Лунный нетопырь - Ларионова Ольга Николаевна - Страница 29

• Предыдущая
• 29/114
• Следующая

Сердце, булькнув, провалилось в ледяной колодец страха. Неужели за этот час еще что-то? Тогда это будет заслуженным воздаянием за все ее художества.

— Что?.. С кем?…

— Да, в общем-то, ничего не стряслось, только я волновался. Да и Пы все время за мной по пятам ходит, папашу своего проведать просится. Совсем, говорит, плох дедуля. Я без тебя не рискнул его отпустить, хотя сейчас весь гарнизон вроде бы наготове… Так что, отпустим?

— Придется, — поморщила носик Сэнни. — Он, по-моему, к своему батюшке возымел какую-то гипертрофированную тягу. Раньше такого за ним не замечалось. Запоздалая сыновняя нежность?..

— Тебе конечно виднее, но, на мой взгляд — не к нему, а к его судейской должности, которая вот-вот станет вакантной. Кстати, он снова просит дать ему Фируза, чтобы старый душегуб, отходя в мир иной, в последний раз на такое диво полюбовался. Мы ведь только однажды позволяли ему взять с собой младшенького крэга…

— Ни в коем случае! — вырвалось у принцессы почти непроизвольно.

— Да? Вот и у меня возникли сомнения.

— Равнинные крэги сейчас в бешенстве, не знают, наверное, как и расплатиться с нами за своего вожака. И потом, Фируз ведь еще едва оперившийся птенец…

Юрг, заслышав шелковистый шелест, обернулся.

— Легок на помине! — Действительно, оба их домашних крэга, появившись откуда-то со стороны моря, эффектно зависли на секунду над кромкой стены, точно два сказочных вертолетика, а затем разом опустились на нее и принялись охорашиваться. — А знаешь, не такой уж он крохотуля — ишь, кур перламутровый, вымахал аж до папенькиных габаритов! Кстати, я тут недавно наблюдал за тем, как они с Ю-ю забавляются, и мне припомнился твой рассказ о какой-то провидческой картинке, которую ты наблюдала во дворце этого полоумного тихрианского князя. Припоминаешь?

Мона Сэниа почувствовала настораживающий укол под левым ребрышком.

— Да, там был нарисован наш Ю-ю, такой смугленький, что кажется арапчонком; в одной рубашонке он карабкается по камням, а перед ним две невиданные на Тихри птицы…

Вот-вот. Я тогда только успел его вытереть после купания, как тут эти гуси принялись с ним заигрывать; он и вырвался, вверх по камням полез… Сказочная картина, я налюбоваться не мог.

— Когда это было?

— Судя по всему, как раз в то время, когда ты еще прохлаждалась на Свахе. А что?

Призрачное завихрение струй и капель, рождающее так однозначно угадываемые образы…

— В это же самое время и мне в тумане почудилась точно такая же картина. Разве это не волшебство?

— Ну, так я никогда и не сомневался, что в тебе есть что-то от ведьмы… Ой, пардон, только без рукоприкладства — это я, недотепа, хотел тебе нетривиальный комплимент сделать. Но вернемся к нашим баранам, хотя дражайший Пы больше смахивает на упитанного толедского бычка. Значит, даем ему увольнительную, пока он не сиганул в самоволку?

— Ну, раз его отцу совсем плохо, у нас нет морального права его задерживать. Только нужно еще раз строго-настрого ему наказать, чтобы держал язык за зубами, особенно — про венценосного покойника. И, между прочим, откуда он про своего папашу узнал?

— Родственный нюх, — отмахнулся Юрг.

Она задумчиво покачала головой: совсем недавно один за другим погибали ее братья, а она даже ничего не почувствовала. Никудышная она ведьма, вот что. Но кроме этого, проскользнула и еще какая-то настораживающая мысль, только Юрг своей присказкой о баранах спугнул ее, и она исчезла, оставив после себя лишь смутное беспокойство.

— Что-нибудь еще?.. — всполошился супруг.

Нет-нет, ничего определенного. Кстати, у нашего тихрианского князя отец тоже на ладан дышит, и если случится с Рахихордом неминуемое — мне непременно надо быть рядом с Лронгом, он ведь больше ни от кого утешения не примет… Сколько лет он трупоносом отслужил, только чтобы его отца в темнице голодом не уморили!

— Ну, слетай, если так; только не сегодня, ладно?

Но ни через день, ни через два ей выбраться не удалось: нескончаемая суета «этого поросятника» как теперь величал детскую командор, отнимала все силы и время.

И когда она в сопровождении молчаливого Дуза очутилась, наконец, под ленивым солнышком Тихри, уже по отсутствию девичьего щебета, всегда доносившегося из пестрых палаточек и снятых с колес кибиток, окружавших княжеский шатер, мона Сэниа поняла, что опоздала.

Лронг был в шатре один, и она, приподняв кожаный полог входа, осененного черной траурной ветвью, бесшумно скользнула по вытоптанному ковру к замершему в скорбном оцепенении князю. На какой-то миг замерла, как и он. Что связывало ее с этим тихрианским великаном? Однажды она попыталась найти слово, коим можно было бы наречь их отношения. Наречь… Даже в старинных куртуазных романах такого слова не нашлось. Просто он, как никто другой во Вселенной, умел одарить ее какой-то невероятной полнотой самоощущения: рядом с ним она чувствовала себя и самой прекрасной женщиной, и самым нежным другом, и самой трепетной матерью, и самой своенравной принцессой (да простит ее Юрг!)

Но что же она могла дать Лронгу взамен?

Поднявшись на цыпочки, она обняла его голову и хотела прижать к своему плечу, но Лронг, перехватив ее за запястья, мягко развел руки той единственной женщины в мире, за одно прикосновение которой он готов был отдать полжизни.

— Даже в такой горести, как моя, я не имею на это права, — прошептал он.

— На сочувствие имеет право и последний бедняк, — возразила она.

— Значит, я беднее последнего нищего…

Он подвел ее к своему княжескому креслу, изукрашенному нездешней резьбой — как видно, только чудом уцелевшему от пожара, испепелившего Пятилучье со всеми его сокровищами; привычно устроился возле ее ног. Мона Сэниа угадывала всю неизмеримость его скорби уже хотя бы по тому, что впервые он глядел в пол, а не пожирал ее глазами.

И до этого, в сущности, совсем одинокий, он остался теперь без единой родной души.

— Если ты хочешь поделиться со мной… — прошептала она, надеясь, что от этого ему станет легче.

Он понял, покачал головой:

— Он уснул, как засыпают горы под покровом облаков. Последний сон его был светел, потому что он улыбался. Казалось, он увидел что-то долгожданное… Внуков, может быть. Внуков и правнуков, которые, обогнув Тихри по дороге предков, когда-нибудь вернулись бы к приютившей его прах анделахалле… Три дня назад мы отнесли его туда.

— Но, может быть, ваши милосердные анделисы, которые один раз уже… — с надеждой вырвалось у принцессы.

— Они никого и никогда не воскрешают дважды, — покачал головой чернокожий великан. — Такого под небом Тихри еще не бывало.

— Все когда-то случается в первый раз. А вдруг?..

— Нет. И потом, неужели ты думаешь, что я не убедился в этом своими глазами?

— Прости, дорогой мой друг, я причинила тебе лишнюю боль. Скажи, чем я могу утешить тебя?

Он нашел в себе силы улыбнуться:

— Только доброй вестью о себе самой.

— Тогда мне нетрудно это сделать, — заторопилась она, пытаясь хотя бы звуками своего голоса, а не смыслом говоримого, отвлечь его от неизбывной скорби. — У нас, на моем острове, где я всегда была бы рада видеть тебя гостем, прибавление семейства: вернулся этот бродяга, самозваный рыцарь по-Харрада. Не знаю, где он пропадал и что с ним приключилось, но свалился он, как говорит мой супруг, точно снег на голову; и не один — с новорожденным сынишкой!

Лронг с усилием приподнял уголки губ, что должно было означать улыбку.

— Я представляю себе его счастье… — Голос осиротелого князя был тусклым, как шелест погребального покрова: разумеется, никакого счастья он сейчас не в силах был представить.

Но в иллюзорный круг своих забот ей удалось его втянуть. И то хорошо.

— Вот то-то меня и беспокоит, — продолжала лепетать принцесса, — что этот беспутный батюшка вовсе не радуется своему младенцу! Хотя нет сомнений, что это действительно менестрелев сын. Даже голос — как у птицы лесной. Правда, мать у него, судя по его личику, немножко странновата…

• Предыдущая
• 29/114
• Следующая