Застава - Лапицкий Денис Брониславович - Страница 3

• Предыдущая
• 3/7
• Следующая

— Что это за сюрпризы, Энвальт? — спросил он вполголоса. — Я не стал вмешиваться, потому что тебе, наверное, виднее, чем поить бойцов… Но хотя бы в известность ты меня мог поставить?

— Некогда было, — буркнул Энвальт, глядя в сторону. — И так едва успел…

— Так что это за отвар? — повторил Харан вопрос, уже не раз заданный солдатами, но так и оставшийся без ответа.

— Что за отвар, что за отвар…, — Энвальт все так же избегал смотреть Харану в глаза. — Какая разница?

— Энвальт…

— О, боги… Ладно. Слышал, чем на Радужных островах гребцов на вестовых судах и боевых галерах поят?

— Соком какой-то тамошней лианы… И что?

— После того, как они этого сока выпьют, каждый гребец гребет за четверых в течение трех суток. Так вот, этот отвар — что-то вроде того сока. Все свойства совпадают. Разве тебе не хотелось, чтобы твои бойцы не знали усталости?

— Совпадают все свойства? — нахмурился Харан. — Но от того сока гребцы через трое суток умирают…

Энвальт повернулся к Харану.

— А ты думаешь, они протянут трое суток? — прошипел он.

Харан стиснул зубы.

— Но это еще не все — так, Энвальт?

— Не все, — сказал маг после долгой паузы. — Но остального тебе лучше пока не знать. Все равно скоро поймешь…

Харан открыл рот, собираясь заставить Энвальта говорить, но тут раздался крик дозорного:

— Началось!

Действительно, началось! Впереди легким полубегом двигались застрельщики, вооруженные несколькими дротиками каждый и прикрывающиеся легкими кожаными щитами, а за ними накатывалась волна тяжелой пехоты. Людей практически не было видно — вперед двигалась лишь сплошная стена щитов, тяжелых и больших, почти в рост человека, над которыми частоколом поднимались копья. Лигиррийцы шли в атаку без лишних криков и сигналов — мерный топот множества ног и лязг железа были единственными звуками, сопровождавшими их движение. Но это неумолимое и безмолвное продвижение пугало больше, чем боевой крик.

К счастью, дорога, ведущая к холму, была достаточно узкой — в ряд могли двигаться не больше десяти человек.

Харан окинул придирчивым взглядом собственные войска.

Тяжелые пехотинцы выстроились по классическому канону. Бойцы стояли в три ряда, воины первого ряда опустились на одно колено, спрятавшись за массивными щитами, и выставив вперед окованные железом копья. Второй ряд стоял в полный рост, тоже укрываясь щитами и выставив копья. Третий ряд был разбит на три небольшие группы, которые могли в любой момент броситься вперед, чтобы закрыть брешь, если лигиррийцам удастся ее проделать. По обе стороны от пехотинцев, но несколько глубже и выше по холму, под прикрытием легких частоколов, расположились лучники и пращники, изготовившиеся к бою.

Харан перевел взгляд на наступающих. Застрельщики уже поравнялись с небольшим кривоватым деревцем, растущим около дороги — до этого деревца мог послать стрелу Иртин, самый лучший лучник в его небольшом воинстве. Да помогут им боги…

Харан вскинул и резко опустил руку.

— Давай!

Защелкали спускаемые тетивы, вжикнула и умчалась вдаль оперенная смерть. Застрельщики вскинули щиты, но успели не все — около десятка бойцов стрелы сбили с ног. В обычных условиях несколько человек из этого десятка непременно бы выжили, хотя и не скоро бы оправились от ран — но сейчас наконечники стрел были смочены в «сирримской зелени», которая убивала за несколько мгновений. Харан видел, как один из застрельщиков, которому стрела попала в плечо чуть выше локтя, скривившись от боли, сломал древко, отбросил его в сторону, выдернул из раны пробивший руку насквозь наконечник с обломком древка, и уже повернулся было в сторону обороняющихся, как вдруг ноги его подкосились, и он упал на колени. На лице его появилось выражение удивления — «как, умирать из-за такой пустяковой раны?» — и только в этот момент он заметил ярко-зеленые пятна на зажатом в руке наконечнике стрелы. Тело бойца прошила судорога, он захаркал пеной, и кулем свалился под ноги своим товарищам.

Лигиррийцы продолжали наступление.

Снова щелчок тетив — и еще полусотня стрел отправилась на поиски жертв. Секундой позже сработала первая ловушка — один из бойцов сбил неприметный колышек, и над дорогой поднялась «коса». Упругий ствол молодого деревца, густо усаженный остро отточенными деревянными колышками, тоже обильно смоченными «сирримской зеленью», буквально снес целый ряд застрельщиков, тела которых, пробитые кольями, силой удара отбросило на тех, кто двигался за их спинами. На дороге возникла свалка, в которую роем разъяренных ос вновь ударили выпущенные лучниками Харана стрелы.

— Быстрее! — наконец-то подал голос кто-то из командиров лигиррийцев, стремясь заставить застрельщиков продвинуться вперед и дать возможность линейной пехоте вступить в бой.

С трудом преодолев перегородивший дорогу клубок тел, в котором с каждой секундой становилось все больше мертвецов — лучники Харана не теряли даром времени, а яд, попав даже в самую маленькую рану, стремительно делал свое дело — застрельщики двинулись вперед.

Зрелище было жуткое — легкая пехота буквально выстилала путь своими телами. Но Харан не впервые сталкивался с войсками Сохм Ваэра и знал, что подобная тактика в отношении застрельщиков не является для его военачальников чем-то из ряда вон выходящим. В застрельщики набирают всякий сброд с юга, обычно из Архипелага Равварол. Выросшие в грязных деревнях и провонявших рыбой прибрежных городках, они едва знают, с какого конца браться за оружие, и командиры не слишком берегут их жизни — несмотря на чудовищные потери, желающих пополнить ряды застрельщиков на юге всегда хватает. И это неудивительно — при той нищете и перенаселенности, что сейчас царят на островах Архипелага, даже такая служба слишком многим кажется вполне достойной альтернативой… Но важнее всего то, что южане фанатично преданы Сохм Ваэру, и готовы на все ради обожаемого венценосного безумца.

Еще четырежды над дорогой поднимались «косы», и, полностью оправдывая свое название, выкашивали ряды нападающих. Бойцы проваливались в «волчьи ямы», а напор задних рядов был столь силен, что вслед за первым несчастным в каждую яму падали еще несколько человек. И если даже им каким-то чудом удавалось не напороться на колья, торчащие из дна, то смерть их была еще более страшной — они, с переломанными ногами и спинами, с сокрушенными грудными клетками, задыхались, умирая под тяжестью валящихся сверху тел.

Десятки бойцов падали с искривленными от боли лицами, когда шипы «ежей», которыми была усеяна дорога, протыкали подошвы сапог и башмаков, а вслед за ними и ступни. Их затаптывали свои же, рвущиеся вперед. А с неба продолжала дождем сыпаться оперенная смерть.

Полсотни лучников — это немного. Но когда на каждом шагу врага поджидает ловушка, когда он буквально шагу не может ступить, чтобы не напороться на шип, не получить деревянный кол в грудь или живот, не провалиться в «волчью яму», когда каждый локоть дается ценой смерти и крови, когда в сердцах и душах вражеских солдат стремление двигаться вперед борется с неистовым желанием спасаться бегством, у лучников появляется время для того, чтобы получше прицелиться и не тратить стрелы попусту.

А через несколько мгновений к лучникам присоединились и пращники. Ременные петли раскручивались, с гудением рассекая воздух, и отправляли в полет глиняные и свинцовые шарики-пули, небольшие каменные голыши.

Один из застрельщиков вырвался вперед, после того как перед ним упали сразу двое, сбитые с ног стрелами — и тут же небольшой, но тяжелый свинцовый шарик ударил ему прямо в лицо, проломив переносицу. Пехотинец рухнул как подкошенный, брызжа кровью из страшной раны.

Щелчки тетив, хлопки пращных ремней, гудение рассекаемого пулями воздуха, тонкий хищный посвист стрел, уносящихся на поиски жертв, тяжелое дыхание бойцов — все эти звуки сливались в какую-то странную и мрачную симфонию битвы. И где-то впереди, в глубине наползающих рядов лигиррийцев, вдруг родился еще один звук — низкий рокочущий гул.

• Предыдущая
• 3/7
• Следующая