Орел и Волки - Скэрроу Саймон - Страница 74

• Предыдущая
• 74/92
• Следующая

— На каких условиях? — крикнул Макрон.

— На прежних. Свободный выход для твоих людей.

— Меня это не устраивает.

— Я так и думал, что ты это скажешь.

Катон готов был поклясться, что на лице племянника Верики промелькнуло довольство. Затем принц атребатов повернулся и что-то выкрикнул. Послышались болезненные стоны и жалобные стенания, а потом из-за изгиба улицы показалась колонна пленников, едва волочивших ноги. Всех в изобилии пятнала кровь, запекшаяся или свежая, все казались не способными ни к малейшему сопротивлению, но люди в туниках римских легионеров все равно были связаны между собой крепкими сыромятными ремнями. Шедшие по сторонам стражники кололи копьями каждого, кто, по их мнению, ковылял слишком медленно. Некоторых несчастных Катон узнал даже издали. Нескольких атребатов из когорт Волков и Вепрей, а также пару-тройку греческих и римских купцов, возжелавших разбогатеть на торговле с бриттами.

Тинкоммий отдал приказ, и колонна остановилась. Первого пленника отвязали от остальных, оставив руки его крепко скрученными, и вытолкали вперед. Стражник подсек несчастного под колени, и римлянин с криком грохнулся наземь. Он лежал на боку и стонал, пока подскочивший Тинкоммий не пнул его в лицо. Римлянин обхватил голову руками, подтянул к ней колени и замер.

Тинкоммий снова повернулся к воротам и, указав на лежащего на земле человека, возгласил:

— Или вы сейчас же сдадитесь, или ваш товарищ умрет. А за ним и все остальные.

— Ладно. Предлагаю воочию убедиться, что я не шучу.

Тинкоммий кивнул стоявшему возле колонны воину, вооруженному, в отличие от прочих кельтов, тяжелой дубинкой. Тот выступил вперед и навис над распростертым на земле римлянином, расставив для упора ноги.

Затем он размахнулся своей палицей и обрушил ее римлянину на голень. Катон с Макроном даже на столь порядочном удалении — в полсотни шагов — ясно расслышали треск ломающейся кости, а уж последовавший затем вопль жертвы разнесся повсюду. Когда несчастному сломали вторую кость, он издал и вовсе нечеловеческий вой, от которого кровь стыла в жилах. Римлянин корчился на земле с перешибленными ногами, испытывая жесточайшие муки, до тех пор, пока болевой шок не лишил его чувств.

Тинкоммий выдержал в наступившей тишине эффектную паузу и, обращаясь к защитникам царской усадьбы, продолжил:

— Это первое вразумление. Последуют и другие, до тех пор, пока вы не одумаетесь и не сдадитесь. Уцелевших сможете забрать с собой, когда покинете Каллеву. Решение за тобой, Макрон. Ты можешь положить этому конец, когда только пожелаешь.

Макрон вцепился в рукоять своего меча с такой силой, что костяшки пальцев его побелели, а сухожилия на запястье вздулись и затвердели под кожей, словно стальные штыри. Катон же, в отличие от товарища, испытывал не столько ярость, сколько жуткую тошноту. Зрелище вызвало в нем сильный рвотный позыв, и теперь и жареная свинина, и вкуснейший хлеб, с таким удовольствием им поглощенный, просились наружу.

— Выродок, — процедил Макрон сквозь стиснутые зубы. — Выродок! ВЫРОДОК!

Вырвавшийся у него яростный крик пролетел над улицей, и Тинкоммий улыбнулся, довольный тем, что вывел римлянина из себя.

— Долбаный выродок! Я убью тебя! Клянусь, я тебя убью!

— Центурион, рад буду, если ты спустишься сюда и попробуешь это сделать. Бьюсь об заклад, у тебя духу не хватит.

— Командир. — Катон положил руку Макрону на плечо. — Ты не должен…

Макрон гневно оборотился.

— Сам знаю! Ты думаешь, я дурак?

— Нет, просто… ты в гневе. В гневе бессилия. — Катон кивнул на солдат, сгрудившихся у частокола и с ужасом и яростью взирающих на происходящее. — Как и все мы.

Макрон медленно повернулся в указанном направлении и с изумлением узрел, что на караульную дорожку вскарабкались не только все оставшиеся легионеры, но и Волки, а также некоторые из телохранителей Верики. Он сбросил с плеча руку Катона и заорал:

— Какого хрена вы сюда приперлись, цирк вам тут, что ли? Охота поглазеть на это долбаное представление? А кто-нибудь подумал, что, пока вы будете торчать тут, разинув рты, эти уроды где-нибудь сиганут через стену? Все немедленно вон, кроме часовых! Убирайтесь!

Легионеры отпрянули от частокола и с виноватым видом заторопились вниз. За ними, не дожидаясь, пока Катон переведет сказанное, потянулись и Волки. Макрон проводил их сердитым взглядом и вновь обернулся к Тинкоммию. Увидев, что он снова привлек внимание центуриона, Тинкоммий крикнул:

— Макрон, ну что, ты сдаешься? Отвечай же!

Центурион стоял молча, с каменным лицом, поджав губы.

Внутри у него все бурлило и клокотало от неистовой ярости и бессилия, но он ничем не проявлял своих чувств и не удостаивал врага ни одним словом.

— Молчишь? Тогда повторим!

Тинкоммий дал знак привести еще одного пленного.

Незнакомый Катону воин из племени атребатов выбрал на этот раз юношу, чуть ли не мальчишку, в котором молодой центурион узнал одного из погонщиков мулов с базы. Тот упирался и мотал головой, но кельт схватил его за волосы, распустил узел ремня, привязывавшего его к остальным пленникам, рывком выхватил из колонны и поволок вопящего и взывающего о пощаде подростка туда, где уже распростерлось тело первой жертвы. Макрон стоял неподвижно, а вот Катон дал слабину. Он отвернулся, поспешил к лестнице и торопливо спустился во двор. Но в тот миг, когда нога его ступила на землю, раздался звук удара и последовавший за ним страшный вопль паренька, разрезавший воздух как нож и словно надвое располосовавший Катона.

Этот кошмар длился и длился, и число искалеченных жертв все росло. Не прекращаясь, звучали истошные вопли римлян, которых с переломанными костями бросали умирать в страшных муках. Макрон неколебимо и твердо стоял над воротами, никак не реагируя на повторяющиеся требования Тинкоммия сдаться. Всякий раз, когда он отказывался отвечать, вперед, чтобы было видно защитникам царской усадьбы, выволакивали очередного пленника и били его по ногам, пока их не перешибали. Чтобы добавить трагизма происходящему, Тинкоммий приказал малому с палицей ломать также и руки, и теперь тот дробил несчастным не только голени, но и локтевые суставы.

Катон находился на основательном удалении от ворот, однако и там не находил спасения от леденящих кровь непрекращающихся воплей. От них во дворе царской усадьбы не мог укрыться никто. Люди по большей части молча сидели, уставившись в землю и вздрагивая всякий раз, когда к жутким стенаниям добавлялся крик новой жертвы. Некоторые воины исступленно точили мечи, однако скрежет точильных камней не заглушал доносившихся из-за стены страшных звуков. Наконец Катон не выдержал и поднялся наверх к Макрону. Тот стоял неподвижно, как каменный, и при появлении юноши лишь покосился.

— Чего тебе?

— Я беспокоюсь, сколько еще наши люди, — кивнул Катон в сторону обороняемой территории, — смогут все это вытерпеть. Они на пределе.

— Хочешь сказать, что это ты на пределе, — фыркнул Макрон. — Только вот, раз уж ты такой неженка, какого хрена ты носишь доспехи?

— Командир! — воскликнул Катон, потрясенный проницательностью Макрона. — Я… я…

— Что ты? Валяй говори.

Катон попытался ответить, но его всегда стремившемуся к предельной честности существу уже претили бесплодные поиски обеляющих себя резонов. Интуитивно юноша чувствовал, что Макрон прав: он, Катон, сейчас больше заботился о себе, а не о состоянии подчиненных. Эта мысль заставила его виновато потупиться.

— Мне этого не снести.

Старший товарищ посмотрел на него в упор, в глазах его блеснула горечь. Лицо ветерана было застывшим, подергивалась лишь щека, и Катон испугался, что Макрон сейчас взорвется. Наорет на него перед строем, а этого он боялся пуще всего. Публичного позора, подразумевающего обвинение в несостоятельности. Но взгляд Макрона сместился ниже, устремившись на обращенные к обоим центурионам лица солдат: он резко выдохнул через нос, словно бы ослабляя сжимающее его напряжение.

• Предыдущая
• 74/92
• Следующая