Пламя клинка - Чекалов Денис Александрович - Страница 4

– Каждый хотел на грудь себе ордена эти нацепить, чтобы, мол, видели, героя войны казнят! Так нам строго-настрого повелели, с них медали срывать и языки вырывать щипцами, чтоб хулы не кричали с виселки!

Лицо Огнарда от ярости побледнело.

Димитрис, не замечая этого, продолжал:

– Я у них часто спрашивал – почему? Ты ведь стране служил, государю-императору, как потом в разбойниках оказался?

– И что же, Димитрис, они тебе отвечали?

Воевода начал играть желваками.

Я понял, что невольно разбудил их старые раны, которые не заживут никогда, не позволяя этим двоим понять друг друга.

– Один так мне и ответил, не поперхнулся: «Как на Черной Реке мы невинных резали, так и сейчас режем. Ток раньше мы людей мочили именем императора, в обмен на железячки медальные, а вот теперь поумнели и золотишко берем».

Димитрис сверкнул глазами.

– Потом он за решетку схватился, близко-близко лицо поднес, да и говорит: «Не за то нас вешают, что мы людей губили, а токмо ради того, чтобы правду о Стоянии на Реке людям не смогли рассказать».

Юноша пару секунд молчал, словно перенесся туда, в затхлую сырую темницу, и смотрел в лицо приговоренному к смерти.

– Да, недаром-то шепчутся, что война та была неправедной, и гнали их потом от Черной Реки, этих недобитых героев…

– Да как ты смеешь, сопляк?! – зарычал от бешенства Огнард. – Люди, лучше тебя во сто крат, гибли на Реке, у Излучины, чтобы все вы, юнцы ощипанные, могли сладкий эль хлестать, заедать шербетом да девок сильфидских трахать.

Димитрис скрипнул зубами. Поднял кулак и поднес его к лицу Огнарда.

– Видишь печать на наруче? Знаешь, кто мой отец? Да одно слово мое – и тебя швырнут огнедышам.

Его лицо передернулось.

– Но в великанью задницу моего отца, и печать, и герб, и всю эту имперскую хрень. Я шесть лет служил в Патруле и с простого солдата начал. Может, как ты сказал, я и юнец ощипанный, но в бою бывал не меньше тебя…

Он спотыкнулся и быстро уточнил:

– …С оглядкой на наши годы; а ты, старикан, все видишь во мне мальчишку, глупого барчука, что не знает, с какой стороны за меч держаться.

Наклонившись к Огнарду, Димитрис процедил тихо-тихо:

– И уж тебе ли не знать, отчего меня из Столицы погнали, сюда, на кулички к гномам, у старого шестерить. Не хочешь замечать правды? Так черт с тобой.

Развернувшись, Димитрис поехал прочь.

– Что-то случилось? – спросил я, подъехав к Огнарду.

Тот провожал Димитриса взглядом.

– Да так…

Воевода процедил едва слышно:

– Прислали вот, сопляка из столицы на мою голову… И ведь не избавишься от него.

Огнард развернул крылатого скакуна.

Мы въехали в кованые ворота.

Стрелки с волшебными арбалетами стояли по стенам. Я заметил двух магов, не ниже шестого круга.

Третий стоял у въезда; когда последний из ратников оказался в крепости, чародей взмахнул руническим посохом, и ворота медленно затворились.

Яркая алая печать, сигил, воссияла на них, запечатав вход.

– Ехать далеко не придется, – сказал Димитрис.

В центре крепостного двора переливалось огромными рубинами широкое каменное кольцо – думаю, в нем легко уместился бы гарнизон.

– Занять места! – раскатисто велел воевода.

Ратники на боевых воронах выстроились в магическом круге. Огнард въехал туда последним, пропуская меня вперед.

– Кольцо непростое, – негромко пояснил он, – не каждому служить будет. Вот почему я дал тебе железного голема.

– Deito! – прокричал чародей, и каменный круг стал медленно поворачиваться.

Вспыхнули рубины, замелькали огни, и все вокруг закружилось, словно в снежном водовороте. Я видел, как лицо Димитриса исказилось, – он явно боялся магии.

Огнард оставался невозмутим.

Он давно смирился, что однажды умрет в седле, и больше не волновался, не прикидывал, когда и как это может произойти.

– Добро пожаловать в Малахит, – сказал Огнард.

Мир перестал кружиться.

Мы стояли на большой гранитной платформе, высоко над городом. Каменная стена в три ряда – один выше другого – окружала его.

Дозорные башни сверкали острыми шпилями, так молитвы жрецов быстрее доходили до неба.

На вершине у каждого сверкал драгоценный заговоренный камень, и во время боя перуны, попав в него, разлетались тысячью молний, разя вражескую армию.

– Разойтись! – велел Огнард. – Ты, Димитрис, проверь всех караульных на башнях.

– Слушаюсь, воевода.

Юноша кивнул, и лицо его стало мрачным.

Я понял – эта докука была излишней, и воевода велел своему помощнику заняться ею только для того, чтобы наказать за дерзкие речи.

– Отец его – родовитый князь, давно служил при дворе, – негромко произнес воевода.

И стало ясно, что в глазах Огнарда «служить при дворе» – занятие для трусов и лизоблюдов, и когда это назвали «службой», то оскорбили всех военных в империи.

– Вот и нашел для сына тепленькое местечко…

Я сомневался, что для молодого парнишки, умного и горячего, город на орочьем приграничье был «тепленьким местечком».

Не важно, чего бы хотел Димитрис – быстрой карьеры или ночных забав с полудницами, – в вольном городе Малахите со всем этим было туго.

– Он ведь служил, кажется? – небрежно спросил я.

Знал, что вступаю на тонкий лед, но какого черта?

Лучше задать неловкий вопрос сейчас, рассориться и избавить себя от непростой работенки, чем после извиваться ужом.

– Служил? Да он розыскной, – ответил воевода с тем глубоким презрением, что фронтовые всегда питают к ищейкам на поводке императора. – Ловил, поди, нищих да ворье на рынке карманное, а теперь вот тоже считает себя солдатом.

Огнард покачал головой.

– Хотел я себе другого помощника. Уже присмотрел парнишку, что служит со мной давно, толковый и орочий язык знает, здесь бы мне пригодилось. Так вот, не дали, «бери Димитриса», говорят. Пришлось… А тот мальчишка, я слышал, где-то в степях Хобгоблинских сейчас служит.

Он помолчал, думая о судьбе солдата.

– Ну ладно, чародей, – сказал Огнард.

Ратники на боевых воронах слетали с платформы, исчезая в переплетении башен и переходов.

Один Димитрис, на двуголовом волке, не мог летать и направил зверя к лестнице в дальней части платформы.

– Ты небось с дороги устал? – вопросил воевода. – Что ж, отдохни, поешь; там банька уже готова, и лекаря нашего я пришлю. Потом и поговорим.

В долине было тепло.

Суровые горы, закованные снегом и льдом, остались далеко позади, и свежий весенний воздух, казалось, давал мне новые силы.

– Нет, – я покачал головой. – Ты сказал, дело срочное; значит, сперва дела, а потом уж все остальное.

– Ну хорошо.

Мои слова пришлись ему по душе.

Огнард спешился.

К нам подбежал молодой парнишка и увел крылатого скакуна.

Я тоже покинул седло, и железный голем свернулся в шипастый шар, зависший в воздухе. Воевода спрятал его в карман.

– Здесь поговорим, – предложил Огнард. – Ежели ты не против. Люблю это место: небо – рукой подать и город, как на ладони.

Я кивнул.

Далеко под нами раскинулись улицы Малахита.

Они закручивались кругами, стягиваясь в тугую спираль, и сторожевые башни высились между ними на случай, если враг войдет в город.

Не было ни одного храма, ни одной башни магов, ни колокольни – только высокие, серые донжоны, где и молились, и сотворяли астральное колдовство.

– А вон там, – сказал воевода, – Снежные Пустоши.

Я видел только степь, от городских ворот до самого горизонта. Очень далеко, тая в туманной дымке, поднимались две крепости, орочьи, судя по очертаниям.

А по другую сторону, к бескрайнему небу тянулись горы с заснеженными вершинами, а над ними кружили тени серых драконов.

– Отсюда не разглядеть, – пробормотал Огнард, – но Пустоши там, и даже орки боятся их; я был в этой тундре дважды, а впрочем, о чем я? Мы лишь по границе проехали, но…