Белый ниндзя - ван Ластбадер Эрик - Страница 26

• Предыдущая
• 26/138
• Следующая

Боль, которую она теперь ощущала, будучи отрезанной от всех, кого любила, от всего ей привычного, была ни с чем не сравнимой. Она подавила в себе свой гнев на Николаса, как подавляют неприятный вкус во рту, оставленный горьким лекарством. Но расправиться таким же образом с беспомощностью, которую она чувствовала, она не смогла. Здесь, в Японии, все ее слабости, вымышленные и реальные, казались увеличенными до неприличия. И в Японию она приехала ради Николаса.

Она знала, что ее любовь к нему непоколебима, но она также отдавала себе отчет, что не может выносить своего собственного неутешного горя от смерти дочери, одновременно воюя с Николасом.

Впечатление было такое, что ее обступили со всех сторон невидимые враги, и она, не представляя, как с ними можно бороться, уступила бы колоссальному искушению удрать, если бы не ужас от сознания того, что, убегая, она бросит на произвол судьбы Николаса, предав его таким образом. Такого она бы не простила себе никогда. Она чувствовала, что запуталась в ситуации, как перепелка в силках, и эта ситуация все больше и больше выходит из-под ее контроля.

За окном постепенно светлело, а Жюстина лежала без сна, и подушка ее была вся мокрая от слез. Жаль было и Николаса, но жаль и себя.

Когда на востоке зарделась заря, Жюстина уже знала, что она не способна убежать, бросив все. Но в сложившихся обстоятельствах она была также не способна бороться в одиночку. Ей нужен был совет, причем совет кого-нибудь, кто знал Николаса не хуже, чем она, но несравненно лучше разбирался в хитросплетениях японской жизни. Был только один человек, который отвечал этим требованиям: Тандзан Нанги.

Нанги почувствовал, что кто-то опустился на скамью рядом с ним. Машинально он поднял глаза посмотреть, кто это, и, к своему величайшему изумлению, увидел, что это Жюстина.

— Миссис Линнер, — промямлил он, быстро опуская глаза, чтобы она не заметила застывшего в них шока, — а я и не знал, что вы католичка.

— Я вовсе не католичка, — возразила Жюстина и тут же прикусила язык, осознав, что Нанги просто давал ей возможность естественным образом объяснить ее присутствие в церкви и, как говорят в Японии, «спасти лицо». Конечно, он сразу понял действительную причину ее прихода сюда, но в Японии не принято говорить о действительных причинах. Каждый слишком озабочен тем, чтобы спасти свое лицо. — То есть, — начала она и опять замялась, — сказать по правде... — Она опять остановилась. Кто же говорит правду в Японии? Здесь если н говорят ее, то таким образом, что слова можно интерпретировать и так, и эдак — шестью различными способами.

— Пожалуйста, простите меня. Я как раз заканчиваю свои молитвы, миссис Линнер, — сказал Нанги и склонил голову.

Жюстина чуть было не бросилась извиняться: «Ах, простите, ради Бога!» — но вовремя остановила себя. Нанги дает ей возможность собраться с мыслями и подойти к разговору приличным способом, «восстановив утраченное лицо». Жюстина была ему за это благодарна. Она начинала понимать, что пришла сюда не только потому, что это наиболее удобное место для ее разговора с Нанги. Она вспомнила, как горячо молилась Богу, когда Николас лежал на операционном столе. Если она не верила в Бога, то зачем было молиться? Кроме того, она и вправду получила тогда утешение, помолясь. Значит, не такая уж она неверующая, какой ей хотелось бы казаться. Сейчас, склонив голову рядом с застывшим в молчании Нанги, она мысленно обратилась к Богу, чтобы он помог ей и дал силы в ее нелегкой ситуации.

К тому времени, как Нанги поднял голову, Жюстина была уже готова.

— Нанги-сан, — начала она, поборов американскую привычку обращаться к людям по имени, — в прошлом мы никогда не могли найти общего языка.

— Не думаю, что это так, миссис Линнер, — вежливо возразил Нанги.

Чертова вежливость!

— И это, я думаю, сугубо по моей вине, — продолжала Жюстина. Она знала, что ей надо продолжать говорить во что бы то ни стало. Стоит ей замолчать, как она уже не соберется с мужеством закончить. — Я не понимаю Японии. Я не понимаю японцев. Я здесь чужая. Иностранка.

— Вы жена Николаса Линнера, — возразил Нанги, как будто этот факт был единственным, который мог оправдать ее земное существование.

ДА ВЫСЛУШАЙ ЖЕ МЕНЯ, НАКОНЕЦ! — хотелось ей закричать. Но она только глубоко вздохнула и сказала:

— Нанги-сан, я хочу учиться. На самом элементарном уровне. Я буду очень стараться.

Нанги, кажется, почувствовал себя неловко от такого самоунижения.

— Да что Вы, миссис Линнер! У Вас прекрасная репутация.

Жюстина не сдавалась:

— Я хочу измениться и стать своим человеком в здешнем обществе.

Нанги ответил не сразу. Спевка церковного хора закончилась. Был слышен легкий шорох и перешептывание расходящихся по домам детей. С левой стороны, в нише, зажигали свечи. Легкий шумок шел по церкви, как звук падающего дождя.

— Перемены, — вымолвил наконец Нанги, — часто бывают к лучшему, если им предшествовало серьезное раздумье.

— Я думала достаточно.

Нанги удовлетворенно кивнул головой.

— А Вы обсуждали это с мужем?

Жюстина вздохнула про себя. Печаль царапнула ее сердце.

— Мы с Николасом последнее время не очень-то разговариваем.

Нанги резко повернул голову в ее сторону и уставился на нее своим здоровым глазом. Человек западной культуры в такой ситуации спросил бы, а что, собственно, у них стряслось? Нанги сказал:

— Я и сам не имел возможности по-настоящему поговорить с ним. Он стал... немного другим. Врачи...

Тут Жюстина вздохнула уже вслух:

— В этом случае врач не поможет. Он говорит, что Николас страдает от какого-то послеоперационного синдрома. Мне кажется, что он совершенно неверно оценивает ситуацию.

— А что Вы о ней думаете?

— Право, не знаю, — призналась она. — Во всяком случае, я не уверена. Но мне кажется, что вечно подавленное настроение Николаса проистекает из того, что он не может, как прежде, заниматься своими боевыми искусствами.

Нанги невольно затаил дыхание. Господи, подумал он, — спаси и сохрани. Было предчувствие надвигающейся большой беды. Вроде как сумерки сгущаются над ним и его близкими.

— Вы уверены в этом, миссис Линнер?

— Да, — твердо ответила Жюстина. — Я видела его в спортзале. У него ничего не получается.

— Вы имеете в виду, v него какие-то неудачи физического характера?

— Нет, не думаю, что физического.

Нанги, кажется, поверил ей на слово, и во взгляде его Жюстина увидела самую настоящую боль.

Она чуть было не спросила: «Что с Вами?» — но осеклась.

— Мне кажется, у нас с Вами возникло одно подозрение, — сказала она.

— Возможно, — согласился Нанги. — Видите ли, миссис Линнер, в боевых искусствах нравственный аспект контролирует физический. Если ваше сознание не настроено должным образом, вы не сможете овладеть им. Людям западной культуры это трудно понять. — Он виновато улыбнулся. — Простите меня, я не хочу Вас обидеть. Но ведь Вы сами сказали, что хотите учиться. То, что я говорю, является основой основ боевых единоборств, в этом их суть.

Он помолчал немного, как будто собираясь с мыслями.

— Когда приходит новичок, желающий овладеть боевыми искусствами, его часто заставляют сразу же выполнять самые трудные задания. День ото дня он чувствует, что жизнь его становится невыносимой. Некоторые при этом бросают тренировки. Другие — те, кто потом сами становятся сэнсэями — овладевают трудной наукой терпения и скромности. Без этих качеств никаким из видов боевых искусств не овладеешь.

— Но моральный аспект тренировок имеет еще более важное значение, а в случае с Николасом он вообще становится самодовлеющим. — Жюстина отметила про себя, что Нанги назвал Николаса по имени, а не «Линнер-сан», и подумала, с чего бы это. — Видите ли, Ваш муж является одним из редких людей, которые овладели сложнейшей наукой, которая называется «ака-и-ниндзютсу». Он занимался теми аспектами этой древней науки, которые обращены к добру, и поэтому его называют красным ниндзя.

• Предыдущая
• 26/138
• Следующая