Делла-Уэлла - Ларионова Ольга Николаевна - Страница 5

• Предыдущая
• 5/71
• Следующая

Она решительно освободилась от его рук и сделала шаг назад:

— Как ты мог забыть о вдове эрла Юхана, твоего названого брата?

Он помрачнел:

— Прости меня, я не хотел тебя расстраивать в первый наш день… Мы не сможем с ней встретиться. Она больна. Она в клинике.

— А что такое — клиника?

— Клиника — это такое заведение, куда помещают людей, у которых сходные болезни.

— Это вроде кладбища, да? Но как больной может поправиться, если его к тому же еще и увезли из дома?

— Ну, там много врачей, специалистов, аппаратура всякая… Знаешь, кое-кто выживает.

— Перестань паясничать! Этой несчастной женщине сразу станет легче, если мы расскажем ей о том, как все это время жил ее муж и как самоотверженно он пошел на смерть. Или ты и это забыл? Ведь нет ничего страшнее, чем неизвестность, особенно если это касается любимого человека.

— Сэнни, малышка, ты права, как всегда… Но мы не сможем ей ничего рассказать. Она не просто нездорова. Она никого и ничего не узнает. Она в клинике для душевнобольных.

Мона Сэниа долго молчала, потом подняла руку и потерла шрамик на лбу это движение уже вошло у нее в привычку.

— Значит, кто-то на твоей Земле умеет любить сильнее, чем на Джаспере, проговорила она совсем тихо — Прости, эрл Юрген, я хотела бы вернуться.

— Четыреста чертей, Сэнни, да посидим хотя бы просто так, вон мох пушистенький, и совсем не сыро, я земляники наберу; воздух какой, это ж самый пахучий день лета, одуреть можно, весь лес точно ромом настоянный, голова кругом, Сэнни, это ж просто грех на такой заповедной поляне — да не…

— Прости, — повторила она, сделала шаг в сторону и исчезла. Крошечный паучок сорвался с ветки и, пролетев перед самым носом командора, невидимой паутинкой перечеркнул все знойное чародейство этого июньского леса.

Юрг мотнул головой, как застоявшийся конь, и понуро побрел обратно. На тропинку выкатился ежик-сосунок; он был настолько еще глуп, что, ткнувшись в сапог, не свернулся, а суетливо задергал носиком, совершенно потрясенный сладостным запахом джасперианской ваксы.

— Двое нас, идиотов, — сказал ему Юрг и, осторожно перешагнув через малыша, направился к озеру.

Вечерело. Мона Сэниа заканчивала обход всех помещений корабля, придирчиво высматривая, что еще можно было оставить на Земле до следующего прилета, чтобы в первом рейсе переправить на Джаспер как можно больше офитов. К счастью, отправляясь в этот полет, они не смогли захватить с собой никаких личных вещей, и здесь было только то, что забыли их предшественники, вернувшиеся неведомо из каких далей. Диковинные тяжелые шкуры, каменную посуду и слитки золота она уже безжалостно выбросила, и теперь остановка была за тусклыми, поцарапанными шкатулками и коваными, изрядно помятыми сундучками. Похоже было, что этим вещам уже не одна сотня лет, и если уж их взяли с собой, то они наверняка хранили что-то весьма ценное и редкостное.

Не такая уж это была тяжесть, да и места они занимали сравнительно немного. Мона Сэниа задумчиво приоткрыла одну из шкатулок, и глаза ее удивленно расширились: на дне, в специальных углублениях, лежали три кинжала. Все бы ничего, простые костяные рукоятки и добрая на первый взгляд сталь, но у одного кинжала было одно лезвие и один клинок, у второго, обоюдоострого, было два клинка, а третий, трехгранный, и вовсе напоминал исполинскую трехзубую вилку.

Столовые приборы для великанов?

Она выбрала средний, двухклинковый; отполированная бесчисленными прикосновениями рукоять как будто сразу вжилась в ладонь — рука не слушалась, когда мона Сэниа всеми силами пыталась заставить себя положить оружие на место. Такой кинжал грех было не попробовать. Она оглянулась, подыскивая подходящую мишень. На полу валялась медная бляшка, не то монета, не то медаль; принцесса, не целясь, ударила, уже в момент размаха пожалев, что может испортить такой прекрасный клинок, и едва не вскрикнула: мало того, что толстый медный овал превратился в щепотку пепла, но и ковер, куда вонзилось второе острие, вспыхнул и обуглился, как от десинторного разряда.

И рука сама собой разжалась, выпуская магическое оружие. Нет, такое добро до следующего раза оставлять было никак нельзя. Извечное женское любопытство заставило ее заглянуть в горбатый сундучок, но ее ждало разочарование: там оказались детские игрушки. Это были маленькие фигурки животных, умело изготовленные из кожи и меха. С ними, несомненно, забавлялись: кое у кого были повязаны бантики из замурзанных, вылинявших ленточек, на других надеты ошейники и браслеты из оловянной и золотой фольги, готовые рассыпаться от ветхости шерстинки с изумрудными бусинами.

Человеческих фигурок среди этого игрушечного зверинца не обнаружилось.

Мона Сэниа хотела уже превратить тешить свое любопытство, но витиеватые надписи на незнакомом языке, изукрасившие ароматный ящичек, заставили ее заглянуть и туда.

На черной вате змеились сверкающие всеми цветами радуги цепи. Они, несомненно, были отлиты; из стекла, тем более что на каждой красовался прозрачный хрустальный колокольчик. Затаив дыхание, она двумя пальцами потянула из этого искрящегося вороха тоненькую аметистовую цепочку. Сиреневый колокольчик с агатовым пестиком, казалось, был готов издать нежнейший из звуков, недоступных ни людям, ни птицам; поднеся к уху это хрупкое чудо, Сэнни легонечко встряхнула его, но вместо ожидаемого звона над ухом раздались голоса — шепчущий хор, замысловатое переплетение десятка скороговорок…

От неожиданности ее пальцы разжались, и сиреневая змейка, точно перышко ее первого крэга, плавно скользнула вниз. Мона Сэниа вскрикнула, ожидая неминучий звон бьющегося стекла, но цепочка, словно невесомая, качалась в воздухе, опускаясь наземь плавными кругами, как падает осенний лист. Едва коснувшись пола, она вдруг разомкнулась, колокольчик нацелился на свое хранилище, и аметистовое существо — Сэнни уже не поручилась бы, что оно не живое, — зазмеилось, как плывущий уж, перепрыгнуло через стеночку ящика и свернулось на черной вате.

Ящичек захлопнулся с каким-то удовлетворенным причмокиванием.

Нет, даже разглядывать все эти диковинки вот так, наспех, было невозможно. «Отложим до лучших, спокойных времен», — сказала себе принцесса.

Кукушонок на ее плечах слегка шевельнулся и тихонечко вздохнул. Если он читает ее мысли, то эти «спокойные времена» ему кажутся весьма гипотетическими…

Движение пернатого друга вернуло мону Сэниа к первоочередной проблеме: солнце, наверное, уже садилось, а Юрг так ничего и не придумал. Крэги требуют вечернего полета, а кто поручится, что из черной кипени леса не возникнет снова смертельная угроза?

Она раздвинула послушную стену корабля и выпрыгнула наружу. Солнце действительно садилось. Похолодало. Поднялся несильный ветер. Но в лесу никакого шевеления. Пронзительность вечерних запахов — вероятно, местные цветы. «Древние боги! — вдруг пронеслось у нее где-то на самом донышке сознания. — С тех пор как я здесь, я мыслю и чувствую, как… как оживший серв!»

Нет. Это просто безумная усталость. И не просто непрекращающаяся тревога за Юхани, да в какой-то степени — и за всех своих товарищей по звездным скитаниям.

Она, отрекшаяся от королевского родства, решала сейчас судьбу всего Джаспера.

Кукушонок снова тихонечко вздохнул (научился у людей, бедняга!) — видно, горевал о том, как мало он может ей помочь.

Принцесса, оглянувшись по сторонам, с некоторой горечью констатировала, что ее обеспокоенность судьбами родной планеты, пожалуй, никем из присутствующих не разделяется. Молодежь торчала у видеоэкранов, увлеченно исследуя самые экзотические туристские маршруты, старшие — Эрм, Скюз и Флейж, приладив офиты, осваивали трудности прямохождения. Сэнни отметила про себя, что завтра же с утречка выберет себе обруч поскромнее и постарается выяснить, что так мешает координации движений, — ведь если они не будут чувствовать себя как рыба в воде, нечего и думать о возвращении, где им через несколько минут уже могут навязать бой.

• Предыдущая
• 5/71
• Следующая