Орел и Волки - Скэрроу Саймон - Страница 4
- Предыдущая
- 4/92
- Следующая
— А ты уверен, что тебе стоит куда-нибудь выходить? — вкрадчиво спросил он. — Помнишь, как ты грохнулся в обморок прямо в больничном дворе на нашей прошлой прогулке? Разумен ли такой риск, командир?
Макрон, машинально завязывая ремешки, как делал это из года в год почти каждое утро, бросил на него раздраженный взгляд и покачал головой:
— Сколько можно тебе твердить, чтобы ты не называл меня командиром? Какой я, на хрен, тебе командир, когда ты мне не подчиняешься и мы теперь в одном ранге? Отныне я для тебя просто Макрон. Понял?
— Так точно, командир! — ответил Катон и тут же хлопнул себя по лбу ладонью. — Прости, но мне трудновато освоиться с этим. Свыкнуться с мыслью, что я тоже центурион. Должно быть, самый молодой во всей армии.
— Во всей хреновой империи, я думаю.
На какой-то момент Макрон пожалел о своем высказывании, в котором звучал невольный упрек. С одной стороны, как старший товарищ, он искренне радовался за юнца и считал, что новое звание тот получил по заслугам, но с другой никак не мог отделаться от привычки постоянно поучать дуралея, бурча, что «центуриону надобен опыт», хотя сам был произведен в этот чин всего полтора года назад, оттрубив к тому времени под Орлами полновесных четырнадцать лет. Разумеется, на своем солдатском веку Макрон повидал всякое, о чем недвусмысленно говорили его боевые награды, но командиром он, по сути, являлся столь же «зеленым», что и юный Катон.
Глядя на сноровисто шнуровавшего сапоги ветерана, Катон, в свою очередь, испытывал чувство неловкости. Втайне юношу самого грызла мысль, что повышение досталось ему слишком быстро. Чересчур скоро, в отличие от того же Макрона, бывалого воина, солдата, каких поискать. Сравниться с ним он не мог и мечтать, а уж момента, когда ему вверят собственную центурию, и вовсе ждал с внутренней дрожью. Не требовалось особого воображения, чтобы представить, как отреагируют закаленные в боях вояки на то, что старшим над ними поставят восемнадцатилетнего сопляка. Правда, по наградам на командирских доспехах они, может, поймут, что этот сопляк хоть и юн, но все-таки побывал в переделках и сумел там себя проявить. Возможно, они заметят и шрамы на его левой руке: еще одно доказательство воинской доблести, но все это не изменит того непреложного факта, что их новый командир даже и возмужать-то как следует не успел и явно моложе сыновей некоторых из своих подчиненных. Это будет раздражать, вызывать зависть, и Катон понимал, что люди начнут приглядываться к нему, следить за каждым его поступком и шагом, а углядев промахи, вряд ли сочтут их простительными. Не в первый раз он задумался, не лучше ли ему потихоньку попросить легата отменить свой приказ и восстановить его в прежней должности? Ну разве плохо служилось ему под крылом у Макрона?
Но тут Макрон затянул последний узел, встал и взялся за свой алый плащ.
— Идем, Катон! Хватит валяться.
За пределами тесной каморки, в лабиринтах больничного блока царила суматоха. Раненые продолжали поступать, и лекари, проталкиваясь к новоприбывшим, проводили быстрый первичный осмотр. Безнадежных по их знаку направляли в отдельное заднее помещение, дабы они могли там спокойно отойти в мир иной, остальных распихивали повсюду, где еще имелось хоть немного свободного места. Осада укреплений бриттов в холмах, развернутая Веспасианом по велению Плавта, привела очень быстро к тому, что госпиталь переполнился до отказа, а расширить его пока еще даже и не пытались. Постоянные вражеские налеты на снабженческие обозы лишь увеличивали число раненых, которых затаскивали куда только можно, и вскоре никого уже не удивляли ряды тюфяков, расстеленных прямо под стенами коридоров. К счастью, стояло лето и никто там ночами особо не мерз.
Макрон с Катоном пробирались к выходу из больницы. Оба они были одеты в обычные форменные туники, но командирские жезлы в их руках указывали на ранг, заставляя всех встречных давать им дорогу. Макрон также нахлобучил на голову войлочную подкладку под шлем, отчасти, чтобы прикрыть ею уродливый шрам, ибо ему надоело ловить на себе любопытные взгляды всяких бездельников и детишек, но главной причиной тому была чрезмерная чувствительность раны. Чуть ветерок, и она начинала болеть. Катон держал жезл перед собой, выставив углом левый локоть и прикрывая им от толчков свой подживающий бок.
Подъезд к госпиталю осуществлялся по главной улице складской базы — весьма солидного укрепления, пристроенного с внешней стороны к городским стенам Каллевы и обнесенного собственным валом. Несколько легких повозок стояло внизу, во дворе. С последней из них сгружали только что прибывших раненых. Днища пустых подвод были перепачканы кровью, там валялось брошенное снаряжение.
— Неприятель совсем распоясался, — заметил Макрон. — Навряд ли в округе орудует одна мелкая шайка. Похоже, их много, они действуют сообща и с каждым разом все больше наглеют. Если не дать им окорот, кампания кончится крахом. Все наши усилия пойдут псу под хвост.
Катон кивнул. Ситуация накалялась. Генерал Плавт был даже вынужден возвести вдоль дорог, по которым медленно тащились тяжелые обозные фуры, цепочку фортов, однако чем больше их становилось, тем меньше людей он мог в них оставить, а слабо защищенная опорная точка в конечном счете — уже не помеха для Каратака, а дар.
Оба приятеля быстро шагали по хорошо утоптанной улице военного городка к главным воротам базы, где торопливо строился ее маленький гарнизон. Солдаты подтягивали ремни и застегивали пряжки, в то время как комендант укрепления, центурион Вераний, пинками и бранью подгонял самых нерасторопных из своих подчиненных. Те все еще вываливались из казарм с охапками спешно собранного по углам снаряжения. Макрон с Катоном обменялись короткими взглядами. Гарнизон состоял из охвостья Второго легиона, забракованного легатом при отборе легионеров в длительный боевой рейд. Бойцы здесь были оставлены совсем никудышные, что сразу бросалось в глаза, и это сердило Макрона.
— Этот долбаный бардак может обернуться большой бедой, мрачно ворчал он. — Языки ведь не укоротишь, а стоит Каратаку прознать, что за вояки сидят сиднем в Каллеве, он мигом сообразит, что может зайти сюда, когда захочет, и вышвырнуть Верику пинком под зад заодно с этими дундуками.
Верика, престарелый царь атребатов, заключил с римлянами союз чуть ли не в день их высадки на британское побережье. Другое дело, что руководила им отнюдь не тяга к цивилизованной жизни, а личная выгода. Пришельцы вернули Верике трон, с которого тот был ранее согнан, и после захвата Камулодунума, с расширением кампании на юго-запад, царь сам и с великой охотой предложил генералу Плавту располагать Каллевой в своих стратегических целях. Тогда-то к этому городку и была пристроена внушительная опорная база, а Верика в связи с тем не только заручился расположением Рима, но и обеспечил себя прибежищем на тот случай, если вдруг атребаты прислушаются к призывам племен, вовсе не склонных покоряться захватчикам, и ополчатся на чужаков, равно как и на своего государя.
Макрон и Катон миновали ворота, ведущие сквозь крепостной вал в городок. Хотя Веспасиан выделил для защиты своего тылового хозяйства всего две центурии под началом единственного командира, на территории базы при надобности легко могли расквартироваться несколько полноценных когорт. Там помимо учебного плаца, штабной резиденции и легионного госпиталя размещались добротные бревенчатые казармы и, разумеется, просторные складские строения для провианта и прочих припасов, так необходимых Второму легиону, неуклонно продвигавшемуся на запад. Хитроумный вождь дуротригов Каратак, отступая под натиском Плавта, опустошал оставляемые им земли, и наступавшие римляне тоже теперь впрямую зависели от длинной цепи обозов, тянувшихся в глубь огромного острова от Рутупия — римского перевалочного порта, выросшего на том самом месте, где легионы впервые сошли с кораблей.
Катона вновь поразил контраст между строгостью римского лагеря и хаосом Каллевы, являвшей собой невообразимое скопище хижин, заборов, сарайчиков и загончиков для скота. В мирное время здесь проживало около шести тысяч человек, но когда приспешники Каратака принялись грабить обозы римлян и разорять окрестные деревеньки, население городка выросло почти вдвое. Люди теснились в наспех сколоченных лачугах, с каждым днем все больше страдая от голода и предаваясь безрадостным думам.
- Предыдущая
- 4/92
- Следующая
