На крыльях мечты - Майклз Ферн - Страница 19

— Я люблю тебя, Мосс. Я люблю тебя, — прошептала она. И это была правда. Или она любила лишь мечту, дом, семью, их союз и все, что имеет к этому отношение? Как бы то ни было, а Мосс составлял неотъемлемую часть этой мечты.

Со времени тех безмятежных дней, когда она была юной девушкой, безумно влюбленной в своего морского летчика, она многому научилась и сотни раз меняла свое мнение. Но один факт оставался непреложным: она никогда не хотела остаться без него. Она любила его и знала, что всегда будет любить. Узнала, что любовь многолика и многогранна, прекрасна и уродлива, но одна истина всегда останется верной. Она любит его.

Мосс осторожно коснулся губами шелковистого лобика ребенка, прежде чем снова положить в колыбель. Его теплые крупные пальцы нашли руку Билли и сжали ее. Обнявшись, они тихо вышли из детской и по длинному широкому холлу Санбриджа прошли в свою притихшую затемненную комнату.

Сердце Билли трепетало. Каждое ощущение теперь настроено на него, на каждое его прикосновение и движение. Пробуждались ее девическая страсть и восторг, смешиваясь с трепетом и зрелостью женщины. Закрыв за собой дверь спальни, она легко шагнула в его объятия, прижала к себе, всем телом прильнула к мужу и стала осыпать поцелуями жесткие черные волосы на его груди. Она ощущала его запах, чистый и немного терпкий, но в то же время остро сознавала присутствие более сильного мужского запаха. Руки Мосса погрузились в ее волосы. Губы описывали круги возле висков. Как хорошо было находиться в столь тесных объятиях, становясь частью его существа. И нежность Мосса была неторопливой. Он станет обожать ее, ухаживать за ней, и только потом, когда она пожелает, овладеет ею. Своим внутренним взором Билли снова и снова видела тот поцелуй, что запечатлел Мосс на головке ребенка. Нежный и любящий. Теперь он целовал ее именно так. Она сознавала, что своими объятиями он дарит ей защиту и владеет ею; это пробудило долго дремавшие воспоминания о том, как они впервые любили друг друга в ее девичьей спальне в Филадельфии. Тогда он стал ее хозяином, ее учителем и руководителем, а его забота о ее удовольствии и понимание ее неопытности навсегда окружили его ореолом обожания. Именно так он сейчас прикасался к ней, словно она хрупкий цветок, который может сломаться и поникнуть от любого неловкого прикосновения.

Поцелуи, которыми Мосс покрывал ее шею, вызывали восхитительную дрожь, пробегавшую по спине. Когда Билли прикоснулась кончиком языка к основанию его шеи, желание, прозвучавшее в его хрипловатом голосе, нашло отклик в душе Билли. Ожидание будоражило нервы и разогревало кровь.

Это был знакомый ритуал, но и открыть предстояло многое. Билли ласкала гладкую спину Мосса, мускулы и поверхности которой были ей так привычны, но сейчас оказались не менее завораживающими, чем в первый раз. С жадной горячностью прижималась она своим лоном к низу его живота. Он ее муж, и тело его ей знакомо во всех подробностях, но в скрупулезном знании таилась особая притягательность. Хотя комната была затемнена и занавески не пропускали блики приближающегося рассвета, перед ее внутренним взором вставало ясное видение его облика: рисунок поросли волос, те участки, где кожа оставалась гладкой и белой, чувствительной к ее прикосновениям. В этой осведомленности, определенности и привычности таилась радостная уверенность. Прошло время новизны и робкого узнавания. Здесь не оставалось несмелых попыток дать наслаждение, как с Джорданом, зато была безопасность проторенной тропы, дороги, тонко очерченной любовью, а награда, ожидаемая с радостным предвкушением, известна. Это Мосс, ее муж, человек, с которым она делит жизнь.

Мосс овладел ею нежно, любовно; их взаимное удовольствие оказалось сладостным и неспешным, в то время как внутри разливался поток головокружительной чувственности. Вместе с одеждой, снятой его руками, спал и покров настороженности. Значит, так оно и должно быть? Новое начало? Начало, отмеченное рождением их первой внучки? Как это символично, думала Билли. Она почувствовала, как уходит куда-то враждебность, оставляя ее душу чистой, нежной и свежей. Она снова могла любить, могла отдавать себя. С этой мыслью Билли повернулась в руках мужа, в то время как он клал ее на кровать, чтобы затем лечь сверху.

Он хотел ее; физическое свидетельство этого оказалось между ними, давя на ее бедро. Она погладила его бережно и любовно, думая о том, как в течение многих лет мужской орган Мосса стал почти самостоятельной третьей стороной в их любовных забавах. Он никогда не переставал пленять ее, притягивая к себе, провоцируя на поцелуи и прикосновения. Это был показатель ее самой как женщины, как и блеск глаз Мосса, и звуки, слетавшие с его губ.

Он помог ей сесть, крепко поддерживая за бедра, направляя ее движения. Его руки покоились на груди Билли, поглаживали и возбуждали. Потом ладони передвинулись вверх, чтобы погладить ее милый лоб и очертить линию подбородка. Билли повернула лицо в его ладонях, вдохнула свой собственный аромат, смешанный с запахом тела мужа, чувствуя, как кончики пальцев мягко касаются ее губ.

— Иди ко мне, Билли, моя Билли, — прошептал Мосс, привлекая ее к себе, чтобы поцеловать. И тогда она почувствовала влагу на щеках мужа и поняла, что он плачет. Его слезы смешались с ее слезами, а неистовое насыщение их тел было лишь вторичным по сравнению с потребностями их сердец. Бурные чувства захватили Билли, заставили сильнее прильнуть к мужу в попытке дотронуться до его души. Возможно ли это? Эта мечта, от которой она отвратила свое сердце? Может ли любовь открыться вновь? Станет ли она на долгое время частью Мосса, самой драгоценной его частью?

Билли услышала свое имя, слетевшее с его уст, увидела любовь в его глазах. Внутренняя сущность женщины потянулась к возлюбленному через годы разочарований и темноты, чтобы вновь обрести его. Казалось, душа его совсем близко, так близко, ближе легкого дыхания. Но прежде чем она успела дотянуться, душа Мосса ускользнула — остались лишь одиночество и пустота. Билли хотела оплакать свою печаль, но тело призывало вернуться к действительности, ощутить момент удовлетворенной страсти.

Когда все было кончено, она лежала, рыдая в объятиях мужа, прячась от него, согнув спину и уткнув голову в колени.

Мосс целовал мокрые от слез глаза жены и утешал ее, глубоко и удовлетворенно вздыхая. Он знал, что получил удовольствие, так же должно быть и с Билли. Ее тело получило требуемое. А душа? Что же у нее не ладится? Она захлебывалась в рыданиях. Почему ей недостаточно того, что он ее муж, что он заботится о ней, даже любит ее? Почему она требует того, чего он, вероятно, никогда не сможет ей дать? Какая часть ее существа должна требовать, чтобы он так же понимал ее?

— Билли, родная моя Билли, — говорил Мосс, поворачивая жену к себе. Она видела, что слезы блестят в его глазах, потому что рассветные лучи пробивались сквозь занавески. — Не плачь, любимая, — утешал он ее. — Для меня все было чудесно. Никто не может любить меня так, как ты.

«Но люблю ли я тебя, Мосс? — спросила Билли саму себя. — Действительно ли я люблю тебя? А если люблю, то что же будет со мной?»

Мэгги ничего не хотела делать для ребенка. Как только врач разрешил ей вести активный образ жизни, она уезжала верхом при каждом удобном случае. Сет жаловался, что она загубит лучших скакунов в его конюшне. Казалось, ее грубостям и изобретательным проказам не будет конца.

Мягкие уговоры Билли встретили упрямый отказ:

— Я никогда не хотела этого ребенка. Ты хотела, чтобы он у меня был. Вот и заботься о нем! Я даже не хочу знать, дышит ли он одним воздухом со мной!

Все семейство Коулмэнов оказалось в тупике, не знало, что делать, и ждало, что Билли найдет решение проблемы. Они уже не обращали внимания на самые злостные сплетни и стали думать, что ребенок — не помеха. Помеху и проблему представляла собой Мэгги.

Решение трудной задачи — как помочь Мэгги — пришло в разговоре с Тэдом. «Есть, — сказал он, — частная, очень хорошая школа в Вермонте, где занимаются ограниченным контингентом детей, и, хотя в проспектах этого не говорится, они знают, как помочь эмоционально неуравновешенным детям».