Делла-Уэлла - Ларионова Ольга Николаевна - Страница 52
- Предыдущая
- 52/71
- Следующая
При упоминании о «летающем доме» у нее прямо-таки все заныло внутри только бы добраться, как до спасительной норы, до этого девятикупольного убежища, укрыться за дымчатой полупрозрачностью его теплых стен, забиться в какой-нибудь закуток между бесчисленными коробками, ящиками и сундучками, уткнуться в шелковистую шкуру неземного зверя — и забыть, хотя бы на минуточку забыть обо всех этих кошмарах…
Но ее окружал только гул пожарища, и смрад, и задымленное небо… И две птицы, стремительно мчащиеся к ней сквозь пепельную пелену.
Первая птица резко взмыла вверх и исчезла. Вторая приближалась.
— Гуен! — крикнула девушка, не веря своим глазам. — Гуен, сюда! Громадная, когда-то белоснежная птица легла на одно крыло и описала над ними задумчивый круг. — Гуен, не бросай меня!
Сова косила страшным немигающими глазом, не решаясь спуститься. Таира вдруг поняла, что отпугивает ее питомицу — блеск самоцветов на ее платье.
— Кадьян, — начала она, — сбрось с носилок…
И в этот миг словно беззвучный взрыв отбросил от нее тихрианина. Полыхнул металлический отблеск далекого пламени, и в полушаге от девушки возникла высокая фигура в закопченном полускафандре. Кадьян, упавший на четвереньки, выхватил нож и сжался, как пружина, готовясь броситься на защиту своей новой владычицы.
— Девочка, ты в порядке? — Щиток забрала откинулся, и суровое лицо Эрма блеснуло улыбкой облегчения. Я знал, что твоя птица разыщет вас. Принцесса здесь? Невредима?
Таира бросилась к нему и уткнулась в скрипучую ткань джасперянской одежды.
— Поздно, поздно, поздно… — повторяла она, захлебываясь слезами. Берестяной колодец… Ее в жертву принесли-и-и…
Он схватил ее за плечи так, что жемчуг и камешки посыпались им под ноги:
— Этого не может быть! Почему она не исчезла?
— Ее связали…
Он закусил губы так, что их не стало видно. Продолжая держать девушку на весу — ноги ее не доставали до земли, — он приблизился к обрыву и заглянул вниз:
— Где этот колодец?
— Где-то там… Вон, этот с челочкой, он знает.
Эрм круто обернулся — на склоне ничего, кроме останков несчастных носильщиков, не было. Несколько травяных бугорков. Не шарить же под каждым!
— Его рук дело? — мрачно проговорил Эрм, указывая на трупы.
Она затрясла головой, не желая сейчас вдаваться в подробности и без того загадочного побоища.
— Где наш корабль? — пролепетала она. — Я домой хочу!
— Вон за той башней. — Он кивнул на черное облако, за которым едва-едва угадывались контуры ступенчатого зиккурата.
Он слегка прижал ее к себе, а потом вдруг с силой отбросил, так, что она не успела даже вскрикнуть, а только зажмурилась. И тут же ступни ее, обмотанные кусками Кадьянова плаща, несильно ударились о гладкий пол.
Командорский шатер. Она дома.
Не веря своим глазам — ее впервые вот так, без предупреждения, взяли и швырнули через ничто. Она оглянулась и вдруг заметила узелок с собственной одеждой, которую она сняла в княжеских покоях. Она вспомнила свой легкий, воздушный бег, когда босые ступни едва касались пола, и усталая Сэнни улыбалась ей с предательского кресла, которое через несколько минут захлестнуло ее своим ожившим узором, и Оцмар, наверное, уже смотрел тогда на нее, розовую как фламинго…
Узелок с одеждой — вот и все, что уцелело от этой сказки.
И пустой девятиглавый дом.
Она присела на пол, чтобы размотать тряпки на ногах, и тут в овальном проеме, ведущем в одну из малых кают, увидела силуэты троих тихриан.
Они стояли, прижавшись лбами к прозрачной стенке корабля, и глядели на дальнее пожарище — наверное, окаменев от ужаса. Просто счастье, что им не довелось добывать на том обрыве, на котором она сама стояла минуту назад!
Совсем недавно они были счастливы — отец и сын, обретшие друг друга, отставной шаман, пригретый какими-то залетными кудесниками из чужедальних земель… Теперь они глядели, как горит их Пятилучье, самый прекрасный город на Тихри. И, самое страшное, ничегошеньки не понимали — то ли это война, то ли поджог, то ли небесный огонь.
Неслышно ступая, она приблизилась к ним. Нужно было отыскать какие-то слова, чтобы утешить их, но как это было сделать, если она сама была во всем виновата! Она оперлась руками о края проема, ведущего в малую каюту, и в этот миг услыхала зычный, как во время битвы, голос Рахихорда:
— Если это правда, то пусть она останется в этом пламени!
Девушка замерла на месте. Откуда они знали? И уже успели осудить… И тут на смену горечи пришел ужас. На корабле никого из своих, и она одна против этих троих туземцев, которые не простят ей ни своего князя, но своей столицы. Успеть бы юркнуть за все эти коробки…
И тут Рахихорд, словно почувствовав ее у себя за спиной, медленно обернулся.
— А, это ты, светлячок, — проговорил он уже своим обычным стариковским голосом, — молчи о том, что слышала. Молчи… а если сможешь, то забудь. Пусть твои братья чтят ее память. Она была не виновата.
— Тот, другой, тоже невиновен, — глухо произнес Травяной Рыцарь. — И тем не менее нужно разгадать, кто он.
— Сибилло почует, — самодовольно пообещал шаман. — Если только этот мотылек залетный раньше времени не проговорится.
У Таиры голова пошла кругом. Она так стремилась на корабль, чтобы хоть на минуточку забыть о всей этой чудовищной фантасмагории, и — нате вам! У этой троицы наготове еще какая-то зловещая тайна. Из огня да в полымя.
— Прекратите! — закричала она, сжимая кулачками виски. — Не смейте говорить о Сэнни! Она ни в чем не виновата. Это Оцмар приказал поджечь город. Перед смертью. И Сэнни — в жертву… Чтобы вместе сгореть… Господи! Так же не бывает!..
Все трое глядели на нее в немом изумлении.
— Полуденный Князь почил? — осторожно, с какой-то кошачьей повадкой переспросил шаман. — Кто же теперь…
— Не о том речь, — перебил его Рахихорд. — Вечно ты, старый лизоблюд, суетишься. Нам оказали гостеприимство и подмогу. И мы должны отплатить добром за добро. Чужедальние воины могут и не знать, что такое — проклятие анделисов…
— Я рассказывал, — быстро поднял голову Лронг. — Им такое было неведомо.
— Да о чем вы, о чем? У меня просто голова раскалывается, я ни-че-го не понимаю!
Сибилло шагнул к ней и неожиданно ткнул сложенными щепотью пальцами прямо в переносицу. В голове словно что-то плеснулось, как рыбка, и стало вдруг спокойно-спокойно, а в носу защипало от острого запаха перечной мяты.
— Так-то, — удовлетворенно проговорил шаман — видно, чудеса удавались ему не очень часто. — А теперь слушай. Сибилло сразу это учуяло, а потом и добрейший Лронг высказал вслух, не подумавши. Та, что называла тебя своей сестрой, была поражена проклятием анделиса. Не спорь, солнцеокая, на своем веку сибилло не раз встречало этих несчастных. Их срок недолог, потому что в своем безудержном, неистовом стремлении достичь своей цели они перестают разумно мыслить и готовы смести с дороги весь мир…
— И весь мир платит им тем же, — мрачно заключил Рахихорд.
— Да какой такой цели? Сэнни только хотела вернуть своего сына, и все. Если бы у вас отняли единственного ребенка, вы бы еще не так взбеленились.
— У каждого своя цель, — покачал головой Рахихорд. — У одних это власть, у других — страсть к завоеваниям, у немногих — любовь… Да, такого желают не только проклятые. Но тот, кто отмечен поцелуем анделиса, жесток и неудержим, как кипящая лава, что извергается из огненных гор, негасимых даже в краю мрака и льда. Они безжалостны… Скажи, светлячок, а почему ты здесь, среди могучих воинов? Разве не пристало тебе пребывать в караване твоих родных? Ты — еще дитя, и бесчеловечно удерживать тебя на смертельно опасной тропе…
— Ха, меня бы удержали! Да я сама попросилась сюда, ну, не на Тихри, а на корабль. Чтобы оберегать их вместе с Гуен. А потом и речи не могло быть о том, чтобы я вернулась, — ведь какой-то там голос изрек, что мы вместе понимаете, вместе! — должны заслужить, чтобы Ю-Юшеньку отдали. Так что Сэнни меня вовсе не удерживала, она только думала о своем сыне…
- Предыдущая
- 52/71
- Следующая
