Похищенная - Армстронг Келли - Страница 34

— Что, больно? — злорадничал Лейк. — Ой, умру со стыда. А знаешь, как мне тогда было больно? Представить хотя бы можешь? И ведь не обратишься в больницу, к нормальному врачу. Я нашел какого-то шарлатана, у которого лицензию отобрали…

Я резко перекатилась на спину, застав Лейка врасплох. Сперва он отшатнулся, тут же пришел в себя и целил ногой мне в грудь, но я выпрямилась и вцепилась ему в голень. Когти пропороли ткань джинсов, вонзились в плоть — и я рванула ее, буквально вскрыв Лейку ногу. Он закричал и шарахнулся назад.

— Какого хрена?!

Лейк ошалело глядел на мою руку… которая превратилась в лапу: пальцы и ладонь от человека, шерсть и длинные, как бритва острые когти — от волка. С другой руки свисали наручники: благодаря частичному Преображению запястье стало намного уже.

— Какого хрена?! — повторил Лейк, пятясь к стене.

— Этот трюк знают только в Стае, — сказала я. — Он требует концентрации. Дворняжке вроде тебя и не снилось.

Я быстро надвигалась на него. После секундного колебания он вспрыгнул на меня, и мы повалились на пол. Я пропорола когтями спину Лейка. Дворняжка взвыл и попытался высвободиться. Ухватившись за рубашку врага, я скинула его с себя и поднялась на ноги. В то же мгновение распахнулась дверь, в комнату вбежала Бауэр, за ней Матасуми, Тесс и двое охранников. Все пятеро застыли на пороге. Бауэр кинулась к Лейку.

— Что, черт возьми, здесь происходит?

— Она сама начала, — проскулил дворняжка.

— Вот этого не надо, пожалуйста, — проговорила я.

Рука приняла прежний вид, я даже успела накинуть браслет.

Ксавьер направился к выходу.

— Это он начал, — поправился Лейк.

— Я всего лишь выполнял приказ. — Ксавьер привалился к косяку, засунув руки в карманы. — Кстати, кольцо мое, Пэт. Она все-таки надрала тебе задницу.

— Это зафиксировано на пленке? — спросил Матасуми.

Ксавьер зевнул.

— Само собой.

Бауэр резко обернулась.

— Приказ? Пленка? Как это понимать?

Мне-то стало ясно, как это понимать. Меня просто-напросто подставили, и я была вне себя от ярости — могла ведь и сразу догадаться. Почему меня не насторожило, что помешанный на безопасности Матасуми отпустил охрану? И с чего ему вдруг оставлять меня одну? Разве позволил бы он Ксавьеру разгуливать с оборотнем без конвоя, если чуть раньше не хотел выводить меня из камеры даже под вооруженной охраной? Видимо, он договорился обо всем, пока меня осматривали в лазарете. Раз уж я вышла из камеры, то почему бы не провести небольшой эксперимент: что будет, если посадить в одну комнату стайного оборотня и дворнягу?

Бауэр стала было орать на Матасуми, но, опомнившись, сказала Ксавьеру и Тесс, что они на сегодня свободны, а двум охранникам велела отвести меня обратно в камеру. Когда люди (в отличие от меня) уже не могли ее слышать, она напустилась на ученого с новой силой.

КОНТАКТ

Через двадцать минут Бауэр принесла мне в камеру ужин: ветчина, картофельная запеканка-гратан, молодая морковь, цветная капуста, салат, молоко, кофе и шоколадный кекс. С такой кормежкой мысль о голодовке сразу вылетает из головы. Впрочем, я все равно на это не пошла бы. Протесты протестами, а желудок оставаться пустым не должен.

Пока я не начала есть, Бауэр ознакомила меня с обстановкой — показала туалетные принадлежности, научила пользоваться душем, рассказала о распорядке дня. В выдвижном ящике, встроенном в кровать, обнаружились ночная рубашка и смена одежды — почему только одна, Бауэр так и не объяснила. Вероятно, они боялись, что если дать нам слишком много вещей, мы станем повально вешаться на потолочных балках… которых в камерах не было. Или посчитали, что долго я не проживу? Ой, весело.

Закончив экскурсию по камере, Бауэр не спешила уходить — может, чаевых ждала?

— Я хотела бы извиниться перед вами, — начала она, едва я принялась за еду. — Тот инцидент наверху… я не знала, что они замышляют. Ни к чему выкидывать такие шутки над нашими гостями. Вам и так нелегко.

— Ничего, — пробубнила я, набив рот ветчиной.

— Еще как чего. Прошу вас, если во время моего отсутствия повторится что-нибудь подобное, сообщите мне. Хотите, доктор Кармайкл осмотрит ваш живот?

— Со мной все нормально.

— Можете поменять футболку. Вот здесь для вас приготовлена чистая.

— Все нормально, — повторила я, добавив из вежливости: — Разве что попозже.

Бауэр старалась отнестись ко мне по-человечески, и мне, по идее, надо бы отвечать ей тем же… но только по идее. Что, спрашивается, я должна ей сказать? «Спасибо за заботу»? Да о какой заботе может идти речь, если она же меня и похитила? Однако ее чувства казались неподдельными. Возможно, сама Бауэр не видела тут никакого противоречия — действительно беспокоилась о том, как со мной обращаются, и ждала от меня каких-то слов. Каких? Я не так-то часто общалась с представительницами своего пола. Болтать о всякой чепухе с женщиной, которая накачала меня снотворным и упрятала в камеру? Нет уж, увольте.

Мне так ничего и не пришло в голову, и Бауэр в конце концов покинула камеру, оставив меня со смешанным чувством облегчения и вины. Да, мне полагалось проявить хоть какое-то дружелюбие, но какие там беседы, когда болит спина, живот, и есть жутко хочется… Кроме того, пора было ложиться спать — не потому, что я устала, а из-за Джереми. Он способен поддерживать с нами ментальный контакт… но только когда мы спим, и в этом вся загвоздка. После стычки с Лейком под натиском тревоги все мои психологические барьеры обрушились, и надо было посоветоваться с Джереми, пока я еще держала себя в руках. Он скорее всего уже разрабатывал план моего спасения — но я хотела услышать об этом из его уст, хотела наверняка знать, что Стая взялась за дело. Однако еще больше я нуждалась в его поддержке — в старшем товарище, который прогнал бы мой страх, утешил, что все будет хорошо, пускай даже и солгав… Любезничать с Бауэр я буду завтра, а сегодня мне нужен Джереми.

Поужинав, я приняла душ. Право на личную жизнь начинается с недоступной для чужого взгляда уборной. Стены этой были совершенно прозрачными. С душевой кабинкой вышло не лучше: матовое стекло смазывало очертания, но оставляло крайне мало простора для фантазии наблюдателя. Я соорудила импровизированную занавеску, прикрепив полотенце одним концом к унитазу, другим к зеркальцу над раковиной. Разгуливать голышом по Стоунхэйвену — это одно дело. Щеголять в таком виде перед незнакомыми людьми я не собиралась. Сев на унитаз, я накинула полотенце на колени: личная жизнь должна оставаться личной.

После душа я надела на себя те же вещи, что и раньше. Их ночная рубашка мне не нужна, и завтра переодеваться тоже не стану. Приму еще раз душ и буду надеяться, что старая одежда к утру не запахнет. У меня больше не осталось ничего своего, и добровольно я с этими вещами не расстанусь — по крайней мере пока запах не начнет валить с ног.

Той ночью Джереми так и не вышел на связь. В чем могла быть причина? Раньше контакт не удавался лишь в одном случае — если мы были без сознания или под действием каких-то препаратов. В моей крови давно уже не осталось и следа транквилизаторов, и все же я изо всех цеплялась за это объяснение. Могло сыграть свою роль и то, что я находилась под землей, но об этом думать не хотелось — ведь тогда советов Джереми мне не видать. А вдруг он вообще решит, что я погибла, и не предпримет никаких попыток меня спасти? В глубине души я знала, что все это — чушь собачья. Клей придет за мной. Он сдастся, лишь увидев мой труп. И все-таки тревога грызла меня; ее противный голосок пытался подорвать мою веру, твердя беспрестанно, что я ошибаюсь, что Клей не станет ради меня рисковать жизнью, что я вообще никому не нужна. В конце концов я проснулась в холодном поту и без малейших сомнений: меня все покинули. Уже не оставалось сил, чтобы убедить себя в обратном. Я была совсем одна — и боялась, что выбираться отсюда придется в одиночку, полагаясь лишь на собственный ум. Но в себя-то я как раз и не верила…