Лунный нетопырь - Ларионова Ольга Николаевна - Страница 92
- Предыдущая
- 92/114
- Следующая
Во всяком случае, так показалось принцессе в первый миг. В следующий она поняла, что это некто, пугливо прижимающийся к полу и заслоняющий свою голову белым черепом с раскидистыми витыми рогами.
Незнакомец в парадном плаще, поначалу брезгливо отодвинувшийся, потратил не более двух секунд на оценку ситуации; засим, изобразив наифальшивейшую улыбку, он склонился над распростертым старцем, одной рукой бережно, но твердо отбирая вилорогий череп, а другой ласково касаясь кудлатой седой головы.
— Скажи, почтенный рокотанщик, где милейшая хозяюшка дома сего?
«Почтенный» тоненько взвыл, мотая головой; белые пряди мели пол, струны по углам горестно вторили.
— Загубили мою красу-у-у… Порешили отрока благолепного, покололи глазоньки златоглядные… Во Успенном бору мил-дружок мой покоится, без него не звучать боле струнам рокотановым…
— А рокотаны нам крайне нужны, — вполголоса заметил незнакомец, и носок его мягкого сапожка ткнулся в старческий зад. — Убрать. Поить, кормить вдоволь: среди здешних телесов отыскать парочку посмазливее… м-м-м… на Зверилов вкус. Отрядить сюда в услужение.
Это уже совсем другим тоном, определенно не знавшим возражения. Царек здешний, что ли? Нет, не царек, под плащом угадывается слишком много оружия. Воевода. А еще вернее — атаман разбойничьей шайки, только очень-очень крупной и опасной шайки… Ага, вспомнил, наконец, и о непрошеных гостях. Обернулся, вздернул подбородок и стал, словно на голову выше:
— Где та, что подарила миру Неявленного, снизошедшего до нас, дабы стать на все времена Осиянным? — прозвучал ровный голос, до того бесстрастный, что в нем не сквозило даже высокомерия.
— Ее здесь нет, — точно с таким же царственным хладнокровием отвечала принцесса. — И искать ее ты больше не будешь.
И тогда вспыхнули глаза — желтые, тигриные.
— Но какому праву ты, гололобая, смеешь… Голубая молния не самого мощного, но впечатляющего десинторного разряда ударила ему под ноги.
— А вот по такому.
Трудно представить, кто бы в этом варварском мире не шарахнулся в сторону. Но только не этот. По липу поползла косая усмешка, стирая с него все человеческое — осталась только неукротимость, порожденная бешенством.
— Думаешь, меня молниями не пугали? Говори — где сучонка?
Яростный взгляд метался по комнате, и, казалось, оставлял в воздухе желтые прочерки:
— Где?!
Пена закипала у него на губах, как у закусившего удила жеребца. Такого никакой страх уже не остановит. Нужно другое. Мона Сэниа торжественно подняла левую руку:
— Предначертано свыше, чтоб никому сие было не ведомо. — Она постаралась, чтобы ее голос звучал как можно полнозвучнее и вдохновеннее — и получилось, потому, как за стеной разом отозвалось несколько рокотанов. — Никому! Ни тебе, ни мне.
— Предначертание — это я!!! — Это был уже просто звериный рев.
Вот так. Последняя степень фанатизма, когда не пугает даже угроза смерти. Это уже не человек, и людские законы к нему неприменимы. Таких нужно просто уничтожать. А ведь красивый был мальчик. Сильный. Бесстрашный. Знала бы, кто его сделал таким — приказала бы повесить за…
Пальцы сжали рукоятку десинтора, нехотя врубили клавишу предохранителя. Это — не ее мир, и не ей его спасать от всякой нечисти.
— Ты — ничто, — бросила она с отвращением и горечью, одновременно стискивая руку Флейжа и увлекая его в спасительный перелет обратно, на лиловый ковер Игуаны.
Неистовый Тибальд, так огорчительно выдернутый из ситуации, предвещавшей лихую драчку, с трудом сдерживал разочарование, втаптывая один безвинный колокольчик за другим, за неимением лучших противников:
— Ежели мне будет дозволено заметить, — проговорил он, с нарочитой медлительностью засовывая свой десинтор в кобуру, — то этот первобытный общественный деятель явно напрашивался на нечто более ощутимое, нежели отеческое вразумление со стороны представителей цивилизованной державы.
— Представителю цивилизованной державы следовало бы быть повнимательнее, — устало отпарировала принцесса. — Ты видел его глаза? Такие бывают только у тех, кто отмечен «поцелуем анделиса». Их обладатели долго не живут. И страшно подумать, что сталось бы с несчастной Мадинькой, попади она в лапы этому бесноватому. Так что кому-то из нас еще придется слетать на Ала-Рани, приглядеть за ней… если конечно отыщем. Ты кувшинчик с лекарством поставь куда-нибудь в приметное место, чтобы на этот случай был под рукой. Кстати, ты нашу серебряную королеву Ушинюшку как следует поблагодарил?
— Со всеми наинижайшими расшаркиваниями… Только там не до меня было, опять какой-то переполох в благородном, но небогатом королевском семействе.
Ну вот, и для Алэлова дома, доселе такого благополучного, похоже, началась черная полоса. Только с каких таких пор, а, голос мой своенравный, никому другому не слышимый?
Молчит. Здесь, на Игуане, он всегда молчит. Да и на Тихри его что-то не было слышно. И на Ала-Рани. А на Земле?..
А ведь, похоже, что над Первозданными островами тучи начали собираться с той самой поры, как Алэл затеял свою возню с самоцветами. Вот погода и распоясалась. Или нет?
Она невольно подняла глаза к бирюзовому весеннему небу и вздрогнула: сейчас оно было отнюдь не голубым и уж никак не весенним. То, что она приняла за ранние сумерки, оказалось тяжелой пепельно-лиловой пеленой без единого просвета; это была не грозовая клубящаяся туча, не дымка, предвещающая затяжную морось, а овеществленная тоска, и отчаяние, и безысходность всего мира, готовые пасть на несчастные острова и укутать их до скончания света. Беда, от которой спасения не будет.
— Юрг!.. — невольно вырвалось у нее, и она вдруг осознала, что впервые в жизни призывает его так жалко и беспомощно. Силы небесные, да что же с ней, такой своенравной, стало?
А звездный эрл возник на пороге шатрового покоя без промедления и совершенно очевидно — без малейших предчувствий; сынишка под мышкой, ногами дрыгает, и оба перемазаны манной кашей.
— Что-то мамочка наша сегодня быстро прилетела! Ю-ю брыкнулся, выскальзывая из отцовских рук, с уморительной серьезностью оглядел хмурые небеса:
— Погода неретная.
Он еще частенько путал буквы.
— Ух ты, мой звездопроходчик, от горшка два вершка! — умилился отец. — Ну, погоди, еще каких-нибудь пара-другая годков, и мы с тобой всю галактику облетаем! Заметано?
— Жаметано. — Серьезность у него ну просто неподражаема.
— Прекрати учить ребенка плебейским выражениям! — Ну вот, теперь можно заслониться от всех своих замогильных предчувствий обыкновенными семейными пререканиями.
— Ого, от королевской дочери слышу, твое мое величество; только на Джаспере, насколько я в этом разбираюсь, после Темных Времен плебеев не осталось, одни аристократы. Хотя, если вспомнить Джанибастову сво… свински воспитанных коллег, то простолюдины мне как-то больше по душе.
— От демократа слышу.
— Не учи ребенка ругаться!
— Ничья, — устало констатировала принцесса. — А что касается Ала-Рани, то — полное фиаско. Харровы подружки испарились, зато собственной персоной явился сам Наиверший. Мало того, что законченный хам, но еще и бесноватый. Сейчас даже жалею, что его не прикончила.
Юрг задумчиво поглядел на жену: в последнее время резкая смена ее настроения поражала его все чаще и чаще. И с чего бы? Такая тихая, счастливая семейная жизнь…
— На Ала-Рани ты больше не полетишь. Хотя Харр и клялся в том, что тамошние крэги — всего лишь безобидные мотыли, но капля бешеной крови у каждого все-таки имеется. Так что Флейж теперь туда дорогу знает, придадим ему для пущей убедительности Пыметсу нашего косолапого… А, черт, забыл — он же опять к папаше отпросился. Дождаться не может, когда судейское кресло ему по наследству отойдет. И откуда у простого дружинника такая тяга к престижной должности?
— Потому что среди простых дружинников — то есть не простых, а моих дружинников, он в силу природной тупости был и безнадежно остается последним. А от батюшки ему переходит не просто просиженное кресло — заговоренный меч, поражений не знающий. Здесь и ума не надо, чтобы с таким наследством оказаться среди первых вельмож Равнины Паладинов.
- Предыдущая
- 92/114
- Следующая
