Шерлок Холмс и уэльские тайны - Биггл Ллойд, младший - Страница 21

Мадрин беседовал с женой по-валлийски. Я, разумеется, не участвовал в разговоре, и у меня появилась возможность сравнить Мервин с Мелери Хьюс. Мервин, как и Мелери, была брюнетка, но гораздо меньше ростом и более женственна, чем высокая и резкая в движениях Мелери. Даже мне, видевшему её впервые, было ясно, что она влюблена в своего мужа, как и десять лет назад. Она явно гордилась своей ролью жены поэта и матери троих прелестных детей.

Наконец супруги замолчали, видимо почувствовав неловкость от того, что я не понимаю, о чём они говорят.

— Этот человек, оказывается, старый друг священника, — сказала Мервин уже по-английски. — Дядя Томос очень рад, что его дела поправились.

— Дядя Томос и его жена, — пояснил Мадрин, — попали в очень трудное положение. Они уже старые, и им не под силу вести хозяйство на ферме. Конечно, мы им помогаем. И вот вдруг появляется барышник, торгующий лошадьми, и предлагает взять у них в аренду пастбище для своих лошадей. Старик, конечно, обрадовался, ведь деньги за аренду помогут им свести концы с концами.

— Когда появился этот барышник?

— Вчера.

— Раньше с такой просьбой никто к ним не обращался?

— Вы имеете в виду, с просьбой об аренде пастбища?

— Да, и не обязательно к вашему дяде. Насколько я знаю, Пентредервидд находится далеко в стороне от ярмарок, где продают лошадей. Непонятно, зачем барышнику арендовать там пастбище?

Мадрин рассмеялся.

— Наша деревня не настолько изолирована от мира, как вам кажется. В десяти милях железная дорога, по которой за час можно добраться до Ньютауна. Кроме того, в нескольких милях от нас проходят дороги в Махинлет и Аберистуит. Этот барышник — старый друг священника, который как раз и посоветовал ему обратиться к дяде Томосу и тётушке Хафине.

— Кто-нибудь видел его раньше у священника?

— Понятия не имею. — В голосе Мадрина мне послышалась ирония. — Вы, как всякий сыщик, берёте всё под подозрение. Зачем бы священнику выдавать этого барышника за своего старого друга?

— Меня настораживает, — пояснил я, — странное совпадение по времени. — Я повернулся и обратился к Мервин: — Скажите, пожалуйста, не поселился ли здесь кто-нибудь ещё за последние дни?

— На ферме у Парри живёт мальчик, — ответила она. — У него слабые лёгкие, и доктора посоветовали ему пожить в горах, на чистом воздухе.

— Этот мальчик англичанин?

— Гвен Парри плохо говорит по-английски. Наверное, мальчик валлиец.

— Давно он здесь живёт?

— То ли месяц, то ли две недели. Точно не скажу.

— Сколько ему лет?

— Я видела его всего один раз, да и то издали, когда была в гостях у Эвансов, они соседи Гвена Парри.

— Как он выглядит, этот мальчик?

Мервин раскраснелась. Мои настойчивые вопросы смущали её.

— Я не разглядела. Помню только, что у него светлые волосы.

Я вскочил из-за стола, а вслед за мной и Мадрин. Мервин смотрела на нас широко раскрытыми глазами.

— Вы думаете, это тот самый юноша? — спросил Мадрин.

— Совершенно уверен, а барышник, конечно, тот мужчина, который сопровождал его в Лондоне и Ньютауне. Я должен взглянуть на юношу. Далеко отсюда ферма Гвена Парри?

— Скоро стемнеет, — сказал Мадрин, — и нам будет трудно добраться до его фермы, хотя она не так уж далеко. Мы проезжали мимо неё. Она стоит на вершине холма. Но что вы собираетесь делать? Приедете туда и попросите юношу к вам выйти?

— Разумеется, нет. Я не хочу с ним встречаться.

— Значит, это придётся пока отложить. Начнём с визита к священнику. Я представлю вас ему как приверженца англиканской церкви и своего кузена, и вам, возможно, удастся посмотреть на его старого друга. Есть ещё что-нибудь неотложное?

— Я хотел бы поговорить с какой-нибудь служанкой из Тромблей-Холла. Желательно, чтобы это была служанка, которая ухаживала за Элинор Тромблей во время её болезни.

— Летти Хоуэлл? — Мадрин бросил вопросительный взгляд на жену.

Та кивнула.

— Она ночует дома? — спросил Мадрин.

— Сейчас она живёт у дочери, — ответила Мервин.

— Значит, сначала мы идём к священнику, а потом к Летти Хоуэлл. А теперь я покажу, где вы будете спать. — И Мадрин решительно направился в спальню.

После споров и препирательств с хозяином и его женой, которые хотели, чтобы я спал на их кровати — они бы устроились на полу в кухне, — я настоял, что буду спать на сеновале. Мне устроили прекрасное ложе на сене и дали два тёплых шерстяных одеяла. Здесь я мог приходить и уходить, когда захочу, не беспокоя хозяев.

Дом священника стоял позади церкви. Вероятно, он был построен одновременно с ней. К несчастью, священника не оказалось дома, как и его гостя, мистера Батта. Всё это нам сообщила экономка, тощая пожилая женщина. Мадрину удалось разговорить её, и она сказала, что мистер Батт, несмотря на своё ремесло барышника, чистоплотен, аккуратен и вежлив, как настоящий джентльмен. Он уехал сегодня рано утром и обещал вернуться дня через два.

Когда, явившись к Летти Хоуэлл, мы заговорили с ней об Элинор Тромблей, она заплакала. Прошло уже три месяца после смерти её хозяйки, но бедная женщина всё ещё не могла оправиться после пережитого ужаса. Она ведь дни и ночи сидела у постели умирающей. К чести Эмерика Тромблея, он отпустил служанку отдохнуть — пожить у дочери, — по-прежнему выплачивая ей ежемесячное содержание.

После того как она немного успокоилась, я сообщил, что у меня самого недавно умерла мать, и описал симптомы отравления мышьяком: спазмы в желудке, рвота и понос.

— Особенно ужасно было видеть её судороги, — сказал я.

Бедная женщина опять заплакала.

— Я не могла спокойно смотреть на её мучения, — пожаловалась она сквозь слёзы.

Конечно, я спросил Летти Хоуэлл, как вёл себя во время болезни жены Эмерик Тромблей. По её словам, не было человека заботливей и нежнее его.

Мы долго молчали, выйдя из дома, где жила Летти Хоуэлл. Мадрина, очевидно, потрясла моя ложь. Ему было известно, что моя мать преспокойно живёт в Лондоне и, хотя у неё парализованы ноги, она не думает умирать. Меня же одолевали сомнения насчёт того, что Эмерик Тромблей мог отравить мышьяком жену. После рассказа Летти Хоуэлл и встречи с ним мне казались неубедительными обвинения мистера Сандерса и Брина Хьюса. Но если не он, то кто же?

Наконец Мадрин нарушил молчание.

— Я никогда бы не смог поступить, как вы, — сказал он. — Вы были так естественны, словно хороший актёр, вжившийся в роль.

— Чтобы добыть необходимые сведения, приходится иногда лгать и изворачиваться, — объяснил я. — Я бы не остановился даже перед взломом квартиры, если бы это помогло изобличить преступника.

— Теперь вы уверены, что Элинор Тромблей была отравлена?

— Все симптомы говорят об этом. Но, к сожалению, они совпадают с симптомами холеры и других инфекционных заболеваний, так что только эксгумация трупа и лабораторный анализ могли бы подтвердить или опровергнуть мою гипотезу. Поскольку она не опровергнута, приходится подозревать, что Эмерик Тромблей виновен в отравлении жены, хотя он производит впечатление любящего и заботливого супруга. Многие, правда, считают его дьяволом в человеческом образе.

По дороге мы зашли в таверну и выпили по кружке пива. Я надеялся поговорить с кем-нибудь из слуг, работающих в поместье. Но никого из них там не оказалось: они ещё не вернулись домой, ведь путь из Тромблей-Холла до Пентредервидда был неблизкий.

Дома наш ждал обильный ужин. Лица детей заметно оживились, когда Мервин поставила на стол жареную баранину. Очевидно, они редко ели мясо. Я понял, что Артур Сандерс не поскупился, и это значительно улучшило питание семьи Мадрина.

После ужина я написал письмо Шерлоку Холмсу, адресовав его, как мы условились, в адвокатскую контору, в которой я якобы работал. Даффи с радостью согласился отнести его на почту.

Потом я отправился на сеновал и едва залез под одеяло, как сразу же заснул.

Меня разбудили лошадиный храп и голоса людей. Было светло, и мне показалось, будто уже утро, и только потом я сообразил, что это взошла луна. Я выглянул из чердачного окна. По тропе, огибающей деревню, ехали всадники в женской одежде. Я ясно слышал мужские голоса и, догадавшись, что это «ребекки», стал быстро одеваться. Оседлав своего пони, я отправился в погоню за всадниками.