Развод - Шэ Лао - Страница 40

• Предыдущая
• 40/49
• Следующая

– Пойдем ко мне, посидим, здесь близко. Дашь, сколько сможешь, – услышал он сиплый, будто простуженный голос женщины.

Лао Ли невольно отпрянул. Но она не отставала. Он пошарил в карманах, вынул все содержимое и сунул ей в руку.

– Не хочешь ко мне? – спросила она.

У него перехватило дыхание. Он быстро, неровной походкой пошел от нее и только на улице замедлил шаг.

«Праведник в аду!» – подумал он о себе. Надо вернуться. Может, отдать ей часы? Но все равно они ее не спасут. Поднес часы к фонарю – было половина первого.

Уже два дня он не ходил на службу: ждал возвращения господина Ма из романтического путешествия, да и не хотелось заниматься делами. Дин Второй и тот может стать героем, а он, Лао Ли, на своей службе, как птица в неволе. Откроешь клетку – птица побоится вылететь. Два дня он дома. Пусть увольняют. Это лучше, чем уподобиться Чжан Дагэ и всю жизнь прослужить в управлении финансов, снося обиды, как птица, привыкшая к своей клетке, которая, встретив опасность, скорее умрет, чем издаст хоть звук. Петь соловьем, ублажая других, – этого Лао Ли больше всего боялся. Он чувствовал, что Пекин связал его по рукам и ногам, что нужно расправить крылья и взлететь. В столице много замечательных мест, но кто сказал, что Пекин – центр культуры? Если культура отравляет человеческий разум, надо предупредить людей об этой опасности. Лао Ли не любил кофе, от маленькой чашки он не засыпал всю ночь. Но сейчас он решил, что ему просто необходим кофе, горький, черный кофе жизни, чтобы возбудить нервы… А Пекин – это молоко, прокисшее молоко…

С женой он по-прежнему не разговаривал, но это не имело значения. В семье чиновника даже скандалы должны быть тихими, и вообще лучше молчать. Чем тяжелее на сердце, тем противнее жена. Молчит, и прекрасно, по крайней мере, забываешь, что она рядом. Потом, когда похоронят вместе, все будет так же. Гробы сгниют, а кости останутся лежать рядом, такие же безмолвные, и так от века до века. Ладно, потренируюсь, пока жив! Вот если кто-нибудь зайдет к ним, будет неловко, как-никак он чиновник. Наплевать! Пусть приходят, он и другу не побоится сказать все напрямик. К чему лицемерить?

Пришла плоская как доска госпожа Цю, будто затем, чтобы сгустить и без того гнетущую атмосферу в доме. Лао Ли стало тошно, хотелось выгнать ее, но пришлось поддерживать разговор.

– Как вы думаете, господин Ли, не намерен ли господин Цю последовать примеру господина У? – Она выставила напоказ зубы.

– Не знаю.

– Хм, у вас, у мужчин, круговая порука! Но я не боюсь, развод – это хорошо!

«Не боишься? О чем же тогда говорить?» – подумал Лао Ли.

Доска пошла к госпоже Ли. Лао Ли понял, что ему лучше всего улизнуть: чиновнику не положено ссориться с женой коллеги. Он захватил с собой сына.

Куда бы пойти? Ему вспомнилась женщина у северной городской стены. Может, он снова встретит ее? Вряд ли! И потом он все равно ее не узнает, потому что видел ночью. Несчастная девушка, а может, чья-то жена. Отчего она не утопилась? Смелости, должно быть, не хватило. Но продал же он душу этому чудовищу – управлению финансов? Так отчего ей не продавать свое тело? Может, она приносит себя в жертву? Ради старой матери или брата, которому надо учиться?

К Чжан Дагэ идти не хочется: Тяньчжэнь все еще в тюрьме, а из этого негодяя Сяо Чжао никак не выбьешь правды! Никчемный ты человек, Лао Ли.

Купил дыню, накормил сына, и они пошли дальше.

Среди ночи Чжан Дагэ растолкал жену:

– Мне снился сон, ты слышишь? Сон снился.

– Какой сон? – зевнула жена.

– Мне снилось, что Тяньчжэнь вернулся.

– Думаешь об этом, вот и снится.

Чжан Дагэ помолчал, потом снова заговорил:

– Мне снилось, что вернулся он такой радостный, а потом пришла Сючжэнь. Скоро каникулы, и она непременно приедет.

– Первого июля, осталось несколько дней.

– Да, значит, пришла она очень веселая. А потом была свадьба, во дворе свадебный навес, на окнах иероглифы «счастье», пришли друзья и родственники, явился повар, прислали много бутылок фруктовой воды. И знаешь, за кого выходила Сючжэнь? Угадай!

– Откуда я знаю? Тебе же снилось.

Чжан Дагэ сделал паузу:

– За Сяо Чжао! Да, да, за Сяо Чжао! Он – в европейском костюме, с красным цветком на груди, выходит встречать. И вдруг появляются господа У, Цю и Сунь – они курят и смотрят на меня, как на обезьяну в зоопарке, презрительно улыбаясь. Когда я увидел Сяо Чжао, увидел, что они надо мной смеются, сердце чуть не разорвалось. Я оглянулся: Сючжэнь стоит в гостиной, но не в свадебном наряде, а в школьной форме, стоит неподвижно, как кукла на вторых ролях. Я стал искать тебя, бегал, бегал, но не нашел. Помнишь нашу старую рыжую собаку, как она крутилась, когда ее грызли мухи? Так и я. Мне хотелось избить Сяо Чжао, но я не смел поднять руки, ведь ни разу в жизни не дрался. Сяо Чжао улыбается мне, а я стараюсь загородить Сючжэнь, хочу схватить ее и убежать на улицу, но Сяо Чжао запирает дверь. А господин У и все прочие гогочут за спиной. В этот момент кто-то постучал в дверь, и я проснулся. Что бы это могло значить?

– Ничего! Разве что Тяньчжэнь скоро вернется. Надо завтра с утра прибрать у него в комнате. – Госпожа Чжан успокаивала мужа, а заодно и себя.

– Странный сон. Боюсь я за Сючжэнь.

– Ничего с ней не случится! Сдает экзамены, какие у нее могут быть еще дела? – решительно заявила жена, хотя сама не очень в это верила.

За пологом назойливо жужжал комар. Прошло много времени, прежде чем Чжан Дагэ снова заговорил:

– Ты не спишь?

– Нет. Комар мешает.

Но мужа не интересовал комар.

– А вдруг сон вещий?

– Не надо верить снам. Ведь Лао Ли с ним договорился.

– Сон не сон, а если такое случится? Лао Ли уже два дня не появляется.

– Занят, видно, на службе.

– Возможно. Но скажи, что ты будешь делать, если Сяо Чжао потребует Сючжэнь?

– Я? Не отдам ее, и все!

– А Тяньчжэнь?

– Тяньчжэнь… – Госпожа Чжан осеклась. Чжан Дагэ вздохнул и тоже умолк.

Супруги думали, а комар жужжал. Первой заговорила жена:

– Нельзя отдавать ему нашу девочку.

– А сыном можно пожертвовать?

– Я тоже люблю сына, но…

– Если бы еще он женился по закону… Хотя и это нелегко перенести.

– Суждено нам лишиться сына, так и будет, но девочку…

– Ты что говоришь? – рассердился Чжан Дагэ. – Суждено, суждено. Видимо, конец мне пришел! Нет! Я зарежу этого выродка, Сяо Чжао!

Никогда Чжан Дагэ не произносил такого слова. Убить? Он ни за что не отважится на это. Он вспомнил всю свою жизнь: молодость, женитьбу, друзей, радость рождения детей, успехи на ниве сватовства, свои дома… и беду, обрушившуюся на его голову! Сколько переворотов он пережил, сколько перемен – ничто не свалило его с ног, не повредило его имуществу, даже такое событие, как переименование Пекина в Бэйпин! Когда это произошло, Чжану казалось, что наступил конец света, но это никак не повлияло на его жизнь. А теперь?! Он ничего не понимает, решительно ничего! Сяо Чжао моложе его на двадцать с лишним лет. Он – самолет, а Чжан Дагэ – телега, запряженная мулом. Мулу никогда не угнаться за самолетом и тем более не спастись от бомб, которые не пощадят ни телегу, ни мула. Ему вспомнилось, как два года назад у Ворот благополучного правления машина налетела на старого осла. Осел упал на передние ноги и смотрел своими большими глазами на колеса. Он лежал в луже крови, не в силах пошевельнуться, только глаза были широко раскрыты. В свое время этот осел бегал по душистым зеленым склонам, по дорогам, над которыми плавают облака, гордясь своей шелковистой шерстью, колокольчиком и новым седлом. Он мчался, выпуская из ноздрей пар, поднимая пыль. Им любовались путешественники… Налетела машина, и осел остался лежать с широко раскрытыми глазами!…

• Предыдущая
• 40/49
• Следующая