Тарантул - Матвеев Герман Иванович - Страница 6

• Предыдущая
• 6/13
• Следующая

– Скажите, гражданка, здесь кто-нибудь живет?

– В том флигеле живут. А вам кого нужно?

– Где у вас тут управхоз*?

– А управхоз во втором дворе. Вот здесь есть тропочка. Идите сюда.

Женщина обстоятельно рассказала, как найти газоубежище, где разместился объект МПВО* после попадания бомбы. Управхоз был начальником объекта. Там же помещалась и контора жакта*. Женщина объясняла так подробно, словно они встретились в дремучем лесу и Ивану Васильевичу предстояло идти по звериным тропам много километров.

Второй двор был заполнен поленницами дров, покрытых сверху старым железом. У входа в жакт горела синяя лампочка, о которой женщина забыла сказать.

В газоубежище, куда спустился Иван Васильевич, было жарко, светло и даже уютно. Столы покрыты белыми простынями, стены побелены. Висели портреты, лозунги. Начальник объекта составляла какие-то ведомости. Это оказалась крупная, полная женщина с мужскими энергичными чертами лица, с грубым голосом.

– Вам чего, гражданин? – спросила она, не глядя на пришедшего.

– Вы управхоз? Мне нужно с вами поговорить.

– Говорите.

– Нас никто не слышит?

При этих словах женщина повернулась всем корпусом и оглядела Ивана Васильевича с ног до головы. Перед ней стоял пожилой мужчина в штатском пальто и военной фуражке без звезды, в сапогах. Опытный глаз управхоза сразу определил, что перед ней офицер, вернувшийся с фронта или выписавшийся из госпиталя. Пытливые глаза человека пристально смотрели на нее и, казалось, видели больше того, чем ей хотелось.

– Кто вы такой?

Посетитель передал свой документ и сел на табуретку у стола.

– Говорите смело, товарищ. Нас никто не слышит, – сказала она, возвращая документ.

Иван Васильевич не торопился. Он достал портсигар и угостил управхоза. Она взяла папиросу, нагнулась к «буржуйке»*, вытащила уголек, прикурила и, продолжая держать красный уголек все теми же пальцами, протянула его Ивану Васильевичу:

– Прикуривайте, товарищ.

– Вы же пальцы сожжете!

– Ничего не будет. У меня на руках подошва.

Минуту молчали. Иван Васильевич смотрел на нее и думал, что, наверное, эта женщина физически очень сильная, а судя по манере держаться, независимая и деловая. Задуманный план требовал сотрудничества управхоза, и нужно было определить, в какой мере можно доверять ей тайну.

– Как вас зовут? – спросил он.

– Мария Андреевна.

– Вы давно работаете управхозом?

– С финской войны.

– Семья ваша здесь?

– Муж на фронте убит, под Ленинградом, сын воюет, а две дочери в госпитале работают.

– Вы член партии?

– Беспартийная.

Иван Васильевич положил окурок в пепельницу и медленно спросил:

– Пока что меня интересует следующее: в вашем доме много жильцов?

– По сравнению с прежним – десять процентов. В голодную зиму перемерли, выехали, разбомбило.

– Новых вам не вселяли?

– Есть. Из Московского района переселены.

– Жилые квартиры только на этой стороне?

– Нет. Есть и на той. Дом разрушен слева, а правая сторона в целости. Там кое-где живут.

В это время вошла низенькая женщина в мужском романовском полушубке*, с красным обветренным лицом.

– Ну что?

– Марья Андреевна, она говорит, что лопаты не выписывают. Рано еще. Когда снег пойдет, говорит, тогда и выпишем.

– А ты что молчала? – грозно спросила управхоз. – Они знают, когда снег пойдет? Снег по ихнему плану, что ли, пойдет? Иди снова и без лопат не приходи. Скажи этой фитюльке, что, если я сама спикирую на нее, худо будет. Чертова бюрократка! А потом мы же виноваты будем… Тебе же сгребать придется. Понятно? Руками будешь скоблить мостовую. Я не позволю, чтоб на моем участке нынче снег лежал. Понятно? Обязана выписать!

– Она говорит, что лопат хватит, а только нарядов еще не выписывают…

– Должна выписать, если требование есть. Скажи ей, что, если сегодня не выпишет, завтра в «Ленинградской правде» ее продернут. Сама фельетон напишу, если на то пошло. Иди, не разговаривай!

Женщина потопталась на месте и ушла. Начальник объекта повернулась к Ивану Васильевичу и, как ни в чем не бывало, сказала совершенно другим тоном:

– Я слушаю вас, товарищ.

– В седьмой квартире у вас живет Завьялов?

– Нет. Сергей Дмитриевич там не живет. Квартира пустая.

– Почему?

– Взрывной волной сильно тряхнуло. Все стекла вылетели, штукатурка осыпалась.

– А другие квартиры в окружности?

– Вверху живут. Напротив живут. Внизу пустая.

– Почему же квартиру не ремонтируют?

– После войны, говорит, отремонтирую. А то опять снаряд залепит. Многие так делают. Одну, две комнаты сохраняют, топят, и ладно… Не знаю, что с водопроводом делать. Заморозят.

– А ремонт в квартире сложный?

– Да как вам сказать… Недели на две, если по-настоящему.

– Он платит за квартиру?

– А то как же. Человек аккуратный.

– Квартира закрыта?

– Закрыта. Ключи у меня. Мы там водопровод чинили.

– А кто живет напротив?

– Там временные. Две женщины переселены из Московского района.

– Значит, квартира занята?

– Одна комната свободна. Если вам квартира нужна, так у меня хороших сколько угодно.

– Нет. Дело не в этом. Пойдемте посмотрим квартиру Завьялова.

– Можно.

Управхоз достала из шкафа ключи, и они вышли во двор. На улице было уже сравнительно светло, и стало видно, какое разрушение нанесла бомба. Левая половина дома рухнула и завалила обломками весь двор. Стена, примыкавшая к соседнему дому, устояла. Местами на разной высоте к ней прилепились печки. Квадраты комнат были расцвечены обоями, краской и создавали впечатление театральной декорации – дома в разрезе. Правая половина дома уцелела. Вид окон, забитых светлой фанерой, с черневшими форточками, отлетевшая штукатурка действовали угнетающе. Казалось, что дом нежилой, холодный и может в любую минуту обвалиться.

– Много народу погибло? – спросил Иван Васильевич, оглядываясь.

– Не очень. Бомба упала днем, все на работе были. Теперь в Ленинграде бездельников мало…

Они поднялись на площадку третьего этажа и остановились перед дверью, которая была обита черной клеенкой.

Лаборатория помещалась недалеко от конторы. Директор завода приоткрыл низенькие широкие ворота и жестом пригласил спутника войти. По середине длинного коридора были проложены рельсы узкоколейки, по сторонам – много дверей.

– Живет он здесь, – пояснил директор, останавливаясь против одной из дверей, и постучал.

– Войдите! – послышался молодой голос.

Большая комната, бывшая кладовая, имела сейчас вполне приличный и жилой вид. Удобная мебель, письменный стол, кровати, книжные шкафы, картины. В маленькой плите, наскоро сложенной из кирпича, уютно потрескивали дрова, а в кастрюльках что-то варилось. Стены побелены, и только железные решетки на окнах выдавали прежнее назначение комнаты. За письменным столом сидел юноша в матросской тельняшке и что-то чертил.

– Коля, а где Сергей Дмитриевич? – спросил директор.

Юноша встал и, сконфуженно улыбаясь, быстро надел морской китель*.

– Папа в лаборатории.

– С сестрой?

– Да. Они с утра чего-то стряпают.

– Это сын Сергея Дмитриевича, – познакомил директор своего спутника с юношей. – Моряк. В недалеком будущем капитан дальнего плавания.

– Очень рад. Люблю моряков. Сколько же вам лет? – спросил Иван Васильевич.

– Восемнадцатый.

– Вы учитесь?

– Да. В учебном комбинате Балтфлота.

– А вы, случайно, не знаете Мишу Алексеева?

– Знаю. Но мы по разным специальностям. Он на механическом, а я на судоводительском.

– Хороший парень, правда?

– Вообще да, – согласился Коля. – Серьезный. Но я мало его знаю.

В лаборатории стоял туман с удушливо-кислым запахом, от которого першило в горле. Химик возился около электропечи, а на полу сидела дочь и что-то растирала в фарфоровой чашке.

• Предыдущая
• 6/13
• Следующая