Черный клинок - ван Ластбадер Эрик - Страница 58

• Предыдущая
• 58/153
• Следующая

Вулф ожидал увидеть принадлежащий Стиви джип «Чероки», но вместо него к стоянке перед гаражом подрулил новенький, сверкающий черным лаком «корветт». Из автомобиля вынырнула фигура. Женская.

Вулф направился к входной двери и открыл ее навстречу ночному ветерку, на пороге вёсны не такому уже холодному. Он вышел на крыльцо, позволив двери с шумом захлопнуться за ним. Дождь к этому времени прекратился, но в воздухе висела всепроникающая сырость.

Следя за приближающейся по узкой дорожке женщиной, Вулф вдруг понял, что видит ее не впервые, и от осознания этого у него слегка закружилась голова.

Его взору открылось лицо, на котором выделялись блестевшие в свете фонарей большие черные глаза, высокие скулы, чувственный рот и маленький, но волевой подбородок. Густые прямые волосы, зачесанные назад и гривой ниспадающие на плечи, не скрывали высокого ясного лба. Одежда состояла из очень короткой черной юбки поверх черных лосин и просторного свитера горчичного цвета, под которым угадывались сильные плечи и высокая грудь. В ушах сверкали великолепные черные опалы. На стройных ногах красовались черные сапожки, руки были затянуты в черно-белые автомобильные перчатки из тонкой кожи. Шла она уверенной, почти агрессивной походкой.

Для Вулфа в этот миг сон, фантазия и реальность слились воедино. Растерянность, шок, ощущение вины и желание накрыли его с головой одной мощной горячей волной, ибо по ступенькам к нему поднималась Чика, известная ему как пособница Сумы, фотограф, художница, снайпер и возможная убийца четырех человек, японка Чика.

– Клубы, по-моему, тем и хороши, – заметил Торнберг Конрад III, раскуривая сигару, – что можно держать под контролем, кто в них входит, а кто выходит. – Когда-то весь мир был таким. Но с тех пор успело смениться целое поколение, и мне, наверное, пора избавляться от чувства, что раньше все было лучше. – Он с сердитым видом пыхнул сигарой. – Я в курсе всех научных новинок по части медицины, электроники, компьютеров и биотехники. Так что не думай, что я впадаю в старческий маразм.

– Да мне это и в голову не приходило, – сказала Стиви.

Губы Торнберга сложились в типичную для него холодную усмешку.

– Вы, леди, явно знаете толк в нарядах.

– Благодарю за комплимент, – ответила Стиви.

Она положила одну ногу на другую, устраиваясь в кресле поудобнее. Оставив Вулфа дома, она поехала не в город, а в аэропорт Ист-Хэмптона, затратив на дорогу всего десять минут. Там ее уже ждал личный самолет Торнберга.

Он с интересом наблюдал, как при затяжке кончик сигары разгорается до вишнево-красного цвета.

– Это так, особенно если учесть, что я послал за тобой самолет без всякого предупреждения. А опыт говорит мне, что надо ценить женщин, умеющих одеваться быстро и красиво, – продолжал он, подняв на нее взгляд и успев заметить на ее лице едва мелькнувшую улыбку. – Ты, несомненно, со мной не согласна.

Он расхохотался, но трудно было понять – от собственной шутки или же просто от ощущения своего превосходства над окружающими.

Клуб «Магнолиевая терраса», куда Торнберг пригласил Стиви, находился, строго говоря, не в Вашингтоне, а в сельской местности штата Виргиния. Он славился великолепным полем для гольфа, где в прошлом не раз проходили крупнейшие соревнования Ассоциации профессионального гольфа. Кроме того, клуб получил широчайшую известность благодаря своей школе верховой езды, давшей миру ряд лучших игроков в американское поло. Он, само собой разумеется, относился к числу полузакрытых в том смысле, что его членами не могли стать люди, не принадлежавшие к какому-нибудь старинному роду, даже если они и располагали деньгами и пользовались большим влиянием.

Торнберг и Стиви завтракали на широкой закрытой веранде главного здания клуба с традиционно тесовой обшивкой, общая площадь которого составляла тридцать тысяч квадратных футов. Многоскатная крыша с четырнадцатью коньками отличала его от всех соседних зданий. Почти во всех комнатах – широких и просторных – на стенах висели написанные маслом портреты отцов-основателей США. Часто по вечерам перед верандой в огромном внутреннем дворе, покрытом каменными плитами, играли оркестры, увеселяя многочисленную публику во время званых ужинов с танцами, которые клуб устраивал в благотворительных целях.

На принадлежавшей клубу территории в пятьсот акров были расположены семнадцать строений. Помимо гигантского главного здания, тут размещались конюшни, выгоны, роскошные коттеджи для гостей – собственность группы старейших членов клуба, скаковые круги, площадки для поло и, разумеется, прославленное поле для гольфа.

– Но я, опять же, люблю, когда со мной не соглашаются, – продолжал Торнберг. – Ничто так не взбадривает старое серое вещество, как словесная дуэль.

Он ловко стряхнул с сигары пепел в створку раковины.

– Понравился завтрак? Хорошо. Эти ипсуичские [2] устрицы прямо из моря. Их доставляют сюда каждое утро на нашем самолете.

Он отвлекся, чтобы поприветствовать сенатора Доуда, председателя сенатской комиссии по контролю над вооружениями. С Доудом, как, впрочем, и почти со всеми ведущими членами конгресса, его связывала старая дружба.

– Полагаю, ты ждешь, когда же мы наконец заговорим о деле, – обратился Торнберг к Стиви, когда сенатор удалился.

– Я просто привыкаю к вам.

– Вот как? Это все, несомненно, твоя специальность психолога.

– Не просто психолога, а психоаналитика.

– Да-да, ты говорила уже, что у вас, психиатров, это так называется, – сказал он и небрежно махнул рукой, как бы давая понять, что вопрос исчерпан. – Терпение. Чертовски важно, скажу тебе, уметь выбрать наиболее подходящий момент для перехода речки вброд. – Торнберг покачал головой. – Я пытался научить этому своих ребят, но, боюсь, они не до конца усвоили мои уроки. – Он недовольно крякнул. – Раньше я считал своим злым роком мою первую жену, но в последнее время пришел к выводу, что мое потомство тоже отмечено этой печатью, – заметил он и откинулся в кресле. – Все мои дети, кроме Хэма. Из него вырос отличный парень. Герой Вьетнама, с первоклассными мозгами и потрясающе развитым чувством долга перед нашим родом. Любой отец мог бы гордиться таким сыном.

– Я рада, что вы так гордитесь по крайней мере одним из своих сыновей. А ему вы это говорили?

– Разумеется, нет, – отрезал Торнберг, стряхивая пепел с сигары. – Похвала только портит характер.

– Даже заслуженная?

У него возникло ощущение, будто она профессиональным жестом достала записную книжку и навострила карандаш. Она ему нравилась – умненькая, даже слишком. Но ему сейчас вовсе не требовалось, чтобы она выпендривалась перед ним и демонстрировала свой интеллект. Он выпрямился в кресле так неожиданно, что Стиви даже напряглась.

– Ну как, поговорим о деле? Опиши мне эмоциональное состояние Вулфа Мэтисона, – потребовал он.

Стиви переменила позу.

– Я хочу абсолютно четко знать, для чего все это нужно, – сказала она.

Торнберг смотрел на кончик своей сигары.

– Я рад, что ты так осмотрительна, – произнес он, бросив на нее острый взгляд и выпустив облако ароматного дыма.

– Это больше, чем осмотрительность, – пояснила Стиви. – Я чувствую ответственность. Вы попросили меня раскрыть, чем живет другой человек. Я не могу, не имею права делать это просто так, без основательных причин.

– Понятно. До сих пор я многое скрывал от тебя. Вполне сознательно, поскольку это и для тебя лучше, и соответствует правилам национальной безопасности. – Он затянулся и выпустил дым. – Лоуренс Моравиа был шпионом, Стиви, работал на правительство США. Он действовал на основе имеющейся в Вашингтоне информации, что кто-то выдает американские промышленные секреты японцам. И не просто японцам, а очень опасной японской организации, о которой я уже говорил, – «Тошин Куро Косай». – Произнося это название, он неодобрительно хмыкнул: – Ладно. Теперь, вырвав из меня это признание, ты, надеюсь, удовлетворена.

• Предыдущая
• 58/153
• Следующая