Волшебник Колдовского мира - Нортон Андрэ - Страница 2

Все представители светлых сил собрались, чтобы обсудить план отпора грозящему злу. Совет этот созвал Эфутур, и присутствующие являли собой весьма пёстрое сборище странных существ — не то людей, не то животных.

Эфутур выступал от имени зелёных. Справа от него я увидел одного из рентанов, которые могли перевозить на спине всадников и разговаривали человеческим голосом. Это был Шапурн, предводитель опытных воинов. Возле него на камне сидела покрытая радужной чешуёй ящерица. Когтистыми пальцами она держала шнурок, унизанный серебряными шариками, и перебирала их, словно каждый служил напоминанием о какой-то теме, которую необходимо было затронуть при обсуждении.

Рядом сидел человек в шлеме, а справа и слева от него — мужчина и женщина в торжественном церемониальном облачении. Это были Хорван, Крисвита и командующий их войсками Годгар. Возле них расположились Дагона, Кайлан и Каттея. А по соседству, на другом камне — фланнан Фарфар — с покрытым перьями человеческим телом, крыльями птицы и когтистыми лапами вместо ног. Его присутствие на совете было скорее вопросом престижа: я знал, что фланнаны слишком рассеянны, чтобы составить настоящее войско, но они отличные гонцы.

Напротив разместились вновь прибывшие. Среди них выделялось существо с телом птицы и головой зубастой ящерицы, красноватая чешуя на его узкой голове резко контрастировала с сизым оперением тела. Существо то и дело беспокойно хлопало крыльями и вертело головой, оценивающе разглядывая окружающих. Это был предводитель врангов, обитателей горных вершин. Дагона церемонно раскланялась с ним: «Привет тебе, крылатый Форлонг».

А четверо его соседей имели человеческий облик. Как нам сказали до их прибытия, это были потомки древней расы, которые бежали когда-то в горы. Главным среди них был высокий смуглолицый человек, чьи черты свидетельствовали о чистокровном происхождении. Он был молод на вид, но о возрасте этого народа судить всегда трудно: признаки старения проявляются у них только за несколько недель до смерти — если они доживают до старости, что в последнее время бывает довольно редко. Он обладал привлекательной внешностью и хорошими манерами.

А я вдруг почувствовал, что ненавижу его.

Будучи тесно связанными между собой, мы с братом и сестрой в прошлом привыкли не искать большой компании. Когда Каттею у нас отняли, я довольствовался привязанностью к Кайлану. При этом к кому-то из товарищей по оружию я мог относиться с симпатией, к кому-то — с неприязнью, однако никогда раньше не пронзала меня такая сильная ненависть — разве что в бою с карстенцами во время их очередного набега. Но в те минуты я испытывал ненависть скорее к врагу вообще, чем к определённому человеку. А этого горца Динзиля я возненавидел отчаянно, нестерпимо и сам не понимал за что. Это было так неожиданно, что, когда Дагона представила нас друг другу, я даже не сразу смог пробормотать приветствие.

И мне показалось, Динзиль угадал моё состояние, и это позабавило его, как забавляет взрослого поведение ребёнка. — «Но я не ребёнок, — промелькнуло у меня в голове, — и, пожалуй, Динзилю скоро представится случай в этом убедиться».

Представится случай… Глядя в его спокойное красивое лицо, я понял, что меня одолевает не только ненависть, но и мрачное предчувствие, как будто появление этого хозяина гор вот-вот навлечёт какую-то беду на нас всех. Однако я рассудил, что если зелёные пригласили его, значит они видят в нём друга и его прибытие для них — добрый знак. Им ли не знать, откуда может грозить опасность, и, конечно, они не стали бы открывать ворота тому, кто отмечен печатью зла.

Когда мы втроём впервые пересекали поля и леса Эскора, Каттея шутя заметила, что всегда носом чует враждебную колдовскую силу. К сожалению, мой нос ничего не говорил мне о Динзиле, и тем не менее какой-то внутренний страж предупреждал меня об опасности.

Динзиль очень толково говорил на Совете и выказал немалые познания в военном деле. Его спутники время от времени тоже вставляли слово-другое, упоминая о старых заслугах Динзиля перед своими соплеменниками.

Эфутур достал карты местности, искусно изготовленные из сухих листьев, прожилки и расцветка которых служили условными обозначениями. Карты переходили из рук в руки, и все обменивались замечаниями. Форлонг, всполошённо и невнятно квакая, сообщил, что холм, на котором расположены три круга менгиров, таит в себе такую угрозу, что даже пролетать над ним — смертельный риск. Мы отметили опасное место на карте, и она ещё раз прошла по кругу.

Я разворачивал очередную карту, когда меня вдруг что-то толкнуло, и я перевёл взгляд на свою покалеченную правую руку (она давно перестала болеть, и я уже почти забыл о ней, научившись пользоваться ею). Некоторое время я в замешательстве разглядывал свою руку, а потом поднял глаза…

Динзиль! Он смотрел на мои изуродованные пальцы, смотрел и едва заметно улыбался, но от этой улыбки я сразу вспыхнул, почувствовал желание отдёрнуть руку и спрятать её за спину. Но почему? Ведь я получил ранение в честном бою, в этом не было ничего зазорного. И всё-таки Динзиль так смотрел на мои рубцы, что мне стало не по себе. На его лице было написано, что любое уродство — презренно и должно быть скрыто от людей.

Потом он поднял глаза, наши взгляды встретились, и снова я прочитал по его лицу, что он всего лишь забавляется — так иных людей веселит зрелище чужого несчастья. Он заметил, что я всё понял, — и это явно ещё больше развлекло его.

«Нужно предупредить их, — лихорадочно думал я, — предупредить Кайлана и Каттею. Они прочтут мои мысли, разделят мои предчувствия и смутные подозрения и будут начеку. Но чего же именно следует опасаться? И почему?» — Ответа на эти вопросы у меня не было.

Я снова взглянул на карту и стал демонстративно разглаживать её двумя негнущимися пальцами покалеченной руки. Во мне клокотал смертельный гнев.

Наконец Эфутур сказал:

— Необходимо послать представителей к кроганом и фасам.

— Не стоит слишком рассчитывать на них, — заговорил Динзиль. — Раз они до сих пор сохраняют нейтралитет, не исключено, что они и в дальнейшем предпочтут занимать такую же позицию.

Его нетерпеливо прервала Дагона:

— Если они считают, что даже сейчас, когда объявлена война, их нейтралитет может сохраняться, то они просто глупцы!

— Возможно. С нашей точки зрения, — ответил Динзиль. — Их интересы вряд ли противоречат нашим, но они не потерпят никакого нажима. Нам, горцам, доводилось иметь дело с кроганами, и мы знаем — если на них давить, они начнут огрызаться. Поэтому вступить с ними в контакт безусловно нужно, но без нажима и очень аккуратно. После передачи Меча Союза дадим им время собрать свой собственный совет, и не следует выражать недовольство, если они сперва ответят отказом. Борьба только начинается, она будет долгой, и тот, кто на первых порах останется в стороне, может под конец оказаться её участником. Раз уж мы хотим, чтобы они встали под наши знамёна, надо дать им возможность самим сделать выбор, когда придет время.

Эфутур кивнул в знак согласия, остальные вслед за ним тоже закивали. Я не мог затевать с ними спор: это их земля — им и решать. Но я понимал, что очень недальновидно начинать войну, когда кто-то не определил свою позицию, а значит, в любой момент может стать врагом и ударить в слабое место.

— Итак, мы посылаем Меч Союза кроганам и фасам, обитателям торфяных болот, — подвёл итог Эфутур.

— Если только нам удастся их найти! — иронически заметила Дагона. — От них всего можно ожидать. Зато на тех, кто присутствует здесь, мы можем рассчитывать полностью, верно, господин Динзиль?

Он пожал плечами:

— Кто я такой, чтобы ручаться за других? Конечно, собрать всех, кто поддерживает дружеские отношения, — мера необходимая; сейчас важно, с кем и насколько переплетены наши интересы, хотя, возможно, даже давним друзьям нельзя доверять полностью. Я скажу вот что: все силы, на которые можно рассчитывать, находятся в этой тихой Долине; к ним присоединятся ещё те, кого мы приведём сюда позже. Горы будут с вами. Посылайте миссию в низину.