло. Этого быть не должно. Это просто невозможно, немыслимо.

Медведь в одиннадцатый раз отер пот со лба. Нет, жарко ему не было.

Ему было страшно.

7

Ангел смотрела на небо.

Ей было очень больно.

Что бы там в ней не сидело, а вот на месте ему как раз не сиделось. Оно ожило. Задвигалось. Зашевелилось. Заструилось. Оно хотело дышать. Оно хотело наружу. Она чувствовала это и леденела от ужаса.

Ей хватало, по горло хватало уже просто того, что Оно находится в ней, что Оно делит с ней кровь и кислород, что отравляет ее жизнь… Но что же теперь? Оно решило начать сознательное существование? Решило стать мозгом их общего тела, контролировать ее малейшее действие и движение, а то и вовсе лишить способности мыслить?

А может, все не так и страшно? Может, оно хочет уйти? Вылезет себе тихонечко наружу и оставит ее в покое?

Нет. Этого не может быть. Из спины тихонечко не вылезают. Незаметно и безболезненно это явно не пройдет. Такого быть не может.

Но и того, что случилось с ней, тоже быть не может…

Открылась дверь. Медведь и Халат. Они несут снимок в папке, хотят что-то рассказать.

Но Ангел не может слушать. Ангел не хочет слушать. Ангелу больно.

Нечто в ней шевелилось. Она чувствовала, как Оно выныривает из глубин ее плоти, рассекая ее, как воду. Ему было легко. Она же едва не задохнулась. Она покачнулась и чуть не упала с кушетки.

Медведь подхватил ее. Он бледен.

Ангел понимает, что ему тоже непросто…

- Как ты, родная? Не волнуйся, держись, все не так страшно, как кажется…

Он решил, что ей нехорошо от страха. Глупый маленький Медведь… Ангел ничего не боялась. Больше ничего. Ангелу было все равно. Ангелу было больно.

Оно шевелилось.

- Здесь есть экран? Нужно показать ей снимок.

- Зачем? Она, по-твоему, мало нервничает?

- Она должна сама это увидеть, я не смогу иначе объяснить…

Разговор доносился до нее расплывчатым, искаженным, булькающим. Медведь и Халат тоже были под водой. Но они не всплывали, они барахтались вокруг. На поверхность поднималось только Оно. Ангел чувствовала, что Оно уже завидело свет, что Оно тянется к нему, стремится, рвется, ускоряется, подступает все ближе к границе, последней черте, краю – ее коже, его ничто не сможет удержать.

- Вот, я прикреплю к окну, на свет будет видно неплохо.

- Родная, смотри. Эй, эй, посмотри на меня.

Медленно, словно пьяными глазами, взгляд которых едва возможно сфокусировать, Ангел обратилась к Медведю. Он очень хотел ей что-то показать, что-то рассказать, что-то крайне важное, важное для них обоих. Она хотела его услышать, она так хотела его услышать… Но не могла.

Ангелу было больно. Оно шевелилось в ней.

- Милая, смотри. Вот это – твой рентгеновский снимок. Картинка ничем не испорчена, здесь мы согласились. Чего не смогли выяснить ни я, ни мой коллега – так это причины возникновения и характера образования…

Наверное, она с очень тупым, непонимающим выражением лица смотрела на него. Медведь еще немного побледнел. Ему явно было нелегко. Нелегко говорить ей все это, нелегко видеть ее такой… Маленький, глупенький Медведь… Такой смешной, такой заботливый…

- В общем, если говорить проще… То то единственное, в чем мы сошлись, это факт, что у тебя в спине развились лишние кости. Я просто не представляю себе, как они могли оставаться незамеченными в течение всей твоей жизни, но ведь и сами по себе возникнуть и вырасти настолько меньше, чем за неделю они никак не могли, так что это нам еще остается установить…

Он продолжал говорить, но Ангел давно потеряла нить. Она не была уверена, что успела ухватиться за эту ниточку с самого начала. А жаль… Если бы она за что-нибудь держалась, она бы не тонула сейчас там, откуда выплывало Оно.

А Оно выросло… Она не видела, она просто чувствовала, что даже с того момента, как они вышли из дома, Оно увеличилось. Оно набухало… Может, оно знало о предстоящем осмотре и боялось? Хотело защитить себя? Страшилось, что его уничтожат?

Ангел не знала. Но Оно увеличилось.

Медведь не замечал. Горб был горбом, каких бы то ни было размеров, а он сейчас слишком внимательно вглядывался в ее лицо, чтобы попутно измерять Это.

- …в общем, я не знаю, как это объяснить, но я прихожу к одному единственному заключению. Да, это смешно, наверное… Но я просто ничего другого и вообразить не могу…

Оно совсем близко. Оно касается кожи. Слезы навернулись на глаза Ангела. Она больше не могла сдерживать их, она слишком долго старалась выглядеть сильной, так долго – что этих самых сил просто не осталось.

Оно касается кожи…

- Короче так. Сложно это выговорить, но мне кажется, что у тебя там…

Ангел закричала.

Оно начало биться. Оно хотело вырваться, хотело наружу, хотело дышать.

Гора на ее спине заходила ходуном, как вулкан, пляшущий перед извержением.

Кожа натягивалась и опадала по мере того, как Оно шевелилось и словно переползало из угла в угол, ища лазейку, ища проход, которого не было.

Ангел кричала, не переставая. Оно устремилось к краю плеча, резко развернулось, рвануло вниз, к пояснице, в центр, к позвоночнику, снова вверх, снова к плечу… Оно металось, а Ангел кричала.

Она сползла с кушетки, потому что не могла сидеть. Ангел опустилась на пол, царапая пальцами грязный линолеум, пытаясь зацепиться за что-то, чтобы эта боль не унесла ее прочь, чтобы не пропасть, не потеряться…

Оно продолжало свою адскую пляску. Ангел судорожно вцепилась в ножки кушетки. Железная перекладина, крепкая, прохладная… Но она ничем не поможет, никто, ничто не поможет….

Ангел кричала, пальцы еще сильнее сжимали сталь, костяшки побелели, ногти впились в ладони по другую сторону металлической трубки, колени вдавливало в пол с неимоверной силой, с силой, равной которой она еще не видела, с силой, с какой Оно рвалось прочь из нее. Ее словно крошило, истирало в пыль, раздирало пополам, и она ничего не могла с этим поделать.