Муха, или Шведский брак по-русски - Подгаевский Евгений - Страница 3

– Так никакой столовой не было?

– Нет, конечно. Из-за мухи все придумал.

– Однако, складно же ты сочинил про столовую. Даже я поверила. Ты и меня так обманывал, и не раз, да?

– Ну не начинай снова, Люба. Я же тебе пообещал.

– Что пообещал? – требовательно спросила она, хотя прекрасно понимала, что он имел ввиду.

– Что больше не изменю тебе. Никогда.

Утром Люба кормила Василия завтраком. К чаю ему – бутерброд с маслом.

– И медиком сверху, – попросил Вася.

– Меду на масле не сидится. Заляпаешься весь. Лучше из чашечки, ложечкой, хорошо?

– Угу, – кивнул Вася. Он изучал содержание местной газеты.

– Опять в газету уткнулся.

– Надо же знать, что в районе творится.

– И что творится? – спросила Люба.

– Перед выборами с ума сходят. Друг на друга ляпают.

Он отложил газету в сторону. И вдруг:

– Вот и ты сказала «заляпаешься»? Фу! Звучит как-то…

– Как, Вася?

– Неэстетично. Могла бы сказать «испачкаешься».

– Но ты сам только что сказал.

– Что сказал?

– «Друг на друга ляпают».

– Разве?.. Ну, это потому что они там друг на друга ля…

– Ага, – сказала Люба. – На работу тебе пора, ляпальщик.

– Тогда уж лучше через «а».

Люба озадачилась, но только на секунду:

– Смотри у меня! Подымайся.

В прихожей Вася, надев шляпу, изучающе повел туда-сюда головой перед зеркалом. А что? Ему идет, что-то такое мелькает.

– Вась, может, без шляпы?

– Почему это?

– Да в поселке один ты ее и носишь.

– Ну и что?

– Ты ж не лысый.

– А что шляпы только для лысых?

– Тьфу ты! Ну иди, красуйся.

Она поцеловала его в щеку и подтолкнула к двери.

Захлопнувшаяся за Васей дверь вдруг снова открылась. Вася вернулся.

– Забыл что?

– Да нет… Это…

– Без шляпы решил?

– Да нет… – Вася вроде бы не мог подобрать нужное слово. – Ты это, Люба, смотри не ляпни случайно…

Взгляд Любы выразил непонимание.

– Да я про вчерашнюю муху, – продолжил Вася. – А то Валя обидится.

– Господи, я даже не видела этой вашей с Валей мухи. Если бы ты не рассказал! Марш на работу! «Валя обидится»! А Петя нет?

– Ну и Петя, возможно, тоже, – осторожно добавил Вася. Поцеловал жену в щечку и вышел.

На улице после дождя развезло.

Валя с Любой с сумками едва вышли из продуктового магазина, где только что отоварились, как на площади, подняв мутные брызги из лужи, затормозил мотоцикл. Сидевшая за рулем внушительная тетка обратилась к ним:

– Девчата, неохота с мотоцикла слезать. Не видали, липучки для мух есть?

При упоминании про мух Вале стало жутко неловко, она даже покраснела. Люба это заметила и тоже замешкалась.

– Да вы оглохли, девчата? – спросила тетка-мотоциклистка. – Спросите у Дуськи.

Люба повернулась к открытой двери магазина:

– Дуся, тут спрашивают, липучки для мух есть?

– Нету, вчера последнюю забрали, – послышался голос продавщицы. Но сама она не показалась даже в глубине магазина.

– Ну так завези! – громко крикнула тетка-мотоциклистка. – И можешь не прятаться. Я от тебя все одно не отстану.

– Эти липучки не очень-то и эффективные, – сказала Валя.

– А мне не для этого, – ответила тетка-мотоциклистка.

– А для чего?

– Скоро узнаете.

На этих словах тетка-мотоциклистка газанула и рванула с места, оставив Любу и Валю в легком недоумении.

Подруги пошли по улице, обходя лужи.

– Валюша, – осторожно начала Люба. – Дело житейское. Не так давно я сама вытащила муху из компота.

– Неправда, – сказала Валя смущенно.

– Да правда, – продолжала Люба. – Васе, конечно, не сказала, а то бы пришлось выливать всю кастрюлю.

– Вот даже как. Такой брезгливый? Мой Петя попроще.

– Да, Василий ужасный чистоплюй. – И Люба добавила с каким-то только одной ей известным смыслом: – Что касается пищи и носков.

– А что – носков? – Валентина даже остановилась.

– Да ни за что не наденет, если даже малюсенькая дырочка, – пожала плечами Люба. – Даже если не видна, даже если в гости не идти. Да я бы и заштопала, но он моментально их выбрасывает.

– Какие, оказывается, наши мужья разные! – покачала головой Валентина. Подруги, лавируя между луж, снова двинулись вперед вдоль заборов. – Я своего Петьку, наоборот, заморилась ругать: вот такие дыряки – проще выбросить, чем зашить, – нет, постирает, гад, спрячет, а потом обязательно наденет. Жалко ему!

Дома в это время Петя действительно, выдвинув ящик комода, рылся в куче разномастных стираных носков, рассматривал их, изучал дырки, подыскивал пару, чтобы надеть. Кажется, подыскал. Потом надел носки и, увидев, что на одном дыра оказалась сбоку, перекрутил его так, чтобы она скрылась на подошве. Остался доволен.

Валя, между тем, на улице продолжала:

– Я, говорит, их так перекручиваю, чтоб дырки на пол смотрели… Вот что с ним, упертым, делать? Куча ж новых носков в комоде!

Подруги глянули друг на дружку и от души засмеялись.

Тут они сначала услышали, потом увидели вывернувшую из-за угла толпу гикающих ряженых – под чертей, зверей и цыган. В отличие от подруг, всю эту размалеванную, раскрашенную публику в вывернутых наизнанку шубах и других странных нарядах, грязь и жижица под ногами совершенно не интересовали. Притоптывая и прихлопывая под заливистую гармонь, ряженые медленно приближались.

– Батюшки, это что такое? – остановилась Люба.

Но Валя схватила ее за руку и потащила в сторону:

– Скорей, скорей, а то нас сейчас либо водой обольют, либо другую пакость устроят. И взятки с них будут гладки!

Ряженые остановились возле одного из домов, стали шуметь, свистеть, раскачивать запертые ворота.

Люба с Валей оказались на другой стороне улицы.

– Да что происходит-то?

– Это «куры», – сказала Люба.

– Куры?

– Так у нас третий день свадьбы называется – куры. Когда гостям есть уже нечего, а выпивка осталась. Во дворах кур ловят на котел, и вообще, гребут что ни попадя – за пару рюмочек для хозяев и приглашение.

– Ко всем, что ли, без разбору ломятся? – поразилась Люба.

– Считается, что только к родне жениха и невесты. Но могут «наказать» и тех гостей, которые не досидели до конца свадьбы. Или случайных встречных, таких, вот, дурочек, как мы с тобой.

Ряженые уже раскрыли настежь ворота, ввалились во двор, кто-то полез в курятник, кто-то выводил из дома под руки «провинившихся» хозяина с хозяйкой («провинившиеся», правда, сами покатывались со смеху). Их уложили на две двухколесные тачки, сделали им «операцию» – разбили над ними молотком старый ржавый чугунок – и давай катать в развод кругами по двору, выделывая «восьмерки», как фигуристы парного катания, изображающие встречу и разлуку. Хозяйка истошно вопила со своей тачки.

Подруги, скривив в усмешке рты, наблюдали за этим действом – экзотическим для Любы и привычным для Вали. Глядь – а ряженые уже и к ним направились.

– Все, прощай колбаса, – сказала Валя. Из ее сумки торчала палка варенки. – Убегать – еще хуже, догонят и уж точно грязью измажут.

Ряженые быстро обступили подруг. Страшненький, пучеглазенький гармонист в вывернутой наизнанку шубе, притоптывая и растягивая гармонь, выдал частушку:

Люба в легком ужасе закрыла рукой рот. Такого «художественной самодеятельности» она не ожидала.

– Бесстыдник ты, Федька, – беззлобно покачала головой Валя. – Сам сочинил? Из личного опыта?